Марусина любовь

Последние четыре года Маруся не могла думать ни о чем другом, кроме музыки, не могла думать о маме, которая упорно выбирала карьеру, но не дочкину, а свою собственную, не могла думать о том, что в ее возрасте каждой девочке нужен мальчик (по словам подружки Шуры) и даже не могла поставить чувства Полины Федоровны выше своих, прекрасно понимая, как ее любимая Поленька уже сейчас боится думать о будущем, боится отпускать.

К слову о мальчиках, нельзя сказать, что Мару была полным профаном в этих делах. Нет, она честно прослушала от Поли и старшего брата курс лекций о половом воспитании, знала о пестиках, тычинках, о последствиях, если вдруг что-то пойдет не так, но вот в чем Маруся абсолютно не разбиралась так это – любовь. Осознавая её только в масштабах своего крохотного мирка, где есть бабушка, Андрюша и мама, она не никак не могла принять и понять, зачем уже при таком огромном количестве заботы и внимания нужно искать кого-то чужого, при этом не только дарить ему свои чувства и даже, о Боже, тело, но и пускать в свой внутренний мир, который ты самолично создавал не один год и который так просто разрушить.

Мужской пол, а говоря проще, мальчишки из класса и параллели тоже не выстраивались в очередь, словно чувствуя, что тут ни то что взаимности, тут даже доброго слова ждать не приходится. Да, Маруся была пылкой и страстной в делах творческих, но холодной и высокомерной в делах плотских. И очень даже зря. Бог хоть и наделил Мару самой обычной внешностью – миловидное лицо, пухлые губы, ямочка на левой щеке; все же оставил место для фантазии. Этой самой фантазией являлись Марусины глаза – ярко-зеленая радужка, которая, стоило на неё попасть солнечным лучам, переливалась всевозможными оттенками серого и в своей кульминации доходила до искристо-салатового.

К сожалению, это не спасало ситуацию. Глаза, конечно, бывало пленили и околдовывали, но любые попытки парнишек сделать шаг навстречу строго пресекались на корню. В свои полные 17 лет Мару ни разу не целовалась, в то время как одноклассницы уже вовсю познавали те самые запретные радости и взахлеб рассказывали о последствиях. Маруся слушала, иногда улыбалась, чаще просто спокойно отходила в сторону, думая о том, как мало времени осталось до окончания школы и как много еще предстоит сделать для того, чтобы претворить в жизнь свои наполеоновско-петербургские планы.

Глава 3

Маруся медленно поднялась с постели и, еще с минуту поразмыслив о чем-то важном, начала собираться. Выйдя в коридор, она услышала, как Поля с кем-то весело болтает по телефону, а это означало, что можно быть предоставленным самому себе еще как минимум час.

Сырники, как и было обещано, честно несли вахту и дожидались на столе. Одновременно балансируя чайником в одной руке и телефоном в другой, Маруся набрала номер мамы. И это не было удивительно. Тщательно скрывая свои чувства, а этим качеством девушка владела безукоризненно, Мару все же скучала. А как иначе? Она была девочкой, обычной, среднестатистической, а девочки, как известно отличаются более тесной связью с матерями, нежели мальчишки. Любовь Александровна, которая в свои 43 года не потеряла наивности, обаяния и абсолютно подростковой прозорливости, последние полгода прочно поселилась в Томске, подписав контракт и полагая, что дети уже достаточно взрослые, чтобы жизнь свою строить самостоятельно. Она продолжала высылать деньги, случалось даже, что звонила больше положенных двух раз в год, но возвращаться отказывалась на отрез, словно была сбежавшей невестой и по возвращении её ждал неминуемый позор. Любочка не хотела быть плохой матерью, но вышло как вышло, и в редких откровенных разговорах с Полей она, бывало, признавалась, что попросту оказалась не готова к такому повороту судьбы, ведь рождение Андрюшки, если и планировалось, то никак не в 20 лет.

Маруся тоже не признавала в Любочке плохую мать. Вообще, говоря по правде, в этой семье никогда и не было такой установки. Полина Федоровна рьяно объясняла внукам, что мама у них непременно есть, и выбирает она такой образ жизни только потому, что желает своим детям светлой дороги в жизни. Андрюша в ответ на это только кивал головой и не задавал вопросов, а вот крошка Мару маме верила и звонила ей каждый раз по зову сердца, желая делиться всем, что происходит и пытаясь изо всех сил передать через невесомую телефонную трубку всю гамму своих чувств и желаний. Она любила эти недолгие разговоры, пусть даже диалог часто сводился к монологу. Любочка умела слушать и ласково поддакивать в нужный момент, мол, что ты говоришь, моя малышка, а Маруся обожала рассказывать, выпаливая все новости в едином порыве, смешивая жизнь, музыку, учебу, Петербург и снова музыку в одно огромное желание быть любимой и нужной.

