Страница 14 из 27
Только в одном я был уверен: пути назад нет.
Я распаковал один из свёртков, которые мне достались от полковника Э.Хлысталова. В нём оказалась переписка доктора Н.А. Захарова, лечещего врача Булгакова, и филолога, булгаковеда Всеволода Ивановича Сахарова.
Я бегло ознакомился с драгоценным эпистолярием.
Москва, 19 мая 1967 года
доктору НА. Захарову
Уважаемый Николай Александрович!
Недавно получил Ваше письмо. Оно растревожило мою душу. Что ж, придется идти до конца. Письмо заставило меня усомниться в верности некоторых моих взглядов, вновь задуматься над вопросом о сущности человеческой природы. Что отделяет каждого из нас как особь от окружающего мира? Разве не плоть? Или на протяжении долгих лет я как врач просто-напросто тешил себя иллюзией, что это так?
Я мало знаю Вас, уважаемый доктор. Любовь Евгеньевна Белозерская писала мне о Вас и Вашем методе лечения, когда Вы двадцать восемь лет назад, еще до смерти Булгакова, лечили Михаила Афанасьевича, особо отмечая заботу, которой вы окружили нашего дорогого друга в последние шесть месяцев его жизни. Спасибо Вам за информацию, о которой я настойчиво взывал к Вам. Я, наконец-то, получил от Вас эксклюзивные сведения о последних месяцах жизни и смертельной болезни Булгакова. Должен принести Вам свои извинения за то, что не ответил тотчас. Вы интересовались, как я понял, не только фактами жизни Булгакова, с которыми я в достаточной степени знаком и которые теперь доступны каждому, благодаря тому, что были изложены в кратком опусе его друга и единомышленника П.С. Попова в «Биографии М.А. Булгакова». И, конечно же, мной, спустя двадцать семь лет после смерти Булгакова, поскольку ярки были мои личными впечатления о Вашем знаменитом пациенте и другие подробности…
Вы спрашивали, что мне известно о сновидениях Булгакова, о его пристрастиях, а также о дневниках, которые Булгаков вёл. Такой информацией я располагаю, но в очень ограниченных масштабах. Строго конфиденциально она была доверена мне госпожой Белозерской почти что треть века спустя после его ухода. Однако до сих пор я считал, что не имею права делиться ею с кем бы то ни было. Даже несравненная супруга Елена Сергеевна, сестра Бокшанской, мало во что была посвящена. Елена Сергеевна знала лишь о том, чему сама была свидетельницей. И уж, конечно, она никогда не была посвящена в доподлинности смертельной болезни Булгакова.
С низким поклоном,
Профессор Всеволод Иванович Сахаров
Москва, 27 мая 1967 год
В.И. Сахарову
Уважаемый Всеволод Иванович!
Возможно, причины моей сдержанности будут Вам, товарищ Сахаров, более понятны, если скажу, что я человек самый заурядный, умеренных способностей, а по мнению окружающих, несколько старомодных взглядов на жизнь. Мои годы говорят сами за себя. Уважаю закон и порядок и считаю, что меня можно отнести к людям с уравновешенным характером и устойчивыми нравственными принципами. Всегда старался быть хорошим мужем для своей жены – чудесной женщине редкой доброты и благородного происхождения. Тешу себя надеждой, что соответствовал званию врача и внес достойный вклад в медицину. И мне вовсе не хотелось бы, чтобы размеренный ход моей жизни, которого я неукоснительно придерживался, мог быть нарушен некой иррациональной силой. Той силой, природа которой нам не вполне ясна.
Кстати, после кончины Мастера, спешного вскрытия и немедленной кремации его тела я засомневался в реальности поставленного диагноза Михаилу Булгакову. Получался парадокс, выводивший из себя тем, что мы, аллопаты, не в состоянии вылечить своего пациента. Принимая во внимание страдания, которые Булгаков испытывал в последние месяцы жизни, и несомненное помрачение рассудка – то есть симптоматику, которую Вы так подробно изложили в своем недавнем письме ко мне, неудивительно, что Мак (я привык называть Булгакова этим домашним именем) столь желчно отзывался о тамошних врачах и выбранном курсе лечения. Быть может, Вам послужит утешением то, что Мак ненавидел врачей вообще (за их неспособность исцелять), за исключением моей персоны. Вероятно, я оставался другом Булгакова только потому, что мне никогда не доводилось лечить его. Честно говоря, я только присутствовал для некоего медицинского консилиума, а пользовали его другие эскулапы и посланцы от медицинской науки.
