Страница 129 из 170
В маленьком городке все знают друг друга. Обольстительная аптекарша покоряет сердца. С полицейским устанавливаются приятельские отношения. Ребенок воспринимает здесь жизнь доверчиво. Природа подступает вплотную к городку, окруженному лимузенскими или берришонскими деревнями и полями, где «в дикой груше прячутся куропатки, а овес укрывает зайцев». И в этом Жироду тоже близок Лафонтену: он любит и знает животных. О своих родителях он мало говорил. Но, читая «Симона Патетического», мы можем догадаться, что они строили по поводу этого красивого, умного мальчика честолюбивые планы в чисто французском духе: «Я не стану, Симон, заставлять тебя заниматься. Или ты будешь учиться, или тебе придется обойтись без хлеба… Посмотри на меня, Симон, и оставь в покое орехи… Тебе невероятно повезло — ты вступаешь в борьбу без всякой обузы… Вся твоя семья — это я… Твое имя никому не известно, можешь делать с ним все, что угодно… Поздравь себя с этими привилегиями и положи на место яблоко… Только не воображай, будто ты никому не обязан, потому что получаешь стипендию… Ты ходишь в лицей вовсе не для того, чтобы бить баклуши». Ребенок знал это; он ходил в лицей, чтобы прилежно заниматься. Чтобы стать префектом, министром. «Повторяй себе каждый вечер, что ты хочешь стать президентом республики. Добиться этого очень просто: достаточно, чтобы ты был первым во всем; и до сих пор тебе это удавалось».
В лицее Шатору, который носит теперь его имя, Жироду и в самом деле был первым во всем. Образцовый первый ученик, не только по знанию классиков, но и по своему характеру, гордости, независимости суждений. «Я был почтительным без смирения, прилежным без прилежания. У меня был крупный четкий почерк и тетрадки с двойными полями». Учителя ценили его. Он обязан им «возвышенными представлениями о жизни, безграничной широтой души. Им я обязан тем, что при виде горбуна думал о Терсите, встретив морщинистую старуху, вспоминал о Гекубе[724]; я знал слишком много героев, чтобы замечать что-либо, кроме героической красоты и уродства… Я поклонялся — поклоняюсь и теперь — ивам, арфам и пальмам. Я поклонялся, как и весь мой класс, гению… В провинции презирают все то, что отмечено лишь талантом. Мы знали наизусть все стихи, все прославленные реплики».
Став писателем, он сохранил благородное школярство. В любой его фразе искушенный читатель уловит намек на какую-нибудь знаменитую цитату, и на мгновение перед ним пронесется в заоблачной выси тень великого человека. В «Эльпеноре» Жироду подражает Гомеру, переделав его на свой лад. Он всегда с удовольствием говорит о писателях, которыми восхищался, — Расине, Нервале, Лафонтене. Первый по французскому, греческому, латыни и истории, он был также первым в беге. Образцовый подросток должен обладать образцовыми душой и телом. Своим ровным шагом он легко преодолевал барьеры экзаменов и препятствия на дистанции в 110 метров. Его вызывает директор одного из парижских лицеев. В 1900 году он впервые попал в Париж. В Лаканале он слушает лекции Гарля Андлера, переводчика и комментатора Ницше и замечательного преподавателя, который привил ему интерес к немецкой литературе («Зигфриду», «Ундине»)[725], а затем поступает в Педагогический институт. Он полюбил Париж, который так величаво венчает провинциальную Францию.
«Молитва на Эйфелевой башне»: «Итак, подо мной пять тысяч гектаров земли, где мыслили, говорили и писали больше, чем где бы то ни было на свете. Самый свободный и элегантный, самый искренний перекресток нашей планеты. Вот гектар, где морщинки у глаз чаще всего вызваны созерцанием картин Ватто[726]. Вот гектар, где люди наживают себе расширение вен чаще всего потому, что бегают по почтовым отделениям, отправляя бандероли с книгами Корнеля, Расина и Гюго… Вот квадратный дециметр, где пролилась кровь умирающего Мольера». В этом тексте, как и в сотнях других, написанных Жироду, проглядывает великая гордость и почти физическая любовь к Франции, к ее литературе и искусству. Любовь, в которой нет и тени шовинистической злобы (кто лучше Жироду говорил о великих немцах и американцах? Кто еще так резко разоблачал воинственную и ура-патриотическую болтовню Ребандара?), любовь, напоминающая простодушную радость юной девушки, которой выпала удача родиться красивой. Какая удача — быть французом во Франции, какая удача — быть Жироду!