Вот и сегодня, в этот по-особенному трепетный день, Мару торопливо набрала заветные цифры. Гудок, еще один, еще, но вместо приветствий на том конце провода игривым голосом прощебетали:

– Дорогой друг, в данную минуту я покоряю мир, кормлю голубей, пытаюсь найти гармонию или, что более вероятно, опаздываю и мчусь через все пробки на репетицию, поэтому, оставь свое сообщение после сигнала, и я непременно перезвоню.

Маруся улыбнулась и торопливо, боясь упустить важное, произнесла:

– Мамочка, привет. У меня все хорошо. Собираюсь на линейку, сегодня ведь первое число, ты помнишь, помнишь, что остался всего год? А еще, Андрюша звонил позавчера, представляешь, он встретил девушку и, кажется всерьез влюбился, у него был такой глупый и приторный голос. Это так на него не похоже. На прошлой неделе ходили с Шурой на рок-концерт, это, конечно, абсолютно не моё, но ей понравилось. Элла Владимировна, моя преподавательница, помнишь её, сказала, что нужно активнее разрабатывать сустав на правой руке. А еще… Мам, я очень по тебе скучаю. Береги себя, покоряя этот непослушный мир. Обнимаю.

Маруся смахнула слезинку, что предательски выкатилась в самый неподходящий момент и отключила вызов. Затем тряхнула головой, отгоняя прочь грустные мысли и торопливо приступила к завтраку. На часах было 8.10, а это означало, что уже через 15 минут нужно выходить из дома, осторожно вдыхать этот холодный сентябрьский воздух и, не забывая о будущих намерениях, все же строить своё настоящее.

Телефон ожил вновь, и на дисплее высветилось еще одно родное имя – «Шура». Едва Маруся поднесла трубку к уху, как в ней грохнуло:

– Так, я надеюсь, ты уже одной ногой в подъезде. Я даже не подумаю сегодня опоздать и тебе не позволю. И потом, я хочу, чтобы Мишка увидел меня самой первой и забыл, как дышать. Ты ведь не забыла о наших грандиозных планах?

Мару хихикнула и бодро произнесла:

– Никак нет, мой друг. Нахожусь в полной боевой готовности и стремительно лечу к тебе навстречу. Дай мне пять минут.

Трубка удовлетворенно хмыкнула и отключилась. То была Шура, верный друг, преданный поклонник и родной человек. Они дружили с малых лет, скрипачка и мечтательница Маруся и отличница, староста и вечно влюбленная душа Александра.

Сашины родители были врачами, днями и ночами пропадали на работе. А потому она очень рано выучила смысл слова «самостоятельность», взяв на себя всю ответственность по дому и собственному образованию. Единственное, что Шура не могла контролировать, были её собственные чувства. Являясь полной противоположностью Маруси, она готова была дарить любовь каждому, кто хоть однажды дотрагивался до её нежного сердца. Не всегда получая взаимность, Саша искренне верила, что счастье человека заключено в его исканиях и возможности из тысячи чужих выбрать своего, родного. Она настойчиво пыталась внушить эту мысль Марусе, но вот уже который год все шло зря. Однако Шура не собиралась сдаваться, часто повторяя, что просто еще не появился на горизонте прекрасный и неповторимый, а когда появится, «Мару, ты сразу почувствуешь, ведь сердце будет стучать часто-часто, а за спиной вырастут настоящие крылышки, честное слово».

В ожидании того единственного для Мару, Саша не теряла времени и вот уже четвертый месяц пыталась обворожить хулигана Мишку из параллельного класса. Мишка не то, чтобы всерьез сопротивлялся, просто в упор не замечал намеков, лишь только залихватски улыбаясь, глядя на Шуру. Именно поэтому сегодня девушка решила всерьез взяться за непокорного юношу. По плану нужно было сначала обескуражить внешностью и задорным платьем с короткой летящей юбкой, а уже потом все остальное, более интимное.