В поисках свободы

Один раз, уже будучи дембелем, ушёл в самоволку "в наглую", купил вина в воинском магазине, и устроил вечеринку в честь моего дня рождения "на сопке" - то есть в капонире...

А началось всё благообразно - я подошёл к комбату, и попросил его отпустить меня в увольнение, "потому что день рождения..."

Тот упёрся, ответил отказом, я вспылил, нагрубил ему и на глазах у всех ушёл вниз, в посёлок, где был магазин...

... Вечером, "праздник" продолжился и я ушёл на танцы, вниз, в Морской клуб, прихватив с собой двух сослуживцев, с которыми "распивал алкоголь". Один из них, где-то потерялся в подпитии, попал на гауптвахту и "заложил" меня, вместе со вторым собутыльником...

Назавтра разразился скандал.

Утром, на батарею приехала комиссия состоящая из офицеров полка, разбираться с нпит - самовольщиками.

На допросе, я вёл себя вызывающе, ни в чём не признался и назвал всё происходящее "грязной инсинуацией". Я любил иногда блеснуть своей начитанностью...

После этого капитаны и майоры присутствующие на разбирательстве, перестали улыбаться...

Последствия моей наглости были печальны.

Меня разжаловали из сержантов в ефрейторы, лишили доплат за классность и стали притеснять, как могли. Молодой комбат разъярился и пообещал мне, что вместо дембеля, "устроит" мне военную тюрьму - дисциплинарный батальон.

...Я откровенно заскучал. В дисциплинарном батальоне, я бы долго не выдержал и что-нибудь натворил, а потом - "хоть трава не расти".

Меня выручил начальник канцелярии полка, молодой старший лейтенант. Он был поэт и мы с ним иногда говорили о Пастернаке, и я читал ему любимого мною Сашу Чёрного, а он - свои, вовсе неплохие стихи.

- Да будет он жить вечно!

Этот старлей - старший лейтенант, изловчился, сделал приказ о моём увольнении с батареи, в первых рядах демобилизовавшихся и я, достойно "увернулся" от угроз судьбы...

Но нервозность последних месяцев и реальная опасность несвободы ещё на несколько лет, при моей внешней невозмутимости, проявились неожиданно...

Последнюю ночь службы, я провел на "вахте", у себя в радио кубрике. Собрались мои приятели. Пили чай, играли на гитаре и пели, вспоминая годы службы. Выйдя утром из капонира, и оглядывая замечательную панораму лесистого острова Русский, ограниченного со всех сторон водой я, вспомнив длинные годы проведённые здесь, погрустнел, из глаз моих потекли истерические слёзы.

Я не мог их остановить, хотя пытался улыбаться. В казарме "молодые" и "годки", которые уважали и даже побаивались меня, испуганно отводили глаза от моего заплаканного лица. "Если уж Он плачет перед дембелем, тогда как же мы то будем?" - думали они...

Эшелон с дембелями, тащился от Владивостока до Иркутска около пяти суток, и последнюю ночь пред домом я уже не спал. Последние несколько часов, я стоял у выходной двери, и когда проезжали город, то с восторгом и горечью узнавал знакомые места...

Мне тогда, казалось, что я зря потерял три лучших года моей молодой жизни!

Позже, я переменил мнение и понял, что армия была для меня как монастырь, в котором учат достойно переносить жизненные тяготы и сосредотачиваться на себе самом, размышляя о добре и зле, о свободе и несвободе...

До дома добирался от загородного полустанка, где ненадолго остановился воинский эшелон.

Когда, подойдя к дому, обогнул угол, то увидел мать, сидящую на крыльце с маленьким внуком, сыном старшего брата, родившегося уже без меня...

Мать увидев меня, всплеснула руками и заплакала...

... Приехав домой, я обнаружил, что перерос своих друзей и превратился в атлета.

Я занимался в армии гирями и выжимал одной рукой больше пятидесяти килограммов...

Кроме того, я научился, "понемногу, шагать со всеми вместе, в ногу, по пустякам не волноваться и правилам повиноваться".

Помню армейский афоризм: "Не научившись повиноваться, не научишься командовать...".

Действительно, умение спокойно относиться к чьим - либо командам, не выпячивая своего я, дали мне возможность не заедать жизни других людей, не превращать жизнь в сплошные соревнования...

Когда я возвращался домой, то думал, что по приезду, завалюсь на кровать, буду лежать три дня и три ночи, глядя в потолок и никуда не выходить. Но реальность свободы позволила очень быстро забыть тяжёлые годы... Мои друзья, каким-то чудесным образом узнали о моём возвращении, и через полчаса наша кухня была полна гостями... Большинство из них уже учились в институтах и в университете, и мне показалось, что я отстал от жизни...

Зато в армии, меня научили терпеть повиноваться другим, более опытным в чём - то людям и непреодолимым жизненным обстоятельствам. Это заставляет нас доверять профессионалам и позволяет командовать не мучая других своим начальствованием...

То ли из-за моего, "выстроенного" в неволе характера, то ли благодаря армейской "школе" - мне стало жить "на белом свете" весело и покойно.

Друзья на "гражданке" не оставляли меня одного, да и подружки, вскоре, появились во множестве. Я был ровен со всеми, вежлив с мужчинами и предупредителен с девушками. И вместе, стал домоседом.

Иногда по неделям сидел дома и читал книжки, в то время как друзья гуляли, перемещаясь в подпитии из одного студенческого общежития в другое. Многие из них, в последствии стали алкоголиками, заведённые в трясину полупьяного веселья желанием быть похожими на героев Хемингуэя и Ремарка...

Мне с ними, часто было просто скучно и потому, я предпочитал бродить по лесам...

... Однажды, с тёзкой Володей, студентом биофака, мы собрались и уплыли в поход по берегу ангарского водохранилища.

Этот поход, тоже остался в памяти, как праздник света и тепла. Несколько дней мы "гуляли" по просторам тайги в сопровождении двух молодых собак - лаек...

Стреляли и жарили на костре рябчиков, нашли волчью нору на крутом берегу ручья в вершине пади, и в последнюю ночь слышали, как рявкала неподалёку, в распадке сердитая рысь.

Когда я пояснил Володе, чей это голос, он напрягся и на всякий случай привязал одну из собак рядом с собой, к рюкзаку. Я ночевал на верху копны, зарывшись в сено и выспался на славу...

Работать, я устроился в университет лаборантом, тоже с помощью друзей и свободного времени имел достаточно. Потому, постепенно пристрастился к одиноким походам, уходя всё дальше и дальше в необозримую тайгу, окружающую город.

Первое время, не имея ружья, ходил туда "вооружившись" только кухонным ножом. Тогда, я никого и ничего не боялся в тайге, может быть ещё и потому, что плохо знал её. Позже я понял и оценил своё легкомыслие...

ЛЕСНЫЕ ПОХОДЫ.

Незаметно, у меня образовалось очень много приятелей и со всеми я находил общий язык. Но новых друзей не было!

Не было тех, кто понимал бы мою тягу к независимости и не требовал от меня преданности кому-то или чему-то, за "компанию".

Может быть поэтому, общению с такими приятелями, я предпочитал одиночество или походы в леса.

Гульба с новыми знакомыми меня утомляла своим однообразием и я уходил из самой весёлой компании не попрощавшись, трезвеющий и скучный...

... Наконец, я купил себе двустволку двенадцатого калибра, набрал манков, лесных "энцефалиток" (вид лёгкой куртки с капюшоном), резиновых сапог и прочего снаряжения, включая рамочный рюкзак, охотничий магазинский нож, и кожаный патронташ.