Страница 10 из 15
В том же 1811 г. свой план предложил и генерал князь П. И. Багратион, согласно которому необходимо сразу отдалить театр военных действий от пределов России и вторгнуться на территорию Великого Герцогства Варшавского, где разбить противника по частям, прежде чем ему удастся сконцентрироваться. Этот смелый план был неисполним как из-за невыгодного для русских соотношения сил, так и по причинам общего политического свойства[109]. Российский историк П. Н. Грюнберг пишет: «Александр I не мог принять план Багратиона, как и иные планы., основанные на превентивном ударе, с благородной целью отодвинуть войну и разорение от границ России. Как бы ни были они продуманы и аргументированы в военном отношении, эти планы приносили политический ущерб, давали противнику формальный повод объявить Россию зачинщиком войны, агрессором»[110].
Тем не менее Александр I решил использовать элемент этого плана — и выдвинуть армию П. Багратиона к границам Великого Герцогства Варшавского, и этим дезориентировать неприятеля. Говоря о возможном вторжении армии Багратиона в Польшу, Бенкендорф свидетельствует, что «русское командование затеяло своего рода игру с Наполеоном, показывая своими действиями, что готово следовать известным французскому командованию проектам, но не шло в их исполнении далее демонстрации намерений»[111].
О том, что Александр не собирался вести никаких наступательных действий, а, наоборот, планировал отступать в глубь страны, свидетельствуют и иностранные источники. Министр иностранных дел К. Меттерних вспоминал: «Наполеон был убеждён, что русская армия будет атаковать. Что касается меня, то я был уверен, что Император Александр не перейдёт границы, будет ждать атаки французской армии и отступит перед ней. Я выразил эту точку зрения. Наполеон попробовал её опровергнуть, ссылаясь на стратегические соображения и на взгляды и манеру действий Царя, которые, как он полагал, изучены им досконально»[112].
О. Соколов безо всяких доказательств пишет: «Разумеется, уверенность Меттерниха в том, что „Александр не перейдёт границы“ и что русская армия будет отступать, появилась, скорее всего, задним числом». Откуда такой вывод, на чём он строится? И как сочетаются в одном предложении слова «разумеется» и «скорее всего»? Вообще, как только чьи-нибудь воспоминания не вяжутся с главной идеей О. Соколова о «русской агрессии», он сразу же относит их к числу «добавленных задним числом».
Это касается и мемуаров графа Л.-М. де Нарбонна, которого Бонапарт послал в мае 1812 г. в Вильно для дезинформации русского командования. О. Соколов приводит цитату из книги воспоминаний А.-Ф. Вильмена, которого называет «фантазёром». Почему, становится ясно из воспоминаний де Нарбонна о его беседе с Александром, о которой он поведал уже после войны Вильмену. По словам де Нарбонна, царь сказал: «Я не строю иллюзий. Я знаю, что Наполеон — великий полководец. Но, как видите, на моей стороне пространство и время. Вы не будете иметь даже уголка в этой враждебной для вас стране, где я бы не смог бы защищаться, прежде чем заключить позорный мир. Я не нападаю, но я не опущу оружия, пока хоть один иностранный солдат останется на территории России»[113].
Понятно, что такие слова Александра I никак не согласуются с навязываемой нам идеей русской «агрессии». Поэтому воспоминания Вильмена объявляются О. Соколовым «фантазиями». Однако эти воспоминания в целом подтверждаются отчётом де Нарбонна маршалу Даву, отрывок из которого приводил Н. К. Шильдер в книге об Александре I. В этом отчёте граф докладывал: «Русская армия не перейдёт Неман ни в Гродно, ни в Тильзите, ни в другом месте. Мы не настолько счастливы, чтобы они на это решились»[114].
Понимая, что отрывок из отчёта де Нарбонна, мягко говоря, не подтверждает версию о готовящемся нападении России, О. Соколов заявляет, что «рапорт Нарбонна не имеет ничего общего с тем, что позже будут писать в мемуарах! Вот что на самом деле докладывал генерал-адъютант императора, не в изложении его секретаря через сорок лет, а именно тогда, накануне войны». После этого О. Соколов приводит текст рапорта де Нарбонна, который в принципе мало чем отличается от отрывка Н. Шильдера. В целом он приводит читателя к тем же выводам: русские переходить не будут. Но удивляет другое: этот отрывок О. Соколов взял из воспоминаний пасынка Наполеона Евгения Богарне[115]! Почему мы должны считать за истину в последней инстанции воспоминания Богарне и не верить мемуарам, скажем, Меттерниха, г-н Соколов объяснять не счёл нужным[116], так же, как и то, почему наполеоновский генерал граф Ф.-П. де Сегюр назван у него «известным творцом мифов». Наверное потому, что бригадный генерал де Сегюр, входивший в близкое окружение Наполеона, не знал о «готовящемся русском нападении» и простодушно сообщил то, что слышал от де Нарбонна: «Александр будет стараться избегать битвы против слишком сильного противника и сумеет решиться на все жертвы, чтобы затянуть войну и ослабить силы Наполеона»[117].
