Страница 48 из 89
Интересно отметить, что все мы в Белграде, и официальные, и неофициальные лица, узнали об этой предательской лжи г. Любы Йовановича только после того, как в Белград начался массовый приток нот и представлений от наших союзников и больших военных друзей с вопросами, что все это может означать.
Между тем все, от первой и до последней буквы в вышеприведенном отрывке из «воспоминаний и заметок» г. Любы Йовановича — абсолютная ложь… Ложь самая гнусная; левантийская ложь, что о сараевских атентаторах и о замышляемом покушении на пок. Франца Фердинанда в Сараеве говорилось хоть бы одно слово на заседании Министерского Совета Королевства Сербии, в котором г. Люба Йованович был министром просвещения и по делам церкви. Первые и последние вести о пути боснийских революционеров в Сараево пок. Стоян Протич получил за четыре дня до удавшегося Видовданского покушения от начальника Подриньского округа, причем в той связи, что атентаторы при переходе в пьяном состоянии исколотили г. Самокресовича, тогдашнего и нынешнего Управляющего Баней Ковилячей (курортом. — И. М.), т. е. после того, как они уже перешли на боснийскую территорию. Самым категорическим образом утверждаю, что кроме пок. Стояна Протича, который всем этим вещам не придал никакой важности, с учетом охранительных мер тогдашней австро-венгерской полиции, никто другой о всех этих вещах не знал ничего, а особенно подчеркиваю тот факт, что г. Люба Йованович о Сараевском покушении узнал первые вести вместе со всем остальным светом и Белградом в день совершения этого грозного события[259].
Читая такое, можно заключить, что Люба Йованович нанес удар в спину своей стране, выдав свято сберегаемую государственную тайну. Но уверен, что искренний сербофил Ксюнин, публикуя его очерк, так не считал.
Выпуская свою тоненькую книжку, он подозревал, что она, несомненно, выбьется из общего ряда мемуарных публикаций, но политической сенсации вряд ли ожидал. Одно было очевидно: признания Л. Йовановича не пахли предательством, а шли по тонкой грани былого противостояния «чернорукцев» и Н. Пашича, ставя под сомнение, прежде всего, репутацию последнего. И очевидно, заботиться об этой репутации у бывшего министра, а ныне председателя Народной скупщины не было никакого желания.
По стечению обстоятельств именно в тот момент автор очерка вступил в нешуточный конфликт с Пашичем, причем с легкой руки своего зятя Драгиши, который повел газетную кампанию против коррупции. Замазаны ею были и сын Пашина, и его друг Милан Стоядинович (тогдашний министр финансов и будущий премьер Югославии). Драгиша Стоядинович (как по иронии судьбы звали зятя) не скрывал, что покровительство коррупционерам оказывал сам премьер[260].
Вот на этом фоне и вышел очерк Йовановича, который можно рассматривать двояко: и как камешек в огород Пашича — неудачливого миротворца, провалившего свою миссию в четырнадцатом году, и как косвенный вклад в борьбу с его коррумпированным окружением. С первых же строчек автор интригует:
Начало мировой войны застало меня на должности министра народного просвещения в кабинете г. Николы Пашича. О тех днях я недавно записал кое-какие воспоминания и заметки [261] . По сему случаю я выбрал из них несколько отрывков, так как еще не наступило время для открытия всего.
Не помню, в конце мая или в начале июня, в один обычный день господин Пашич — он по сему поводу больше имел дела со Стояном Протичем, у которого тогда было министерство внутренних дел, но то же самое сказал и всем нам: некие люди, мол, собираются поехать в Сараево, чтобы убить Франца Фердинанда, который намеревался прибыть туда и которому готовилась торжественная встреча. Как мне впоследствии сказали, эта подготовка велась кругом людей, тайно организованных, и патриотическими ученическими кружками в Белграде (боснийско-герцеговинскими)[262]. И г. Пашич, и все мы сказали, и Стоян согласился, что он должен отдать приказание пограничным властям на Дрине, дабы помешать переходу реки юнцами, которые уже отправилась с этой целью из Белграда. Но те пограничные «власти» и сами принадлежали к организации, и они не исполнили приказание Стояна, а ему донесли — а он впоследствии нам — что приказ пришел к ним слишком поздно, так как те юнцы уже успели совершить переправу.
Так пропала попытка правительства предотвратить подготовлявшееся покушение, как пропала и попытка, которую по собственной инициативе предпринял наш посол в Вене, г. Йоца Йованович [263] , ходатайствовавший у министра Билинского [264] , дабы отвратить эрцгерцога от задуманного рокового пути. Так было совершено покушение в Сараеве в масштабах более страшных, чем было предусмотрено, и с такими последствиями, которые никому тогда не могли во сне присниться.
Главного атентатора Гаврило Принципа я знал лично. Видел его два или три раза в моем министерстве, куда он приходил с намерением получить от меня одобрение на сдачу им приватного экзамена в гимназии, сперва за пятый, а потом за шестой класс.
