Страница 15 из 45
Читатель видит, что в оценке взглядов Бэра было много неясного вследствие того, что его ранние работы не были известны и взгляды, высказанные в разное время, не были сопоставлены. В настоящее время, располагая всеми материалами для суждения о биологических взглядах Бэра, мы можем с полным правом сказать, что русская наука имеет в его лице истинного предшественника Дарвина, который лишь по условиям времени не развертывал полностью своих взглядов на этот предмет.
Известно, что после появления учения Дарвина престарелый Бэр, будучи уже 80-летним ветераном науки, выступил не только как сторонник его взглядов, но и как критик дарвинизма. Здесь надо подчеркнуть, что Бэр критиковал не основную идею Дарвина о том, что виды изменяются и что они способны превращаться, — этот взгляд Бэр разделял и, как мы знаем, высказывал его задолго до Дарвина. Наш ученый подвергал сомнению лишь тот принцип, при помощи которого Дарвин объяснял превращение видов, а именно — теорию выживания наиболее приспособленных в борьбе за существование. Бэр, как мы видели, привык объяснять изменяемость видов влиянием на организм окружающей среды. Борьба за существование и естественный отбор как движущие силы эволюции казались ему недостаточными для того, чтобы объяснить постоянное возникновение в природе новых форм животных и растений. Мы увидим в последующих главах этой книжки, что так думали и другие русские ученые, причем с особенной силой настаивал на этом великий русский революционер-демократ Н. Г. Чернышевский. Однако некоторые авторы, недостаточно сведущие в истории эволюционной идеи в России, путаются в этом вопросе и утверждают, что Бэр вообще отвергал дарвиново учение. На самом деле он осуждал не дарвинизм, а ошибки дарвинизма, на которые указывал в свое время Энгельс и которые правильно подметило в наше время мичуринское учение.
Бэр резко возражал против теории происхождения человека от обезьяны, считая, что это анатомически не доказано. Но он никогда нигде не говорил, что человек создан чудесным образом — «высшей силой». Он признавал, что человек произошел естественным путем, но как именно — этот вопрос он оставлял открытым, считая, что наука еще не располагает для этого достаточными данными.
Будучи сторонником эволюционных воззрений в биологии, Бэр не был однако материалистом по своим общефилософским взглядам. Он не был религиозным человеком и отрицательно, даже иронически, относился к церковному учению, но он был убежденным телеологом и питал убеждение, что вся природа развивается для достижения некоторой идеальной цели, и именно — для постепенного образования высших форм жизни. В одной из своих статей Бэр сравнивает процессы, совершающиеся в природе, с музыкальной симфонией, которая не случайно возникает в оркестре, но заранее создана композитором. Даже свой основной эмбриологический труд Бэр заключает мыслью, что развитием организмов в определенном направлении руководит «одна основная идея, которая проходит через все формы и ступени развития животного мира и управляет всеми отдельными явлениями» (История развития животных, т. II, стр. 370).
Таким образом, великий Бэр не мог, к сожалению, освободиться из плена идеалистических воззрений. Он был сыном своего века и разделял в этом отношении участь некоторых других крупных биологов прошлого, например, всем известного Ламарка, выдающегося германского анатома Иоганнеса Мюллера и др.
Следует, однако, заметить, что наш великий эмбриолог старался не привносить элементов метафизики в науку. Вне своих философских домыслов он был чрезвычайно строгим и требовательным наблюдателем, который доверял только точно установленным фактам. Натуралист, по его убеждению, должен мыслить как натуралист и всюду исходить только из естественных законов природы. Бэр неоднократно подчеркивал в своих сочинениях эту обязательную для натуралиста норму: «Мое убеждение, — писал он, например, в одной из своих последних статей, — покоится на том, что натуралист, как таковой, не имеет права верить в чудо, то есть в отмену законов природы, потому что его задача состоит именно в отыскании законов природы; то, что лежит вне их, — для него не существует».