Вы просите поделиться с Вами сведениями о неизвестных периодах жизни моего друга, а также сообщаете о необычных явлениях, связанных с вторжением Булгакова в Вашу судьбу – как при жизни Булгакова, так и после его смерти. Получи я подобное письмо еще полгода назад, я счел бы его плодом расстроенного ума – настолько фантастично выглядели события, которые Вы до меня довели. Теперь же я так не считаю. И вот почему – последние месяцы со мной происходило нечто подобное. Без какой-либо видимой причины у меня появились те же признаки нефросклероза почек, что и у Мастера. Сей факт (особенно после того, как я ознакомился с симптомами болезни, описанной в Вашем послании) до основания поколебал мою уверенность в том, что мои представления о природе мира, об окружающей нас реальности соответствуют истине. Еще более поразительно то, что и мне нанёс визит человек, одетый в чёрные одежды. Его сходство с личностью, описываемой Вами, несомненно.
Это случилось за три месяца до кончины Булгакова, в среду вечером. Помню точно, потому что был именно этот день недели, а по средам я всегда возвращаюсь домой значительно позже обычного. Вскоре после того, как последний студент покинул прозекторскую, я принялся набрасывать тезисы лекции, которую намеревался прочитать студентам на следующий день. В какой-то момент я оторвал взгляд от стола и увидел перед собой невысокого господина. У него были узкие глаза и вытянутое лицо. Гость произнес загадочную фразу. Всякий раз, когда вспоминаю ее, кровь стынет у меня в жилах.
– Лучший гарант безопасности – молчание, – сказал он. – Что было, то прошло. Ваш коллега и друг одарил вас тайными знаниями. Это знание следует забыть, как только испытания огнём и водой свершится.
– Прошу прощения, – прервал я гостя, сочтя, что он заблудился в поликлинике, разыскивая кого-то из моих коллег, и случайно попал ко мне. – Полагаю, вы ошиблись кабинетом. Назовите специалиста, которого вы ищете?
– О каких ошибках вы говорите? – усмехнулся гость. – Их нет и быть не может. Разумеется, за исключением тех, что способны совершить лично вы, доктор, если будете вмешиваться в процесс лечения Булгакова со своими консультациями. Как Вы заметили, чтобы не блуждать в потёмках, имеется на это другой врач, который видит то, что у Булгакова творится внутри и гораздо компетентнее, нежели вы.
Лучшие умы медицины борются за исцеление и жизнь писателя Булгакова. И об этом знает товарищ Сталин, оценивший Булгакова как видного драматурга и крупнейшего писателя.
– Даже та-ак? – выдавил с трудом я.
– Даже так, – механически повторил незваный гость. – Знаете, доктор, я не люблю, когда со мной играют в загадки или прятки по детской терминологии. Не выносите мои мозги. Итак, Вы меня прекрасно поняли?
– В общем-то, да, – растерянно произнёс я и зачем-то снял очки и на секунду отвернулся, чтобы взять футляр и спрятать их. А когда поднял голову, гостя в комнате уже не было.
Вскоре после этого визита мне стал сниться Мак. Но это был не тот Михаил Афанасьевич Булгаков, которого я знал. У него был изможденный вид, лицо было мертвенно-бледным, превратившись в совсем нетипичный, «небулгаковский» лик. Вместо чудесной короткой стрижки с пробором – серые, грязные космы, торчащие в разные стороны. Булгаков походил на доживающего свой век старца или немощного пациента, страдающего неизлечимой болезнью.
Примерно в те же дни я заметил, что с моим здоровьем творится что-то неладное, причем симптомы странной болезни были, в основном, похожи на описанные Вами: плохо стало со зрением, замучили почечные колики – давали о себе знать почки, да и со всем остальным возникли проблемы – с кишечником и желудком. В организме начались необратимые, как я догадываюсь, изменения, участились судороги, спазмы, давала о себе знать мигрень. Болезнь рождала болезнь. От беспрестанных болей не было спасения.