Оборотни тоже смертны

– Ну что с тобой делать, Кандыба? – сердито выговаривал кто-то, безбожно мешая белорусские и русские слова. – Сколько раз тебе кажу, а ты все не можешь сразумець… Ведь хочешь стать пулеметчиком? Так вот, пока с закрытыми глазами эту фрицеускую машинку собирать-разбирать не научишься, к пулемету тебя не подпустят. Так что давай еще раз.

По лагерю шли двое. Один из них был высоким худощавым человеком типично монголоидного типа. Он был одет в кожанку, туго перепоясанную ремнем, видавшие виды защитные штаны и ослепительно сверкающие хромовые сапоги. На шее у него висел автомат ППШ. Это был командир отряда Аганбеков. Несмотря на типично партизанский вид, он держался так, что сразу было видно кадрового военного.

Рядом с ним шагал полноватый офицер с круглым добродушным лицом в полной советской форме старшего лейтенанта. И на нее, на эту форму, партизанский командир время от времени косился с завистью. Еще бы! На гимнастерке были погоны! Конечно, партизанам доводилось слышать об этом нововведении, но своими глазами в отряде советских погон до того никто не видел. Командиру же новая форма очень нравилась. Несмотря на то, что пограничнику старшему лейтенанту Аганбекову с шестого дня войны пришлось сражаться в партизанах, он продолжал считать себя кадровым офицером (тоже новое слово, которое ему очень нравилось).

Впрочем, немцы придерживались того же мнения. Как следовало из захваченных документов, этот отряд состоял из «заброшенных в тыл специально подготовленных фанатичных азиатов-комиссаров[7]». Хотя «азиат» в отряде был всего один – командир, а «специальную подготовку» большинство из них прошло в боях в тылу врага.

Что же касается своих, то во всем партизанском крае, из которого они ушли в рейд, «казахи», как звали этот отряд, пользовались огромным уважением. Попасть к ним хотели многие, несмотря на жесткую дисциплину, куда более суровую, чем в других отрядах. Но Аганбеков брал далеко не всех. Одно время он даже имел на этот счет серьезные конфликты с командованием, но в конце концов те смирились, сообразив, что не так уж и плохо иметь в составе соединения одну выдающуюся боевую часть, которую можно послать хоть в пекло – задание они выполнят.

Офицер в форме с интересом осматривался вокруг. Начальник особого отдела партизанского соединения имени Котовского, старший лейтенант Сухих, имел очень небольшой партизанский опыт. Всего три недели, как его забросили с Большой земли. До этого он служил во фронтовых частях. А это, понятное дело, совсем не одно и то же. Забросили – и тут же направили на очень серьезное дело. Десять дней назад партизанское соединение имени Котовского в составе пяти отрядов было послано по приказу ЦШПД[8] из партизанского края на запад. Это понятно. В лесах под Бегомлем, да и в соседних районах тоже, наблюдался явный переизбыток партизан. Шутили: «Отрядов – как народу в трамвае». По сути, дел уже на всех не хватало. Прибавьте сюда продовольственный вопрос, самый трудный в партизанской войне… Так что отряды стали распихивать на новые места.

А вот здешние районы были своеобразными. После бескрайних лесов, где базировался партизанский край, нынешняя округа обилием лесных массивов совсем не радовала. Хотя, по сведениям ЦШПД, партизаны воевали и не в таких местах. Но именно в силу малолесья, по имеющимся сведениям, в окрестностях действовало лишь несколько армейских разведгрупп, да еще какие-то самодеятельные отряды, о которых имелись достаточно смутные сведения. Прочной связи с ними не было. И чем они занимались – да и существовали ли вообще, – точно никто не знал. Так что тут все предстояло начинать с нуля: налаживать связи с населением, заводить агентуру – и так далее и тому подобное.

И все это, можно сказать, на пустом месте. В сорок первом немцы так быстро пришли в эти края, что никакого подполья здесь создать просто-напросто не успели. Потом, правда, пытались забрасывать группы, но большинство из них так и сгинуло без вести. Прибавьте это к тому, что представители советской власти добрались сюда лишь в 1939 году. И настроение населения не очень представляли. Хотя когда-то, в двадцатых годах, тут ходили мощные партизанские белорусские отряды, которым очень не нравилась новая польская власть, прихватившая в 1920-м эту территорию. Они даже, случалось, города штурмом брали. Так что здесь можно было ожидать чего угодно.

