Феникс Его Высочества

- Ничего, не таких выхаживал, - возразил могучий, почти медвежий бас.

- А потом что? Императору дармоеды не нужны, а в колонии ребенку одному не выжить. Есть еще работные дома, но лучше сразу добить. Гуманнее выйдет.

- К себе заберу: дам шанс. Какой могу...

- Так девка же?..

- А я своим в штаны не заглядываю. Пусть попробует. Смотри: крепенькая, вроде. Жилистая.

- Это верно. А раз в такой резне выжила, знать, еще и фартовая.

Волокуши снова споткнулись о преграду: резкая боль и судорога. И темнота...

Щедрое забвение накрыло меня душным пологом. Спрятало от ужаса и страданий. Пожалело. Оставило в памяти только яркую вспышку прошлой жизни.

Глава 1

Бобер подкрался к моей лежанке, как мышь к пайке - бесшумно и боязливо. Согнул ногу в колене. Прицелился.

- Подъем, Фартовая! - взревел он и попытался пнуть меня в пятую точку.

Ага, щаз! Я эти его штучки давно выучила. Поворот, выпад - и его пятка в моих руках. Вцепилась большим и указательным пальцем в ахиллесово сухожилие. Потянула - слабенько так, больше обозначая.

Бобер взвыл и по инерции пролетел вперед. Впечатался головой в перекрытие. Его приплюснутую макушку припорошило бетонной крошкой.

- И охота вам в такую рань, - протянул со своей лежанки Дылда.

- Когда-нить я ее уем, - пообещал Бобер, потирая одновременно макушку и пятку.

- Ты уж так лет десять грозишься, - хохотнул Дылда.

Одним прыжком соскочил с койки и потянулся. Нисколько не стесняясь, громко испортил воздух.

Мы с Бобром одновременно зажали носы.

- Фи, какие неженки, - упрекнул нас Дылда и повторил газовую атаку.

Спасть расхотелось. Совсем. Схватила в охапку одежду и поскакала к помывочной.

Но Чистюля занял ее первым. Мурлыкая себе под нос незатейливый мотивчик, он шумно отфыркивался от ледяной воды.

- Здорово, Фартовая, - поприветствовал он меня. - Что, Бобру все неймется?

- Ага, - кивнула я.

Схватила зубную щетку, прислонилась к стеночке.

- Ты не могла бы подождать за дверью? - полуприказным тоном поинтересовался Чистюля.

- Да ладно те, - попробовала возразить.

Демонстративно отвернулась и продолжила чистить зубы.

Прием как всегда сработал: Чистюля по-быстрому свинтил и захлопнул за собой дверь. Подумать только: самый крепкий из нашей команды и самый нежный. То ему вода, понимаешь, протухла, то крыса на костре подгорела. А то и синяк неравномерно по глазу растекся. Не мужик, а деваха на выданье.

Прыснула над собственными мыслями. Нагнулась над единственной раковиной. Из бачка еле-еле бежал тоненький ручеек ржавой жижи. Но я-то не привереда. Пить такое нельзя, а вот умыться и рот прополоскать - запросто.

Дверь отлетела в сторону, предъявляя широченную ряху Малыша.

- Заканчивай с помывкой, - объявил он. - Я пайки притащил. Жрать охота, сил нет терпеть.

В нашей пятерке царила полная гармония и взаимовыручка. Живем вместе, едим вместе и только спим иногда по очереди. Вот так-то.

- Ты о чем-нибудь, кроме еды, вообще думаешь? - ехидно вопросила я.

- Точняк, ты, Фартовая, подметила: о бабах еще думаю. Последнее время даже чаще, чем о земной картохе. Ну, ниче, новый тест выдюжим, и Медведь нам вольную даст. Йех, погуляем!

- У-у-у, - протянула я в ответ. Если Малыш забыл о картохе, знать, дело плохо. - И на фига оно вам надо?

Малыш посмотрел на меня жалостливо и покрутил пальцем у виска.

- Вот ты благая совсем. Мужик без бабы, как картоха без колорада.

Тут он нахмурился и с сомнением покачал кудрявой головой. Вспомнил, видать, что я тоже вроде как баба.

- Ты это, домывайся тут. Снаружи подожду.

Я криво усмехнулась и показала приятелю неприличный жест. Малыш заржал и оставил меня одну.

