Страница 31 из 170
Действительно ли эта книга так возмутительна? Ее стиль, ясный, несколько холодный, напоминает язык Расина, Ларошфуко, а порой даже (я могу подтвердить это примерами) Боссюэ. У Лакло нет ни одного непристойного слова. Он описывает рискованные ситуации, сцены со сдержанностью, для нас удивительной. По сравнению с некоторыми страницами Хемингуэя, Колдуэлла, Франсуазы Саган[174] книга Лакло кажется написанной для читателя с чистой душой. Тогда почему же она вызвала у просвещенных людей того времени столько сомнений и негодования? Это мы и попытаемся объяснить.
Лакло, или, точнее, Шодерло де Лакло, принадлежит к писателям, которые обязаны всей своей славой одной-единственной книге. Без «Опасных связей» многое было бы совсем забыто. Лакло обладал душою Стендаля, всегда готовой дерзать, но шагал по жизни в маске, и его было трудно постичь. Известно, что Лакло был холодный по натуре человек, остроумный и совсем не любезный, «высокий худой господин, рыжеволосый, одетый всегда в черное». Стендаль, встретивший Лакло в конце его жизни, вспоминает сидевшего в губернаторской ложе Миланского театра старого артиллерийского генерала, которому и поклонился за его «Опасные связи».
Ничто, казалось, не предрасполагало молодого лейтенанта к созданию образа французского ловеласа. С 1769 до 1775 года Лакло служил офицером в Гренобле, в одном из французских гарнизонов, где совсем не скучал. Он наблюдал жизнь местной знати, нравы которой были весьма легкомысленны. «Молодые люди получали от своих богатых любовниц деньги, уходившие на роскошные наряды и содержание бедных возлюбленных». Однако сам Лакло вел себя по-иному. Один из его биографов пишет, что если Стендаль был на войне интендантом, то Лакло служил в любви разведчиком[175]. Он любил болтать с дамами и выслушивать их признания, тем более что все они охотнее откровенничают с невоюющими поверенными их чувств, чем с великими завоевателями сердец, и только ждут случая рассказать им о своих любовных делах. Генри Джеймс[176], Марсель Пруст и даже Толстой многое почерпнули из этой чисто женской «ребячьей болтовни». Так порой из маленьких сплетен вырастают большие романы.
Лакло был поклонником Руссо и Ричардсона. Он читал и перечитывал «Клариссу Гарлоу», «Новую Элоизу», «Тома Джонса»[177], и это помогло ему изучить технику романа. В Гренобле он нашел своих персонажей, узнал немало забавных историй. Маркиза де ла Тур дю Пин-Монтобан была, как говорят, оригиналом маркизы де Мертей. Если считать, что «Связи» представляют собой точный портрет гренобльской знати, то, значит, она была ужасающе порочной. Но ведь авторы романов, рисуя нравы своего века, часто ограничиваются изображением лишь каких-нибудь «двух десятков хлыщей и шлюх». Прочие горожане вели скромную жизнь, их не было слышно, в то время как кучка циников и распутников громко оповещала всех и заполняла газеты баснями о своих похождениях.
Нужно сказать, что, хотя Лакло и получил благодаря счастливому стечению обстоятельств дворянское звание, он не любил «высший свет» и ему доставляло удовольствие пугать его, рассказывая всякие ужасы. В 1782 году во многих умах на почве недовольства зрела революция. Бедный офицер вроде Лакло должен был питать неприязнь к знатным господам, военная карьера которых была неоправданно легкой. Лакло не позволили даже отправиться в Америку вместе с Рошамбо искать военных почестей[178]. Это было привилегией знатных семей: Сегюр, Лозон, Ноай. «Опасные связи» в области романа были, в сущности, тем, чем на театре — «Женитьба Фигаро»[179]: памфлетом на безнравственный, могущественный и корыстный класс. Лакло остерегался говорить о политике, но читатель сам заполнял вакуум и приходил к определенному выводу.
Книга наделала много шуму. Только при жизни Лакло вышли в свет пятьдесят ее изданий. Публика жаждала узнать подлинные имена персонажей. В то время, когда знать была так же революционно настроена, как и буржуазия, взрыв этой разорвавшейся бомбы не оскорбил слуха. Любопытно было наблюдать, насколько больше интересовалось общество — знать и буржуазия — теми, кто его хулил, чем теми, кто его хвалил. Все общество, и Версаль и Париж, добивалось знакомства с автором книги. Командир полка, где служил Лакло, волновался: как, его офицер — и вдруг романист и циник… Правда, ничего серьезного, но ведь Лакло был превосходным артиллеристом: пушки прежде романов. Некоторые сожалели, что описания в книге слишком мрачны; другие восхваляли Лакло — знатока человеческих страстей, гениальность интриги, искусство создания незабываемых образов, естественность слога.
Достойно удивления, что этот писатель, такой одаренный, после подобного триумфа вдруг перестал писать. Он любил военное дело и вновь превратился в рядового офицера. И что поразительно, этот повеса, настоящий Макиавелли в области чувства, женился и стал любящим, нежным и верным супругом. В сорок три года он влюбился в молоденькую девушку из Ла Рошели — мадемуазель Соланж-Мари Дюперре, сестру французского адмирала. Прочитав «Связи», она сказала: «Никогда господин де Лакло не будет нашим гостем». На это Лакло ответил: «Еще до истечения полугода я женюсь на мадемуазель Дюперре».