Таким образом, кроме заслуг Бэра в области зоологии, эмбриологии, географии и других научных дисциплин, мы должны признать и его роль в деле утверждения эволюционной идеи. Бэр совершенно справедливо приписывал себе, выражаясь его собственными словами, «подготовку дарвинова учения». С молодых лет и до конца своих дней, при разнообразных обстоятельствах долгой жизни он оставался убежденным сторонником идеи исторического развития органической природы.
X. И. Пандер
Основные этапы жизни Пандера. Занятия сравнительной анатомией. Избрание в Петербургскую Академию наук. Изучение палеозоя в окрестностях Петербурга. Монографии о палеозойских рыбах. Пандер как эволюционист. Его выступления против учения о неизменности вида. Влияние окружающей среды как причина изменчивости животных. Участие Пандера в экспедиции в Бухару. Черты Пандера как человека и ученого.
Русский академик X. И. Пандер оставил большой след в истории палеонтологии в России. Кроме того, он занимался эмбриологией и сравнительной анатомией. Будучи, как и К. М. Бэр, уроженцем Прибалтики, он был связан с великим эмбриологом узами личной дружбы и во многих отношениях разделял его научные взгляды. Как и Бэр, Пандер является сторонником эволюционного взгляда на природу, в частности на происхождение и развитие животного мира. Эти взгляды Пандера до последнего времени не были изучены. Теперь же этот пробел в истории науки в России удалось заполнить.
Христиан Иванович Пандер родился 12 июля 1794 г. в Риге, учился в Рижской гимназии, а затем в Дерптском (Юрьевском, Тартуском) университете. Свое образование он решил продолжить за границей, где написал в 1817 г. свою первую научную работу — о развитии цыпленка. Этим трудом, идею которого подал ему Бэр, он вписал важную страницу в историю эмбриологии как науки и в свою очередь оказал влияние на эмбриологические исследования самого Бэра.
Следующим этапом научной деятельности Пандера было сравнительное изучение скелетов главнейших отрядов млекопитающих, для чего он обследовал многие коллекции зоологических музеев, в сопровождении искусного художника Д’Альтона, который, по его указаниям, зарисовывал наиболее интересные скелеты. Работа эта продолжалась целых десять лет, и в результате ее появилось 14 выпусков «Сравнительной остеологии» Пандера и Д’Альтона (1821–1831). Это великолепное издание представляет собою большой альбом, где даны изображения скелетов млекопитающих и птиц, сгруппированные по отрядам, с объяснительным текстом, написанным Пан- дером.
Сравнивая между собою кости различных животных, как ныне живущих, так и ископаемых, Пандер пришел к выводу, что строение костяков животных находится в самой тесной зависимости от особенностей той среды, в которой обитают данные животные. Следовательно, всякие перемены во внешней среде должны отражаться на строении костяка, а также на всех остальных органах животного, так как их работа взаимно связана. Сравнение скелетов ископаемых животных с ныне живущими утвердило Пандера в убеждении, что современные формы могли произойти, от вымерших древних форм путем постепенного изменения в связи с изменением внешних условий существования.
Таким путем Пандер убедился в том, что виды изменчивы, и пришел к мысли об общем происхождении таких животных, которые в настоящее время далеко отошли друг от друга. В процессе занятий анатомией скелетов Пандер сделался убежденным эволюционистом и решительно выступил с этой идеей в печати.
Роскошный альбом Пандера и Д’Альтона и по внешнему виду, и по содержанию обратил на себя внимание зоологов всего света. Престарелый Гёте, который был не только великим поэтом, но и выдающимся натуралистом, дал об этом сочинении блестящий отзыв и несколько раз возвращался к нему.
В 1821 г. Пандер был избран в число адъюнктов Петербургской Академии наук, а в 1826 г. получил звание ординарного академика. Поселившись в Петербурге, он очень заинтересовался совершенно не изученными в то время ископаемыми животными, находимыми в отложениях окрестностей Петербурга. С присущим ему научным жаром Пандер стал изучать эту фауну — сперва в ближайших окрестностях города, а затем и в более отдаленных районах побережья Балтийского моря, включив в сферу своих изысканий весь Прибалтийский край.