Страница 3 из 6
Стоит напомнить, что современный цивилизованный мир, со всеми его основными научно-техническими достижениями, возник именно на фундаменте христианского, а не многоконфессионального, мультикультурного общества. По сути, это соответствует положению «Нового Завета», согласно которому Иисус Христос есть центр истории, и она имеет единственный закон: «Ему надлежит царствовать» (1 Кор. 15, 25). Однако, по мере развития западного мира, языческие элементы стали в него возвращаться. Это проявилось в эпоху ренессанса, когда вместе с возрождением греческого и римского искусства в него стали возвращаться и языческие идеалы. Известный философ Рене Генон, которого современники характеризовали как «самое большое интеллектуальное чудо со времен Средневековья», так описывает период проторенессанса, с которого началось возрождение в Европе: «14 век – является точкой истинного начала сугубо современного кризиса. Это время начала распада самого христианского мира, с которым по существу можно отождествить Западную цивилизацию Средних веков».
Так, на примере церковных фресок в итальянских соборах хорошо видно, как на место канонической иконе XI–XIII веков приходит более «жанровая» живопись из жизни святых. В ней уже вполне проглядываются именно человеческие страсти и переживания, а не сверхестественная (или как бы сейчас сказали фанатическая) духовность христианских мучеников, с радостью идущих на смерть ради своей возвышенной, именно, надчеловеческой веры. Здесь уместно вспомнить фразу В. Шубарта (1938) о том, что «Человечество или живет надчеловеческими ценностями, или прекращает существование» В искусстве и в самой западной жизни возникает течение гуманизма, хотя и в достаточно узких слоях общества. Сейчас на этом понятии построена вся наша жизнь, но с христианской точки зрения, это являлось духовным понижением от божественных идеалов до проблем и страстей обычного человека, лучше всего которые отражала эллинская религия (с точки зрения христианства, ислама и иудаизма – языческая).
Р. Генон (1927) так охарактеризовал Европейское Возрождение: «То, что мы называем Возрождением, как мы уже отмечали в других случаях, было никаким не возрождением, но смертью многих вещей. Выдавая себя за возвращение к греко-римской цивилизации, оно заимствовало лишь самую поверхностную ее сторону, так как именно последняя могла получить отражение в письменных источниках. Во всяком случае, подобное возвращение, будучи далеко не полным, являлось чем-то в высшей степени искусственным, так как означало восстановление внешних форм, покинутых духом жизни уже много столетий назад».
Кстати, подумайте, кто пойдет на костер или добровольно встанет в ледяную воду, чтобы умереть вместе со своими братьями по вере, имея в качестве идеала любвеобильных нимф и амуров, с которыми в основном и ассоциируются греческие божества в сознании современного европейца? Вместе со страстями человеческими в духовное сознание Европы стало возвращаться и поклонение всему естественному и натуралистическому.
Как это не парадоксально, но, отрицая языческие привычки к роскоши и удовольствиям католического Рима, протестантизм еще дальше отошел от сверхъестественного христианского духа в область материализма и, в итоге, стал фундаментом для западного капитализма и либерализма (Lefebre, 1987). Следующий шаг в этом направлении сделал Декарт, осуществив в своей философии раскол между божественным и естественным человеческим правом. Далее, Кант, следуя его идеям, окончательно систематизировал субъективизм: разум (оторванный от Бога) замыкается в самом себе и знает лишь свое собственное мышление. Здесь уже нет вдохновения, идущего свыше!
Следовательно, истина, которая в христианстве (как и в других монотеистских религиях) идет от Бога и к ней надо стремиться, работая над собой, рождается в голове отдельного индивидуума. Но индивидуумов много, – значит и истин много, индивидуум меняется (растет, взрослеет), а вместе с ним меняется и истина. Где тут Бог с его раз и навсегда установленными законами? – Да он нам и не нужен, – нам нужна эволюция! Однако, теперь, согласитесь, слишком много истин получается, а нельзя ли что-то среднее? – Можно! – И появляются идеи Руссо (предтечи Великой Французской Революции): человек, рожденный абсолютно свободным и независимым, вынужден соглашаться, как на меньшее зло, на общественный договор (вместо договора с Богом). Отодвинуть Бога, и строить жизнь по общественному мнению – это уже либерализм. А общественное мнение, как мы уже убедились, управляется различными «политтехнологиями» через средства массовой информации и деньгами, находящимися в руках «сильных мира сего».