Воспоминания А. де Коленкура О. Соколов вообще проигнорировал. Между тем граф приводил те же самые слова Александра I: «Я не обнажу шпаги первым. Я не хочу, чтобы Европа возлагала на меня ответственность за кровь, которая прольётся в эту войну. В течение 18 месяцев мне угрожают. Французские войска находятся на моих границах в 300 лье от своей страны. Я нахожусь пока у себя. Укрепляют и вооружают крепости, которые почти соприкасаются с моими границами; отправляют войска; подстрекают поляков. Император обогащает свою казну и разоряет отдельных несчастных подданных. Я заявил, что принципиально не хочу действовать таким же образом»[118]. А 10(23) июня, за сутки до нападения Наполеона, государь писал графу А. Н. Салтыкову: «Ежечасно ожидаем быть атакованы. С полной надеждой на Всевышнего и на храбрость Российских войск, готовимся отразить неприятеля»[119].
Важным доказательством того, что Александра I не мог даже помышлять о нападении на Великое Герцогство Варшавское были международная обстановка, сложившаяся в начале 1812 г., а также численность русской армии. Накануне нападения французов Россия вела уже две долгих войны: с Персией (1804–1813) и Османской империей (1806–1812). Мир с последней М. И. Кутузову удалось заключить за месяц до наполеоновского вторжения. В январе 1812 г. вспыхнул мятеж в Кахетии, инспирированный турками и французами. Русским войскам в течение всего 1812 г. пришлось вести упорную и тяжёлую борьбу с мятежниками. В Европе Россия осталась без союзников, единственный потенциальный союзник — Великобритания — был скован, не без наущения Наполеона, начавшейся в июне 1812 г. Англо-американской войной.
В связи с этим русские силы, которые и так сильно уступали Великой армии, были разбросаны по территории империи. О. Соколов и здесь умудрился всячески запутать картину. По его утверждениям, наполеоновская армия к моменту войны насчитывала чуть более 800 тыс. человек (включая нонкомбатантов), а русская — 650 тыс. При этом автор пишет, что сводных рапортов ни французской, ни русской армий не сохранилось. Откуда же берутся эти цифры? Между тем русские военные историки (как, например, генерал-лейтенант А. И. Михайловский-Данилевский), которых отделяло от войны 1812 г. всего 30–35 лет, называли точную численность французской и русской армий. По поводу наполеоновской армии генерал писал: «Число неприятельских войск, вторгнувшихся в Россию, как вместе с Наполеоном, так и после в продолжении войны, составляло по сведениям, хранящимся во Французском генеральном штабе, до 610 тысяч строевых, а с чиновниками разных армейских управлений, маркитантами, денщиками, ремесленниками и вообще не строевых до 700 тысяч человек при 1 тысяча 372 орудиях»[120]. Эти цифры подтверждает и Сегюр: «От берегов Гвадалкивира и Калабрии и до самой Вислы были стянуты 617000 человек, из которых налицо уже находились 480000, множество возов с провиантом, бесчисленные стада быков, 1372 пушки и множество артиллерийских повозок и лазаретных фургонов, — всё это собралось и расположилось в нескольких шагах от русской реки»[121]. Общая же численность армии Наполеона, включая иностранные войска, составляла 1 млн 187 тыс. человек.
109
Записки Бенкендорфа. 1812 год. Отечественная война. 1813 год. Освобождение Нидерландов / А. X. Бенкендорф; сост., примеч. и сопровод. ст. П. Н. Грюнберга. М.: Языки славянской культуры, 2001. С. 23.
110
Грюнберг П. Н. История 1812 г. и записки Бенкендорфа / П. Н. Грюнберг // Записки Бенкендорфа… С. 210.
111
См.: Записки Бенкендорфа… С. 28.
112
Mémoires, documents et écrits divers laissés par le prince de Metternich, chancelier de cour et d'État. Paris: E. Plon, 1880–1884. T. 1. P. 121–122.
113
Villemain М. Souvenirs contemporains d'histoire et de littérature / M. Villemain. Paris: Didier Libraire-éditeur, 1854. T. 1. Р. 187.
114
Шильдер H. К. Император Александр I: его жизнь и царствование / H. К. Шильдер. СПб.: Изд. А. В. Суворина, 1897. С. 97.
115
Mémoires et correspondances politique et militaire du prince Eugène / Eugène de Beauharnais. Paris: Michel Lévy, 1860. T. 7.
116
Кроме того, мемуары E. Богарне за 1812 г. представлены в виде коротких дневниковых записей, никаких больших документов типа отчёта Л.-М. де Нарбонна в них нет. О. Соколов даёт ссылку на с. 550 7-го тома этих воспоминаний, но в этом томе всего 467 страниц. Без этого уточнения анализ документа невозможен.
117
Цит. по: Соколов О. Битва двух империй. С. 671.
118
Коленкур А. де. Мемуары. Поход Наполеона в Россию / Арман де Коленкур. Смоленск: Смядынь, 1991. С. 70.
119
Михайловский-Данилевский А. И. Описание Отечественной войны 1812 года. С. 154.
120
Михайловский-Данилевский А. И. Описание Отечественной войны 1812 года. С. 96.
121
Граф де-Сегюр. Поход в Россию. Мемуары адъютанта / граф де-Сегюр. М.: Захаров, 2002. С. 15.