Его совершенство не пострадало от перемены местожительства. В Париже, как в Беллаке и Шатору, он был первым. В 1905 году Жироду заканчивает Педагогический институт, заняв первое место среди своего выпуска, и чувствует себя «счастливым от сознания, что он — один из тех тысяч французов, которые обеспечивают связь между классическими авторами и повседневными чувствами». Но вместо того чтобы добиваться профессорского звания, он едет в Германию и поступает воспитателем в семью князей Сакс- Мейнингенов; затем, объехав Европу, отправляется в Америку, где преподает французский в Гарвардском университете. Странный космополитический маршрут для француза, больше других связанного с родной почвой! Вернувшись во Францию, он становится секретарем влиятельного и подлого человека, главного редактора «Матен» Мориса Бюно-Варилла[727]. Жироду ведет в этой газете литературную страницу, что побудило его самого взяться за перо, написать свои первые сказки и открыло ему доступ в литературный мир. Он посещает кафе Вашетт[728]; становится другом молодого издателя Бернара Грассе, отличавшегося большой смелостью и вкусом, который и публикует в 1909 году «Провинциалку», первую книгу Жироду, а в 1911 — «Школу равнодушных». Итак, появился новый писатель; Жид посвящает ему статью примерно в то же время, когда Баррес открыл Мориака. Еще одно поколение достигло своего литературного совершеннолетия.
Хоть он и защитил (само собой, блестяще) степень лиценциата по немецкой литературе, Жироду избрал иную карьеру: Карьеру с большой буквы. В 1910 году, пройдя (без всяких усилий) конкурс, он поступает в чине вице-консула в Министерство иностранных дел. Кабинет министров в то время возглавлял Филипп Вертело[729], человек редких дарований, образованный, парадоксального ума, игрок и обольститель. Фраза Жироду в «Меркюр де Франс»: «Пропала лошадь; куры последовали за ней, полные надежды» — позабавила Вертело. Он вызвал к себе в кабинет автора. Молодой вице-консул, элегантный без дендизма, гордый без дерзости, красивый без пошлости, остроумный без злости, понравился своему шефу. Вертело стал, так сказать, его проводником в кулуарах министерства, как позднее будет поддерживать Клоделя, Морана и Леже[730]. Но в августе 1914 года мобилизация сделала поэта сержантом.
Сержант останется поэтом и вынесет из войны несколько прекрасных книг: «Чтения по тени», «Восхитительная Клио». Храбрый, как это и подобает образцовому человеку, без хвастовства и даже с юмором, Жироду, став офицером, оказывается (естественно) первым писателем, награжденным за военные заслуги. Война (которую он ненавидел) дала ему новую возможность пополнить свои наблюдения над французами. В пехотной роте живешь, словно в деревне. Знаешь всех по имени, знаешь маленькие странности каждого. Дважды раненный, сначала на Энне, затем у Дарданелл, лейтенант Жироду был направлен благодаря вмешательству Вертело, который хотел спасти от напрасной гибели этот очаровательный ум, военным инструктором в Португалию, а потом в Соединенные Штаты (отсюда — «День в Португалии» и «Arnica America»). Пройдя, таким образом, с оценкой «отлично» мировую войну, он вернулся, как только установился мир, в Министерство иностранных дел, где благодаря своим наградам, таланту и дружбе могущественного человека вскоре был назначен руководителем отдела французских изданий за границей. Он женится, у него рождается сын (Жан-Пьер), и в 1921 году Жироду выпускает в свет прекрасный роман «Сюзанна и Тихий океан».
724
Терсит, Гекуба — персонажи «Илиады» Гомера.
725
«Зигфрид» — опера Р. Вагнера (на его собственное либретто); «Ундина» — повесть немецкого писателя романтика Ф. де Ламот-Фуке (1811), легшая в основу одноименной пьесы Жироду.
726
Ватто Антуан (1684–1721) — художник, известен своими картинами «галантных празднеств».
727
Бюно-Варилла Морис (1859–1944) — владелец массовой правой газеты «Матен».
728
Кафе «Вашетт» — литературное кафе в Париже начала века; среди его посетителей были Г. Аполлинер, П. Моран и др.
729
Вертело Филипп (1866–1934) — дипломат.
730
Писатели П. Клодель, П. Моран и Сен-Жон Перс (настоящая фамилия — Леже) были, как и Жироду, дипломатами по профессии.