Страница 22 из 76
О, Тьма, в присутствии ректора эти коварные твари были молчаливее!
Внутренние часы говорили, что я имею полное право спать еще час – и вообще, я сегодня легла поздно, а до этого много и тяжело трудилась, и должна бережнее, бережнее относиться к своему бедному-несчастному организму. Я перевернулась на живот, и накрыла голову подушкой. Лучше не стало – назойливый гомон проникал и туда. И, кажется, еще и приблизился.
Расслабив все тело, я сделала вид, что крепко-прикрепко сплю – и когда источник звука приблизился, стремительным прыжком взлетела на ноги, одновременно взмахнув подушкой… Стая порскнула врассыпную, но вместо того, чтобы затаиться, в ответ на мой бросок разразилась и вовсе непристойным ором, на все корки костеря меня на своем птичьем языке. Подушка полетела в обнаглевших красавиц – и рухнула на письменный стол, не причинив им вреда, зато опрокинув чернильницу, а к птичьей ругани добавилась еще и человеческая отборная брань. Кое-как удалив чернила с подушки, двух письменных работ, стопки учебников и письменного стола, я призадумалась. Зверски хотелось есть.
А что? Я вчера вечером много и тяжело работала!
На границе реального и потустороннего, живущей в моем сознании, отчетливо зафыркали.
К сожалению, до завтрака оставалось еще полтора часа, а в моей комнате было съедобным было только ректорское вино и его же крокусы – но и то, и другое, употреблять с утра было бы верхом неосмотрительности. Тяжко вздохнув о суровости и несправедливости жизни, я убрала в комнате, собрала и почистила вещи, собрала в одну стопку все учебники, а между делами пару раз попыталась развеять ректорский птичник. Получалось – но по одной штучке, а оную штучку, перед развеиванием, еще отлавливать приходилось. И, мать моя, Тьма Предвечная, как же они при этом орали!
А тут еще бывшая соседка некстати явилась за какой-то забытой вещью, и очень удивилась, когда я не дала ей войти в комнату. Она бы еще не так удивилась, если бы я ей это позволила!
Так что в итоге, к ректору я пришла в крайне – можно даже сказать, в бескрайне! – воинственном настроении.
– Адептка Тереса Давир? – уточнил у меня после обмена приветствиями ректорский секретарь, человеческий маг изрядно в годах.
– Да, почтенный, – я вежливо склонила голову набок.
– Ректор сейчас несколько занят, – ответив на мой кивок, продолжил секретарь, и вытащил из стопки бумаг перед собой несколько листков. – Вот, заполните пока по образцу.
Прошение о переводе с витка на виток, прошение о предоставлении индивидуальной комнаты, положенной всем адептам с четвертого витка обучения включительно. Как хорошо, что моя соседка от меня уже сбежала!
Заявление о переводе, которое мне предстояло заполнить, пришлось как нельзя кстати. Настроение у меня было самое боевое, и пусть подумать о выборе специализации мне было некогда, но переписывая строчки заявления с образца, я не колебалась ни мгновения.
Боевое настроение не должно пропадать даром!
Боевое настроение пропало, как только я вошла в кабинет ректора. Он сидел, склонившись над столом, строгий камзол, бронзовые волосы, собранные в сложную косу, перо стремительно чиркало по развернутому свитку. Мучительное томление разлилось тягучей волной от низа живота к груди, по шее, свело затылок, помнящий властное прикосновение крепкой ладони…
Я на миг прикрыла глаза, сгоняя наваждение, и подала свои заявления.
И, глядя на нахмурившееся лицо дракона, думала – вот зачем мне непременно надо было уязвить? Ну, колибри. Ну, разбудили. Могла бы к алхимикам пойти. Или вот к артефакторам еще.
Хотя к артефакторам, пожалуй, лучше не надо – старая Альба Ривад за голову хваталась, пытаясь передать внучке свои немалые умения, и клялась, что у нее последние волосы в седину перешли от моего антиталанта.
Ну, что поделаешь – с артефактами у меня хронически не вытанцовывалось, что не мое – то не мое. А с алхимиками могли бы и поладить…
– …Боевая магия? Боевая! Тереса! Я же просил вас! Я же объяснял! Боевая магия – это слишком опасно! – обреченно выговаривал ректор Эйнар.
На этих словах там, на незримой грани, существующей лишь внутри моего сознания, на той грани, где постоянно и неумолчно звучал тихий шепот нездешних, недоступных голосов, воцарилось недоверчивое молчание. Там, на грани между жизнью и смертью, обитали те, кто считал, что опаснее хорошо обученного темного мага из старого рода нет ничего, и заявление чешуйчатого об опасности для меня боевой магии встретили с легким недоумением и чувством собственного превосходства.
Я, если честно, была с предками вполне согласна.
Но у данного конкретного чешуйчатого были достаточно веские аргументы – укор в янтарных глазах и четкий контур пленительных губ.
– Я буду толковым боевым магом! – вклинилась я в драконье негодование.
– Не сомневаюсь! – едко откликнулся ректор.
Я смотрела на сердитого Эйнара, объясняющего, что боевики бывают либо толковыми, либо мертвыми, и была бесконечно далека мыслями от ужасов боевой магии. В конце концов, про темных магов можно сказать то же самое, а ректор, уходя вчера ночью, сказал – «в следующий раз». И у сомнительных рисков боевого обучения не было ни малейших шансов вытеснить из моей головы эту мысль.
– Тереса, я сейчас с вами не как ваш ректор говорю, и даже не как ваш любовник. Я говорю, как разумное существо, прожившее гораздо больше лет – оставьте вы эту затею. Выберите другую специализацию.
Не знаю, какого эффекта собирался добиться этим заявлением Эйнар – я уже после слов «ваш любовник» с трудом удерживала деловое выражение лица. Губы пытались расползтись в самовольной улыбке, и дурацкая голова норовила счастливо закружиться.