Страница 80 из 89
В заявлении содержались и другие интересные сведения, но Пфеффера и его начальство они, похоже, уже не занимали. Дело-то сделано, завтра вынесут приговор. И Пфеффер ограничивается простой формальностью:
Это заявление поступило ко мне 27 октября 1914 года, но я не дал его протоколировать, а только показал Шефу Судства (Судебной части) (Хмилевскому), который мне сказал, чтобы я заслушал о том Данило Илича и Неделько Чабриновича.
Илича и Чабриновича допросили на другой день (вероятно, уже после вынесения приговора), но они отделались лишь невнятными фразами, что, надо думать, вполне устраивало следствие:
Произведя эти действия, я показал собранные показания Шефу Судства и мы договорились, что эту «прияву» (заявление) я не запротоколирую и не внесу в служебные акты. Уж коли вынесен обвинительный приговор, то не имеет смысла в этом направлении вести далее следственные действия, тем более что сама эта «приява» очень[469].
Л. Пфеффер словно забыл, что чуть ранее на страницах своей книги он проговорился об истинных мотивах своего поведения: еще в ходе процесса «…Шеф Судебной части издал приказ о том, чтобы вольных каменщиков больше не обсуждать». Запрет, как подчеркивает современный хорватский автор И. Мужич, поступил из Вены. Властям Австро-Венгрии нужно было любой ценой доказать причастность Сербии к Сараевскому покушению и оправдать агрессию против нее, а расследование масонских следов сбивало с этого пути и ломало их политические планы.
Роли Радована Казимировича Иван Мужич посвятил небольшую, но емкую главку своего многостраничного труда «Масонство у хорватов». Вдумчивый исследователь точно подметил ряд противоречий в показаниях сербского теолога:
В дискуссии о роли масонства в покушении особенно оспаривается всякое соучастие Радована Н. Казимировича. Нет сейчас доказательств тому, что он был масон. Но одно лишь подчеркивание того, что это был православный священник, не доказывает, что он не мог быть масоном [470] . Собственно говоря, в Сербской православной церкви было немало влиятельных особ, которые принадлежали к масонству. Казимирович, вообще говоря, остался известен как писатель. Помимо прочего, он издал в Белграде в 1923 году Албум народних шара (Альбом народных украшений), а в 1927 году работу под заголовком «Папская непогрешимость и православие». Между тем он наиболее известен по своей книге «Таинственные явления в нашем народе — Кремонское пророчество — (Колдовство, гадание, знахарство и предсказания в нашем народе. Очерк исследования таинственных духовных явлений)». По словам автора, материал для этой книги он лично «собрал, растолковал и рисунки приложил». Книга издана в Белграде в 1940 году, а предисловие к ней написал Николай Велимирович. Эта книга свидетельствует об огромном интересе Радована Казимировича ко всем оккультным и метафизическим явлениям. Между тем серьезные сомнения в том, что террористы безосновательно вовлекли Казимировича в сараевское покушение, подтверждают его не совпадающие в деталях заявления, сделанные в период между двумя мировыми войнами.
Первое заявление о том, что он не был вовлечен в покушение, Радован Казимирович сделал 5 ноября 1929 года в письме, отправленном из Белграда французскому писателю Альберту Мойсету (Albert Mousset). Этот француз опубликовал его заявление в своей книге. Казимирович, помимо прочего, отметил следующее:
«Я сомневаюсь, что масоны принимали участие в этом покушении. Во время наших несчастий (1915–1918) их печать, особенно в Женеве, пришла нам на помощь, ибо видела нашу погибель и поддержала наше желание возрождения. Но мы равным образом получили помощь в этом деле и от президента США госп. Вильсона, и от мировой интеллектуальной элиты. Я заявляю честно и категорично, что никогда не был членом масонства и, согласно тому, никогда не играл роль, которая мне приписана… Чудная мистификация! Верят, что Танкосич обратился ко мне как приятелю прежде, чем вооружил заговорщиков, и что я должен был для начала отправиться в Париж, Москву и Будапешт! На самом деле я даже не знал Танкосича. Я знал исполнителя покушения (Гаврило Принципа), поскольку был профессором, когда он готовился сдать экзамен, но я никогда не советовал убить Франца Фердинанда. Версия Чабриновича (которого я не знал), согласно которой я отправился по требованию Танкосича (его не знал, я это повторяю), чтобы консультироваться по Европе с масонами, точно так же отпадает. И нет никакого моего письма, которое связано с покушением, а если бы было, Австрия бы хранила его за семью печатями, и оно не могло бы исчезнуть. В стенограмме говорится, что какое-то мое письмо было найдено и потом потерялось. Что это значит? Очевидно, что ложь высосана с инстинктивным желанием впутать в покушение несчастную Сербию любой ценой. Между прочим, сама анкета ставила под сомнение (так в тексте. — И. М.) по той причине, что я, доктор права и профессор православной теологии, был притом агентом международного масонства».