Затем Лакло действует, подобно Вальмону, герою «Связей». Он соблазняет Соланж Дюперре, у нее должен быть ребенок. Позднее он «исправляет» ошибку, женившись на Соланж, что отнюдь не в стиле Вальмона, и становится самым сентиментальным из мужей. «Вот уже почти двенадцать лет, — писал Лакло позднее жене, — как я тебе обязан счастьем. Прошлое — порука будущего. Я с удовольствием замечаю, что наконец-то ты чувствуешь себя любимой, но все же разреши сказать тебе, что за двенадцать лет ты могла бы в этом вполне убедиться». Лакло восхищен тем, что его Соланж «очаровательная любовница, прекрасная жена и нежная мать». Пополнела ли она? «Да, пополнела! И это ей идет».
Вот удачно женатый Ловелас. Он даже думает написать второй роман, доказующий, что счастье возможно только в семье. Однако заинтересовать читателя произведением без романтических перипетий трудно, и это заставило Лакло отказаться от своего плана. Такое решение, несомненно, было разумно, поскольку о благополучной семейной жизни можно сделать только плохой роман. Андре Жид радовался, что этот проект, столь несвойственный гению Лакло, так и не осуществился: он не верил, что замечательный создатель «исчадий ада» может искренне любить добродетель. «Нет никакого сомнения, — писал Жид, — что Лакло идет рука об руку с сатаной». Вряд ли. Скорее всего, Лакло рассчитывал на помощь дьявола в том, чтобы заполучить побольше читателей; Лакло сам говорил об этом: «После того как я написал несколько стихотворений и изучил ремесло, которое, однако, не способствовало моему быстрому продвижению, я решил написать произведение, которое бы выходило за рамки обычного, вызвало большой шум и продолжало греметь, когда меня уже не будет». И если такова была цель Лакло, то он ее достиг.
Виконт де Ноай, поклонник Лакло, представляет его герцогу Орлеанскому[180], который дает ему место секретаря для поручений. Во время революции Лакло, находясь на службе у принца, которым он фактически управлял (насколько вообще можно управлять таким переменчивым созданием), ведет поистине дьявольские интриги против короля и королевы. Герцог надеялся, используя в своих целях народное возмущение, свергнуть монарха и стать регентом. Лакло убеждал его в правильности этого шага и старался ему помочь.
Эти тайные страсти были и самыми бурными. Лакло вступил в Клуб якобинцев и стал его влиятельным членом. В 1792 году Дантон направил его в армию для надзора за старым маршалом Люкнером, чтобы предотвратить измену этого, по существу чужестранного, солдата[181]. Лакло, превосходный офицер, реорганизовал армию и тем самым подготовил ее победу под Вальми[182]. Однако предательство его начальника Дюмурье[183] бросило тень и на Лакло, он был арестован. Девятое термидора (то есть падение Робеспьера и конец террора) спасло его от гильотины. Став бригадным генералом в правление Бонапарта, Лакло командовал артиллерией рейнской армии, а затем итальянской. В 1803 году, когда он находился в корпусе Мюрата[184] в Неаполе, ему была поручена оборона Тарента. Лакло умер от дизентерии. Необычная карьера этого одаренного солдата и его имя стали известными лишь благодаря роману.
174
Колдуэлл Эрскин Престон (род. 1903) — американский писатель-реалист; Саган Франсуаза (Франсуаза Куарез, род. 1935) — французская писательница, была особенно популярна в 50-е годы.
175
Стендаль признавался в своем дневнике, что, служа интендантом в армии Наполеона, он был мало озабочен ходом боевых действий, глядя на них глазами стороннего наблюдателя.
176
Джеймс Генри (1843–1916) — американский писатель и критик.
177
«Том Джонс» — «История Тома Джонса, найденыша» (1749), роман английского писателя Генри Филдинга.
178
В 1777 г., во время войны американских колоний за независимость от Англии, Франция направила на помощь Соединенным Штатам Америки отряд волонтеров во главе с генералом Рошамбо (1725–1807).
179
«Женитьба Фигаро» — «Безумный день, или Женитьба Фигаро», комедия Бомарше (1784).
180
Герцог Орлеанский — Луи Филипп Жозеф Орлеанский, или Филипп Эгалите (1747–1793), член королевского дома, принявший участие во Французской революции; был членом Конвента.
181
Маршал Люкнер — барон Николас Люкнер (1722–1794), немец по происхождению, во время Революции командовал Рейнской, а затем Северной армией; казнен по обвинению в измене.
182
В битве при Вальми 20 сентября 1792 г. французская революционная армия одержала первую крупную победу над войсками интервентов.
183
Дюмурье Шарль Франсуа дю Перье (1739–1823) — генерал Республики, командующий Северной армией; в 1793 г., изменив Франции, перебежал к австрийцам.
184
Мюрат Иоахим (1767–1815) — наполеоновский маршал.