Старший лейтенант Сухих очень рассчитывал на знаменитый отряд Аганбекова. Благо командир, как пограничник[9], не испытывал традиционной для военных неприязни к работникам особых отделов. Там, на западной границе, все хорошо знали, зачем нужны особисты… Поэтому как только соединение пришло на новое место, он отправился в этот отряд, вставший в отдалении от других, недалеко от края леса. Об Аганбекове он знал, что положено. Пограничник, начальник заставы, в суматохе первых дней войны очутился отрезанным на своем участке. Не получая никакого приказа, он держался шесть дней, а потом вывел тех, кто остался в живых. Оказавшись во вражеском тылу, он довольно быстро принял решение перейти к партизанской войне, сколотив отряд из болтающихся по лесам окруженцев. Как говорили, он и тогда брал далеко не всех, а только тех, кто имел при себе оружие. Четыре месяца воевал самостоятельно и в отличие от большинства подобных формирований сумел сохранить свой отряд. Уже осенью он присоединился к более крупному отряду Асташкевича, который стал теперь партизанской бригадой имени Котовского. Во время рейда познакомиться с Аганбековым Сухих не удалось. Отряд шел далеко впереди, разведывая путь, и из его бойцов в бригаде появлялись лишь связные. Да и не до знакомств особых было…

…Попав в лагерь, несмотря на свой крайне ограниченный партизанский опыт, Сухих увидел, что «казахи» – это и в самом деле «не все остальные». В лагере было заметно отсутствие бестолковой суеты и прочей «партизанщины». Из мелочей более всего бросалось в глаза, что бойцы Аганбекова решительно игнорировали повальную партизанскую моду на ношение бород. Все были чисто выбриты – будто находятся в военной части в нашем тылу, а не в немецком. Но это была частность. Главное же – остальные отряды только еще обустраивались, а этот уже был готов к активным действиям. Хотя первым из этих действий должна была быть разведка. В том числе – та, которая интересовала особиста: требовалось прощупать настроение в ближайших населенных пунктах, узнать, с кем можно иметь дело, а с кем – нет. То есть налаживать агентурную сеть.

На ходу Аганбеков продолжал разговор.

– Товарищ старший лейтенант, я вполне понимаю важность стоящих перед нами задач. Я вчера послал своего разведчика, Мельникова. Кроме действий в интересах отряда ему приказано провести и более глубокую разведку.

– Мельников? Слышал о нем краем уха. Он вроде бы местная знаменитость?

– Хороший разведчик, – сдержанно отозвался командир отряда. – Но склонен к неоправданному риску.

Особист про себя усмехнулся. Аганбеков в партизанском крае был известен как один из самых отчаянных командиров. Так кто ж тогда этот Мельников, если его и казах считает чересчур рисковым парнем?

Командиры между тем приблизились к краю лагеря. Тут росло несколько небольших елок, из-за которых доносились голоса и аромат незнакомого табака. Видимо, разведчики осваивали сигары, которые еще во время рейда прихватили в немецком грузовике, имевшим несчастье попасться им на пути при пересечении одного шоссе. Кто-то рассказывал:

– Нет, братцы, вы уж мне поверьте. Все эти истории про финских снайперов на деревьях – это сказки дедушки Мазая. Не было такого! Да и сами посудите. Залезть-то на дерево можно. А засекут тебя – куда отходить будешь? Как белка, по деревьям прыгать? Да и стрелять сквозь ветки сверху вниз… Наблюдатели на деревьях – вот это сколько угодно.

– Это мой боец, Макаров, с вашими людьми опытом делится. А ему есть чем поделиться…

7

Подлинная цитата из немецкого документа.

8

ЦШПД – Центральный штаб партизанского движения. К началу 1943 г. он руководил действиями практически всех крупных отрядов и соединений.

9

Пограничные войска входили в структуру НКВД.