(…) Казимирович в 1930 году пишет в Политике, что в 1913 году отправился в Вену, Прагу и Темен, а в 1932 году в той же газете пишет, что в упомянутом году выезжал только в Прагу. Столь явное противоречие в существенных вещах подтверждает, что Казимирович не написал все, что знал, или не написал всю правду. Казимирович в своем заявлении от 1930 года хвалит статью Йована М. Йовановича, опубликованную 4 октября 1930 года. Между тем Йованович в той же статье подчеркнул, что Радован Казимирович «едва и знал Танкосича»… Вопреки этому утверждению Йованача, Казимирович не исправил ни одной строчки в статье Йовановича. Разве на основании этого нельзя заключить, что он все-таки, пусть и слабо, знал Танкосича? Кроме того, трудно представить, что Казимирович, как сотрудник газеты Пьемонт — вестника организации Уединенье или Смрт, не знал Танкосича, который был в руководстве организации, издававшей эту газету[471].
От себя добавлю, что список странностей и противоречий на этом не заканчивается. Почему выпускник Киевской духовной академии, вернувшись в Сербию, обретается в глубокой провинции на мелкой, если не сказать мельчайшей, должности «суплента»? Почему в оккупированном Белграде он, как масон (или подозреваемый в масонстве), не попадает в лапы Гестапо, а беспечально служит в министерстве просвещения на ответственной должности? Почему после войны коммунисты не преследуют его как коллаборациониста?.. И наконец, почему белградские богословы не могут найти ни одного документа о его пребывании в их научных институциях?
Доктор богословия Р. Казимирович не любил Россию. Вопреки его декларациям, он был проникнут неприязнью к русской крестьянской культуре, а к русскому самодержавию и к русскому государству просто пылал ненавистью.
В книге «Россия. Письма о культуре» (1912) Р. Казимирович, излив поначалу положенный запас лести по адресу Толстого и Пушкина, начинает беспощадно обличать русскую деревню как рассадник варварства и мракобесия. По его мнению, Чехов в своих произведениях подчеркивал мысль, что «состояние духовной и материальной культуры русского сельского населения почти на том же самом уровне, на котором оно было во время Рюрика I, Ивана Грозного и Петра Великого».
«И в их время, — говорит он, — была в России такая же бедность и голод; такие же лачуги с дырявыми соломенными крышами; то же невежество, тоска и чувство удушья. Все эти беды были, есть и сейчас и будут!.. Пройдет еще тысяча лет, а жизнь не станет лучше…» (Слова из его известной драмы «Вишневый Сад»)[472].
Оставим в стороне крайнюю пристрастность Казимировича в оценке русских крестьянских нравов. Но и Чехова он толкует превратно. Начнем с того, что Антон Павлович в «Вишневом саде» сам ничего не говорит; говорят его герои. Но в комедии нет и в помине таких слов! Откуда же их взял Казимирович? Да из рассказа «Студент» (1894), причем заметно исказив. Вот как у Чехова:
469
Л. Пфефер. Истрага у Сарајевском атентату. Загреб, 1938. С. 140, 142, 143, 145. «Судебное следствие взял на себя необычайно кровожадный человек, судебный «тайник» (секретарь) Пфеффер, крещеный венгерский еврей», — отмечал соучастник покушения Боривойе Евтич (Б. Евтић. Сарајевски атентат // Политика,10.03.1924. С. 2). С приходом к власти в Хорватии усташей Пфеффер перешел на их сторону, заявив в газете «Хрватски народ» (28.07.1941): «Сейчас, когда достигнута свобода, могу открыто сказать по поводу следствия: покушение подготовлено с ведома и при поддержке бывшего короля, но в тайне от Пашича».
470
Можно вспомнить, как в эмигрантском романе П. Н. Краснова «Ложь» Галганов убеждает Акантова вступить в масонскую ложу. Тот отказывается: «Я не могу похвалиться своим православием, но все-таки я православный и высоко почитаю свою церковь матерь…». На что следует резонный ответ: «При чем тут церковь?.. Три года тому назад, здесь, в Париже, скончался князь Л., венерабль, мастер ложи, масон высоких градусов… Как хоронила его православная церковь!.. Нет, нет. Тут не бойтесь: никто вас не будет стеснять в ваших верованиях и обрядах…».
471
Ivan Мuћiћ. Masonstvo и Hrvata. Split, 2000. S. 79–81.
472
Радован Казимировић. Pycuja. Културна писма. Карловци. С. 52.