Волжане

Было видно, что на всем пространстве между противниками блестел голый лед, часто перемежаемый снеговыми наносами, по которым тонкими змейками струилась поземка. Однако все это булгарцев не страшило, непрошеные гости знали, куда шли, и шипастые подковы удерживали коней от падения, хотя и было понятно, что без переломанных ног у небольших лохматых лошадок никак не обойтись.

Более того, всадники были готовы на жертвы и ждали лишь первых выстрелов из медлительных ветлужских самострелов, чтобы взять в намет и смять пеших воев до того, как они перезарядят свое оружие.

Выбранная для битвы местность позволяла это сделать безболезненно. С одной стороны ледяного поля простирался невысокий берег, заросший чахлым кустарником. Он просматривался насквозь, и было видно, что никакой засады на нем и в помине нет. На противоположном же и вовсе расстилалась девственно белая пустыня, превращающаяся летом в благодатные заливные луга.

Армада всадников разделилась пополам, и передовые отряды пошли на охват долгожданной жертвы, переставшей, наконец, кусаться из-за угла и готовой достойно встретить свою смерть.

Однако все случилось по-другому.

Их ждали не болты самострелов, а нечто более страшное. Несколько огромных точек пересекли небесный свод и рухнули перед ногами всадников глиняными черепками разбившихся кувшинов и металлическим звоном рассыпавшегося «чеснока». Хаос первых падений на ледяном катке Ветлуги продолжился, когда конница достигла снежных наносов, оказавшихся полыньями, затянутых тонким ледком и заваленных снегом, отвалы которого были надежно выровнены легкой ночной поземкой.

Пристрелка пороков тяжелыми каменными глыбами, ломающими даже толстый ледяной панцирь реки, длилась весь день перед боем и не только наметила примерные точки ударов, но и собрала поутру первый пагубный урожай. Десяток жертв, провалившихся в холодную воду вместе с лошадьми, сразу напомнил остальным, что поспешать надо с умом.

Передовые всадники не подошли еще и на расстояние выстрела, а уже потеряли двадцатую часть от былого количества. Конные лавы замешкались, и тут же по ним пришелся основной удар из камнеметов, скрытых за пешим войском и дополнительным кругом из саней.

Залп по флангам был почти одновременным, пороки были уже заряжены и до поры, до времени прикрыты кусками беленого полотна. Скопище саней и лошадей перед ними создавало видимость вожделенного для любого воина обоза, поэтому булгарцы до последнего момента не ожидали опасности с этой стороны.

Кий отдавал себе отчет, что остановил булгарцев не вид его суровых ополченцев и даже не бронные ветлужские стрельцы, а именно эти неуклюжие камнеметы, давшие всего лишь один-два залпа по начавшему двигаться противнику, еще даже не успевшему опустить свои копья или поднять луки.

На учельцев стали рушиться бревна и увесистые булыжники, некоторые из которых ломали лед под идущей осторожной рысью конницей. Массивные стволы деревьев с грохотом проносились среди всадников, выбивая людей из седел и ломая ноги лошадям. Они оставляли за собой пустынную территорию, заполненную кровавым месивом из людей, животных и их оглушительными криками боли. Мало того, некоторые из бревен были чем-то облиты и подожжены, поэтому прокладывали себе путь среди конницы, неся за собой вихри свирепого красного пламени и ошметки черного дыма.

Тех же булгарцев, кто не потерял голову и свою удачу, а потому прорвался сквозь мощный удар камней и обломков тяжелых дубовых кряжей, выкосило каменное крошево, ударившее чуть позже. Немногие успели миновать опасный участок и достичь того места, где камнеметы были уже бессильны.

И тут же по ним ударили тяжелые болты с плоскими наконечниками в виде ласточкина хвоста, предназначающиеся для нанесения широких рубленых ран.

Первые ряды ветлужцев разрядили свои самострелы, целясь по ногам лошадей, стремясь создать завалы из животных до того, как учельцы смогут на скаку достать их из луков, мощность арбалетов это позволяла. Кий знал, что после выстрела пешцы должны были кинуться назад и начать выстраиваться в плотные квадраты, прикрытые большими щитами и выставленными копьями. Однако это оказалось излишним, как и залп второго ряда стрелков.

