Страница 23 из 89
Ваше Высочество!
Испрашивая Вас обо всем этом накануне этих великих праздников (Пасхи. — И. М.) и зная, что Высокая персона Вашего Высочества в аболиции этого нашего обвинения может принести нам радость… мы все найдем новые силы, чтобы всем своим существом посвятить себя службе Вашему Высочеству, и в той надежде остаюсь Вашему Королевскому Высочеству с безграничным ощущением любви[116].
Апис словно забыл, что совсем недавно театрально отвергал всякое подхалимство:
Александр — Карагеоргиевич, а Карагеоргиевичи не умеют ценить друзей. От людей он не требует преданности, а только подхалимства, а я не подхалим. Я дал династии много доказательств своей верности; если хотят, чтобы я престолонаследнику еще и сапоги снимал, то увольте! Для этого у него есть денщик! [117]
Те историки, которые доказывают, что Апис в минуту нервного срыва просто-напросто переборщил в своих признаниях, видимо, не читали их в подлиннике. Перед нами выспренная эпистола Насреддина своему падишаху, но никак не эмоциональный порыв боевого офицера. Восточным льстецам всякие границы тесны, поэтому человека, которого и прозвали-то именем египетского божества, нельзя оценивать в категориях европейской морали. Тем паче что был он по происхождению не сербом, а цинцаром.
Престолонаследник Александр был сложным соединением хороших и дурных качеств. Камарилья эгоистичных, даже извращенных людей развивала в нем низкие инстинкты, отмечал адъютант принца майор Панта Драшкич[118]. О том, что «около престолонаследника начала образовываться камарилья со всеми ее качествами», пишет и полковник Артамонов в донесении от 17 января 1912 года[119].
Такие вот архаичные нравы насаждались при сербском дворе. Может быть, к этим низким инстинктам властодержца и апеллировал полковник. Но глас раба, вопиющего о пощаде, Александр услышать не захотел.
На теме Сараевского заговора хорошо потоптался Валентин Пикуль со своим романом «Честь имею» (1988). Интерес к роману был огромный: общий тираж многочисленных переизданий к 1991 году превысил пять миллионов! И Антонине Пикуль, второй жене писателя, еще хватает совести жаловаться на гонения властей: полноте, Валентин Саввич был обласкан с головы до ног.
Антонина пишет, что это роман о чести офицера. Но какое отношение имеет это понятие к заговорам, убийствам, масонским интригам и прочим подобным вещам? А ведь если верить романисту, то именно этим заодно с Аписом занимались Артамонов и имярек-повествователь, очень похожий на А. И. Верховского (об этом чуть позже); доказательством сему якобы 120 документальных источников. Ну тогда о чем спор: Пикуль уже все решил, русские офицеры были соучастниками Сараевского убийства!
Время от времени Артамонова балуют своим вниманием и другие беллетристы. Русский военный агент стал, например, героем романа Бруно Брема «Apis und Este» (1931). Роман открывает трилогию о мировой войне и конце Австро-Венгрии, отмеченную Национальной премией 1939 года.
В августе сорок четвертого Гитлер включил Брема в «Список талантливых от бога», благодаря чему тот был освобожден от военного призыва.
Однако фантазия Брема довольно статична и не идет ни в какое сравнение с пикулевской: его перу явно недостает куража и лихих атак на читательское воображение. Вот характерный отрывок из Брема (перевод мой. — И. М.).
Спустя три месяца на квартире майора Танкосича Апис сидит с коренастым господином, который, несмотря на свой гражданский костюм, выглядит по-солдатски. Начало июня, окна открыты, издалека слышен уличный шум, из сада доносится аромат жасмина. Цивильно одетый коренастый господин поднимается и закрывает окно: «Так лучше. Осторожность не помешает».
— Ну-с, подполковник, что вы скажете насчет нашего старого решения — не тянуть любой ценой до 1917-го? — спрашивает он, снова усаживаясь на диван.