Над потрескавшейся раковиной висело мутное, покрытое темными разводами зеркало. В его серой дымке отражалась девушка-подросток. Атлетическая, подтянутая, с ярко-рыжим ершиком волос. С веснушками. И зелеными, не по-детски грустными глазами. Вместо модного платья - униформа, вместо пудры и помады - свежие ссадины. Тело мускулисто и рельефно, а в душе - вечный сквозняк. Над сердцем расправила крылья легендарная птица - «клеймо» телохранителей.

Оглянулась на дверь, расстегнула молнию куртки: да, грудь есть. Но кто ее видит под этой мешковиной? А, может, и хорошо, что не видят. Ребята считают меня своим парнем. Дружбаном. А дружбану зачем грудь? Верно, незачем.

Я поежилась от промозглого холода. Ох уж этот Тифон: растительности нет, воды нет, ничего нет. Только мы - горстка неограненных алмазов, - так зовет нас Медведь. И обрабатывает нас. Мнет могучими лапами, выжимает все соки. Лепит, словно из куска глины, себе подобных сторожевых псов. Таких же закоренелых, безжалостных и беспощадных. Готовых распороть глотку любому, кто покусится на хозяина.

Громкий стук в дверь вырвал меня из раздумий.

- Ну, ты че? - рявкнул Бобер. - Померла там, что ли?..

- Не дождешься! - огрызнулась я.

Застегнула куртку до горла, сунула кулаки в карманы. Показала отражению язык - будет знать, как кривиться.

В спальне (она же столовая, гостиная, прихожая и много чего еще) ребята успели подогреть пайки и теперь водили возле стола хороводы.

Бобер, тучный здоровяк с квадратной челюстью и массивными резцами, лениво почесывал оттопыренные уши. Дылда, долговязый и худой, разминал голенастые ноги. Чистюля, эстет недоделанный, прилизывал густющие волосы с видом: «Я тут самый красивый». И только Малыш, светловолосый ширококостный добряк, стоял неподвижно, гипнотизируя завтрак.

- Ну, наконец-то! - возликовал он при моем появлении и схватился за открывалку.

Вскрыл упаковку первого пайка, взялся за второй. На его простодушном пухлом лице отразилась работа мысли. Золотистые брови сошлись над переносицей.

Подошла к нему, оседлала стоящий рядом стул. Иронично поинтересовалась:

- А ты че, зубы чистить не будешь?

Малыш поднял на меня взгляд: в светло-голубых глазах читалось искреннее недоумение.

- Вот еще! Щас Медведь сбор объявит - опять голодные полетим. На, держи!

Он протянул вскрытую банку с блекло-серой субстанцией, которую у нас почему-то упорно именовали едой. Подцепила ее вилкой - масса задрожала, утробно чавкнула, отлепляясь от стенок.

Отправленная в рот порция - безвкусная и тягучая - прилипла к небу и наотрез отказывалась жеваться.

- Вот жараза, - пожаловалась я.

Сунула в рот палец. Ковырнула.

- Фу! - объявил с другого конца стола Чистюля. - Как неприлично.

Покосилась: сам он каким-то неимоверным способом умудрялся есть чинно и аккуратно. На его аристократическом лице сияла печать безразличия и степенности. Жевал он медленно и опрятно. Даже не чавкал.

Так и захотелось сказать гадость. Но клейкая масса залепила рот.

Перевела взгляд на Дылду - на него вся надежда. Но тот меня проигнорировал. И не мудрено: попробуй-ка одновременно жевать и ковырять в носу. И как только не задохнется?

- Не обращай внимания на Чистюлю, - посоветовал Бобер. - Лучше скажи, как ты меня учуяла?

- Как-как? Каком кверьху! - передразнил его Дылда. - Лучше спроси, как она преграду за три метра видит, грозу чует и от лучей лазера уворачивается.

Я надулась, гордая. Покраснела.

- Чую и все! Завидуйте... А ты, Дылда, мойся почаще: от тебя за километр воняет.

- Кстати, да, - согласился Чистюля. - Помыть его надо перед выходом. Неровен час, зашлет Медведь на Ангору - там местные волкодлаки его быстренько уделают.

- Ага, и нас заодно, - кивнул Малыш, энергично работая челюстями.

- Вам надо, вы и мойтесь, - возразил Дылда. - Я на той неделе на Галене на всю жизнь наполоскался.

Мы переглянулись. Недружелюбная планета запомнилась проливными дождями, градом размером с кулак Малыша и ядовитыми испарениями. Любит наш Медведь подкинуть задачку посложнее. Кругом темнота, овраги и вездесущие кровососы. И мы, пятерка идиотов, маршируем по этому безобразию и тащим на себе проклятущие «куколки». Положил такую на землю, ошейник попищал-попищал и долбанул тебя током.