Рассказав немного об этих встречах, Л. Йованович снова свернул на главную тему:
На Видовдан после полудня я находился в своей квартире в Сеньяке (один из богатых районов Белграда. — И. М.). Около пяти часов вечера зазвонил телефон, и чиновник из пресс- бюро сообщил, что произошло в полдень в Сараеве. И хотя я знал, что подготовлялось там, все же точно кто-то неожиданно ударил меня, когда я держал трубку; когда позже новость подтвердилась с других сторон, начала меня грызть тяжелая тревога…
Страшные мысли обуревали меня. Это началось с пяти часов, в воскресенье на Видовдан, и длилось днем и ночью, пока я в надежде на облегчение не прикорнул до утра вторника. Тут ко мне (в министерство просвещения) пришел молодой друг майор Н. И он был озабочен, но не отчаивался, как я. Ему я высказал свои страхи — бесконечные и просто неразумные. И он мне своим обычным, как всегда в таких случаях, прекрасным, тихим, но поистине проникновенным голосом сказал (примерно вот что): «Господин министр, я думаю, не стоит отчаиваться. Пусть Австро-Венгрия пойдет на нас Это все равно случится раньше или позже. Сейчас, действительно, очень неудобный момент, чтобы сводить счеты. Но не в нашей власти делать выбор. И если она выберет войну— пускай! Быть может, это кончится плохо для нас, но кто знает! Возможно, будет и по-другому!»[265].
Люба Йованович так до конца жизни и не отрекся от своих безыскусных домашних записок. Весной 1925 года он дважды решительно подтверждал свою правоту в «Политике», оговаривая, однако, что никогда не утверждал, будто «засекреченный» разговор шел на заседании правительства (это была его маленькая уступка критикам).
То, что я «открыл» в альманахе г. Ксюнина, т. е. что в сербском правительстве в 1914 году знали о какой-то подготовке свершившегося в Сараеве покушения, никакое не открытие: это была вещь известная, — настаивал Люба[266].
— О том уже давно говорилось, причем говорилось именно с сербской стороны. Сам г. Пашич 1914 году, 7 июля по-новому, стало быть, спустя девять дней после сараевского покушения дал интервью, в котором сказал, что сербское правительство вовремя оповестило венское правительство об опасностях, которым подвергается тогдашний наследник габсбургского престола на планируемом пути в Сараево… Кто хочет сейчас это отрицать или запираться в этом и утверждает, что сербское правительство не знало ничего о планах тех, кто умышлял покушение на жизнь эрцгерцога Франца Фердинанда, тот возьмет на себя столь же излишнюю, сколь и вредную задачу[267].
259
Ђурђе Јеленић. Видовдански атентат (1914 год) и Љуба Јовановић (1924 год) // Политика, 26.03.1926. С. 2.
Еленич Джурдже (1882–1947) — историк, публицист, многолетний личный секретарь Александра Карагеоргиевича (1910-18); «личность аморальная», по оценке его адъютанта Панты Драшкича. Директор Государственного архива Королевства СХС (1929-38).
260
О коррумпированности М. Стоядиновича и сомнительном обогащении Н. Пашича пишет Арчибальд Райс в книге «Слушайте, сербы!» («Чујте Срби!»).
261
Справедливости ради надо заметить, что слово недавно в данном контексте заставляет усомниться, что Йованович писал свои заметки непосредственно после 1914 года, на чем позднее настаивал автор.
262
Н. Полетика в своей нашумевшей книге «Сараевское убийство» (Ленинград, 1930) часто дает вольный или искаженный перевод сербских первоисточников, ибо, похоже, он располагал не аутентичными текстами, а их переводами на другие европейские языки. Так, данную фразу он приводит в следующей редакции: «Как мне стало впоследствии известно, этот заговор был состряпан группой тайно организованных лиц и патриотическими студентами из Боснии и Герцеговины, проживающими в Белграде». (Указ. соч. С. 331), Согласитесь, это нечто отличное от оригинала.
263
Йованович Йован (Пижон) (1869–1939) — министр иностранных дел Сербии (1912), посол в Вене (1912-14), Лондоне (1915-16) и Вашингтоне (1929).
264
Билинский Леон (1846–1923) — министр финансов Австро-Венгрии, глава гражданской администрации Боснии (1912-15); министр финансов Польши (1919).
265
Љуба Јовановић. После Видова дана 1914. године // 1914–1924. Крв словенства. Споменица десетогодишњице светског рата. Са 9 чланака и 10 слика. Уредио: A. Ксуњић. Београд, 1924. С. 9–11.
266
Н. Полетика заметно отступает от оригинала: «Разъясняя свои признания, Люба Йованович в припадке откровенности заявил: «Я не сделал никаких разоблачений, а сказал только то, что по существу было известно каждому из нас еще в 1914 году». (Сараевское убийство. С. 344).
Там же читаем: «Точно предвосхищая упрек Чемберлена в том, что его (Любы) статья является всего лишь личными воспоминаниями и притом спустя 10 лет после самого события, т. е., следовательно, Люба мог многое позабыть или переврать за это время, он заявил в печати, что он «только обработал литературно некоторые отрывки той части своего дневника, который он вел десять лет тому назад, и, следовательно, его статья является подлинным историческим документом». (Со ссылкой: Политика, 22.03.1925) Казус, однако, в том, что приведенная цитата в данном источнике отсутствует.
267
Љ. Јовановић. Сарајевски атентат и београдска спољашња политика (Поводом једне кампање) // Политика, 22.03.1925. См. также: Изјава г. Јовановића // Политика, 17.04.1925. С. 3.