Апис расшаркивается:
— Покорно, полковник, благодарю. Но пока не готово. Извольте подождать, когда будет готово, чтобы не настала война. Не поймите меня криво, я вовсе не думаю, что это может привести к войне, но вы прекрасно понимаете, что, будучи солдатом, я не могу ввязываться в драку без подстраховки. Если же мы получим время до 1917-го, то тем лучше. Внутренне я никогда не сомневался в России. Кто хоть однажды видел эту страну, тот навсегда поверит в ее силу.
Полковник Артамонов, русский военный атташе, предостерегающе взмахивает рукой:
— Но если уж браться, то надо сделать лучше, чем давно в Аграме(название Загреба в Австро-Венгрии… — И. М.). Если у вас не готово, то не беритесь[120].
Апис хватается за воротничок, его голова наливается кровью:
— Эти люди в Аграме, полковник, просто не могли удержаться. «Прихлопните в Сараево Франца Фердинанда, — хныкали парни, — тогда и мы уделаем в Аграме любимчика черно-желтых хорватов, тогда мы и возьмемся за Леопольда-Сальватора». Это та же история, что у нас в 1903-м. Тогда в Белграде собрались люди из Ниша, Пирота и еще неизвестно откуда, они жаждали исполнить над королем приговор нации, но это были все-таки офицеры, которых можно было держать в узде. Но в Аграме, в Сараеве, в Тузле и Мостаре мы работали со студентами, порой даже с гимназистами — и этих людей не так легко удержать на привязи. Да к тому же они не смогли выведать у себя в Аграме, что этот эрцгерцог отправится не в театр, а на вечеринку артиллеристов. О тамошних событиях я все знаю от одного серба по фамилии Малобабич — было непросто руководить ими отсюда.
— Малобабич? Один из обвиняемых на процессе о государственной измене в Аграме?
— Да-да. Эти бывшие обвиняемые — наши лучшие люди. Мы в Сербии не подозреваем, чего ожидают от нас братья по ту сторону Савы и Дрины. Мы не подозреваем, на какие жертвы они готовы. Если сейчас Австро-Венгрия начнет там мобилизацию, то получит революцию.
— Странно, что австрийский престолонаследник и после аграмского покушения не испугался и не отказался от поездки. По нашей информации, похоже, планируется нападение на Сербию под командой Франца Фердинанда.
— Мы приказали провести на Дрине контрманевры.
— Я надеюсь, мы не упустим верный момент.
Апис вскочил:
— Никогда больше мы не найдем на той стороне Дрины таких преданных людей, никогда больше! Никогда гнев, ненависть, презрение к Вене не будут сильнее, чем теперь, после этих унижений, которым подверглись все южные славяне. Напряжение на той стороне достигло точки кипения. И теперь, когда весь южнославянский народ готовится к тому, чтобы отметить первый за столетия Видовдан на освобожденном Косовом поле, — теперь они шлют сюда этого Габсбурга, принуждая торжественно его встретить наших тоскующих в рабстве братьев. Мы теперь получим войну, полковник, австрийцы прокатятся по нам своими полками. На Видовдан весь славянский мир празднует нашу победу над турками на большом Сокольском слете в Брно, на Видовдан и на этот раз должно решиться наше будущее на следующие пятьсот лет — решиться в нашу пользу, в пользу всех славян.
Выдержав паузу, полковник Артамонов вдруг стрельнул взглядом:
— А ваш король?
Апис раздраженно дернул плечами:
— Он принужден уйти подобру-поздорову. Он дал честное слово нам, офицерам, что будет защищать нас от этих жуликов в гражданском правлении в Старой Сербии и Македонии. Чем больше эти мошенники крадут, тем больше македонцев бежит в Америку — как русины из Галиции. Но король не пошел против Пашича, а тому надо и дальше держать своих людей у кормушки — и король должен уйти.
116
Vladimir Dedijer. Указ. соч. С. 130–132.
117
С. Јовановић. Moju современици. Виндзор. Канада, 1962. С. 43–44.
118
См.: Драшкић Панта. Moju мемоари. Београд, 1990. С. 68–70.
119
Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), Ф. 2000. Оп. 1. Д. 7371. Л. 39.
120
19 мая 1914 студент Яков Шефер пытался совершить в Загребе покушение на эрцгерцога Леопольда-Сальватора и бана Шкерлеца.