Однако, к чему все эти полумеры? – прогоним Бога вообще, а на место Бога поставим общественное мнение (идущее, ну скажем, от рабочего класса), оставив ему полномочия Бога. – Вот мы и очутились в тоталитарном коммунистическом обществе, где рабочий класс исполняет роль «общественно избранного». Так что любой либерализм «беременен» тоталитаризмом, или, говоря словами писателя Оруэлла «Революции устраивют для того, чтобы установить диктатуру» (как известно из истории, большивистская диктатура пришла после либеральной Февральской революции).
Несомненно, поворотным моментом в развитии западного общества и в переоценке его ценностей явилась революция 1789 г. С этого момента и начинается новая история – история устроения мира по «уму» – без Бога и религии. Все последующие философские и околофилософские мировоззрения XIX и XX веков, (немецкая материалистическая философия, марксизм, фрейдизм, модернизм и т. д.) по сути, являются попытками (каждая в свое время) замены Бога. Но в обществе без высших идеалов все равно не обойтись! Кто же в итоге занял его место – место «Бога живаго»? – Сам человек, который в итоге, был признан богом или «царем природы», следуя логике победившего натурализма. На кого-же теперь следует равняться? – Естественно на самого себя. Поэтому, даешь кумиров (языческих человеко-богов) из современников, как в древней Греции, Египте и Риме! И на место отвергнутого Бога истинного, человек начал ставить себе подобных. В древнем Риме эту роль исполняли императоры. И первый из кумиров в Европе, сразу вслед за просветителями был тоже император – Наполеон. Он возложил сам на себя корону императора, вырвав ее из руки наместника Божьего на земле, тем самым, показав, что он сам и есть Бог на земле. Уже Гегель намекал о его божественности, видя в нем воплощение истинны. (Вспомним слова Иисуса: «Аз есмь истина»). Кумиров в XX веке было достаточно – Ленин, Сталин, Гитлер, Муссолини, Мао, Перрон – лишь наиболее известные из них. В наше время кумиры сильно помельчали, как в прочем и многое другое, – от диктаторов и тиранов до звезд шоу и порнобизнеса. Так сказать от Зевса-громовержзца до сатира из соседней рощи.
В целом, за прошедшие 200 лет, западное общество (и не только оно) сделало большие шаги по пути, описанному в апокалипсисе. Оно постепенно переходило от поклонения Христу к маммоне и неоязычеству, проявляя при этом удивительную толерантность к другим религиям ранее чуждым Европе. Такая религиозная толерантность не соответствует христианской религии, (впрочем, равно как исламу и иудаизму), зато полностью соответствует языческому мировоззрению. К концу XIX века для Европейских и Российских элит христианство стало чем-то вроде народного фольклора, наряду с красивыми сказками о гномах и феях обитающих в тирольских горах. Сейчас это не более, чем красивый миф уже для большинства коренных европейцев. Все стало напоминать древний Рим, где патриции меняли религию как одежду – по моде и по сезону.
Что же это дало самой Европе, скинувшей цепи мракобесия и уверенно шагающей к светлому будущему? Новый духовный взлет и перспективу создания государства светлого разума, города солнца, где все народы будут счастливо жить тысячи лет? Сейчас современные европейские философы признали крах этого проекта: «… просветительский проект создания единой цивилизации завершился провалом, – пишет Дж. Грей, – наше время, – время, ознаменованное крахом проекта Просвещения …. сейчас мы переживаем закат Современности». Вслед за О.Шпенглером, обреченность Европы понимали многие, так В. Шубарт (1938) сравнивает Европу 30-х годов XX века с пустой чашей, формой без сущности, которая ждет нового наполнения.