Атака захлебнулась, основная масса конницы стала отворачивать на середину реки и по кругу отходить назад. Учитывая, что булгарские лучники даже не успели сблизиться на расстояние прицельного выстрела, мгновенный разгром передовых отрядов отрезвил самые горячие головы.

Три взлетевшие на полем битвы стрелы, несущие за собой дымные шлейфы, и громкие окрики десятников постепенно прекратили стрельбу со стороны ветлужцев и черемисов. Не пригодились ни подростки с самострелами на берегу, сидевшие в отрытых в снегу окопах и прикрытые от внимательного глаза теми же выбеленными полотнами, ни конная засадная полусотня, оставленная выше по течению на непредвиденный случай.

Булгарские воины были просто не готовы к такой битве. Битве не людей, но механизмов. Они не захотели умирать, не в силах дотянуться до противника и вцепиться ему в глотку.

Учельцы отступили, оставив после себя более сотни ранеными и убитыми, почти пятую часть своих воинов. Спустя короткое время они забрали большую часть тел и оставшихся в живых соратников. Им никто не мешал, но ветлужцы за это время не проронили даже слова. Просто стояли и смотрели, как в нескольких сотнях шагов от них испускают свой последний вздох люди. Слишком сильно было их ожесточение, слишком памятны обиды, слишком много погибло друзей за прошедший с нашествия месяц.

А потом булгарская рать ушла.

Несмотря на то, что прошло уже два года, Кия до сих пор преследовала по ночам картина кровавых ошметков, оставшихся на месте боя. Вскакивая в такие минуты в холодном поту, он кричал, словно сам стал жертвой смертоносного оружия, словно это на него падала огромная глыба, стремясь раздавить в лепешку. Он вторил воплям людей с раздавленными конечностями, просил руку помощи вместе с теми, кто захлебнулся в стылой воде.

Нет, Кий не боялся крови и не сожалел ни о чем. Однако он не мог принять безжалостную смерть, от которой не могло бы спасти все его воинское умение. И каждый раз, отирая холодные капли со лба, он благодарил богов, что не сошел в тот день с ума, смотря, как останки живых существ, павших от ударов бездушных механизмов, тонут в темном зеве проруби, медленно зарастающей тонкой корочкой льда.

И что он мог ответить кугузу, подошедшему слишком поздно?

Лишь потом стало известно, что учельский наместник грозил смертными карами любому, кто помешает ему забрать под свою руку людей из ветлужских селений. И кугуз якобы делал все, чтобы не допустить бойни между черемисами и булгарцами, он пытался сохранить жизни своих воев.

Воев, но не мирных жителей! Пострадали многие черемисские рода и наверняка пострадали бы еще! Кто знает, что творили бы в нижнем Поветлужье учельские вои при усмирении упрямых ветлужцев?

Вот и старейшины на общем сходе не вняли голосу рассудка и когда низовые роды объявили, что отделяются, указали чересчур осторожному князю на дверь.

Сам, мол, посадил в низовьях Ветлуги пришлых людишек, позарившись на их доспехи, а удержать под собой не смог. Более того, не дал защиты окрестным черемисам, а потому те в своем праве проявить недовольство. А уж то, что они захотели перейти под руку более сильного, с учетом того, что тот породнился с одним из старейших ветлужских родов…

Это был почти приговор, тем более примеров подобных размолвок в округе было более, чем достаточно — черемисских княжеств по Ветлуге и Вятке было, как пальцев на руке.

Возможно, кугуз и нашел бы управу на выживших из ума старейшин, но не успел, неожиданно погиб вместе с двумя своими ближниками. Говорили, что на охоте их затоптал матерый секач, но обстоятельства смерти были настолько подозрительными, что никто в это не верил и незаметные прежде распри черемисских родов прорвались наружу кровью. Она лилась незримо, во мраке ночи или в засадах на неприметных лесных тропах, но ее сладковатый запах посеял тревогу во многих ветлужских селениях.