Страница 15 из 89
Откладывал я Вам написать по той причине, что находил, что момент может быть для Вас неподходящий. Теперь много меняется, к тому же мне 80 лет и мое здоровье могло быть лучше.
Вдобавок к Вашей статье я хочу рассказать о малом событии, Вам неизвестном. Оно указывает на то, что в те времена «noblesse oblige» [56] не было пустым звуком.
Еще раз перед покушением в Сараеве мой отец, который в то время очень много работал и знал, что готовится война, о чем он и предупреждал Петербург, однажды, будучи в ванной, упал в обморок. После настояний взять отпуск он с моей матерью и старшим братом Михаилом, который был в отпуску из Киевского кадетского корпуса, отправились в Швейцарию. Я же с гувернанткой Бетен остался в Белграде у американского консула, пока мы не поехали в Абацию (теперь Опатия), где и встретились вместе. В конце июля отец получил телеграмму, вследствие которой мы побросали вещи в Абации (после войны мы их получили обратно) и через Аграм (теперь Загреб) поездом выехали в Белград. В Землин (теперь Земун) мы прибыли после того, как Австрия объявила войну Сербии. Сообщения с Белградом прекратились, а единственный железнодорожный мост вот-вот должен был быть взорван. Мы также ожидали, что Россия вступит в защиту Сербии и тогда австрийские власти смогут нас интернировать.
В то время немецким посланником в Белграде был граф фон Шпее (Spee), брат адмирала Максимилиана фон Шпее, погибшего в 1914 году при морском бое с английским флотом в Южной Атлантике. Узнав, что отец с семьей в Землине и не может перебраться в Белград, посол прислал посольскую моторную лодку, дабы переправить нас через Дунай (на самом деле, через Саву. — И. М.).
В тот же день отец ушел с сербской армией, а мать, брат, Бетен и я оставались еще три дня в Белграде, после чего король Петр прислал за нами дворцовые экипажи, довезшие нас до Авалы, где нас ждал его вагон, в котором мы отправились в Россию. Отец же остался в Сербии, находясь с королевичем Александром в Корфу и Салониках.
То, о чем Вы пишете на стр. 56, действительно, неправдоподобно [57] . Окна столовой в посольстве (я там часто бывал и до, и после войны) выходили на широкий балкон со стороны сада, а не на улицу. Сад круто спускался к службам, и балкон получался на втором этаже. В саду могли только быть служащие посольства, и то, так как день был воскресный, сомнительно, чтобы там вообще кто-то был. Поэтому «звон бокалов» — явно выдумка.
Отец умер в 1942 году от последствий немецкой бомбардировки. Василий Штрандтман умер или в конце 60-х, или в начале 70-х годов в Вашингтоне. Посылаю Вам фотографию, снятую в Белграде уже после окончания войны. На первом плане отец, за ним улыбается полковник Базаревич, который его заменил[58], так как отец служил в историческом отделе сербского военного штаба, а в цилиндре Василий Штрандтман. Сербского генерала я не узнаю.
Так как прошло много лет по выходе Вашей статьи и я не знаю, получите ли Вы это письмо, то буду очень рад узнать о получении.
С полным почтением Николай Артамонов[59].
Заслуживают внимания две более поздние ремарки Ю. Писарева об отношениях с сыном Артамонова:
1990 год. Задуманная книга начала писаться давно, и автору посчастливилось встретиться с участниками или очевидцами событий тех лет. Весьма интересные детали о сараевском убийстве рассказал мне член «Млады Босны» академик Васо Чубрилович [60] , проживавший в Белграде. Содержательный характер имели мои беседы с сербским принцем Георгием Карагеоргиевичем [61] , который скончался в 1970-х годах, а также с одним из функционеров Народного веча Государства словенцев, хорватов и сербов [62] Срджаном Будисавлевичем [63] , передавшим мне перед своей кончиной рукописи.
В ноябре 1988 года я получил письмо младшего сына российского военного агента в Сербии Виктора Алексеевича Артамонова — Николая Викторовича, проживающего ныне в Южной Калифорнии (США). Он тоже был современником описываемых в книге событий и любезно прислал мне целый ряд ценнейших фотографий и сообщил о малоизвестных для меня подробностях событий, происходивших в Белграде накануне первой мировой войны. Я благодарен судьбе, которая свела меня с этими интересными людьми[64].
1993 год. Интересны также документы из семейного архива Артамонова. Сними автор этих строк ознакомился благодаря любезному содействию сына генерала, Николая Викторовича, проживавшего в США (недавно он скончался). Они, в частности, подтвердили данные о том, что во время покушения в Сараеве В. А. Артамонов вместе с семьей находился в Швейцарии, а не в Сербии, откуда выехал за два месяца до этого рокового события, и не мог, следовательно, принимать в нем непосредственного участия.
Весьма важны и воспоминания самого полковника Артамонова, частично опубликованные в немецком журнале «Берлинер Монатсхефте» в 1938 году, частично сохранившиеся в рукописном виде в его семейном архиве. Ознакомление с ними не дает никакого повода для заключения о том, что он что- либо знал о готовившемся заговоре с целью покушения на жизнь Франца Фердинанда.
Это убийство было резко осуждено полковником. В дневнике за 28 июня 1914 года Артамонов записал: «Крайне тревожный день для Сербии и России»[65].
Классик хорватской литературы Мирослав Крлежа[66] питал большой интерес к деятельности В. А. Артамонова. В 1963 году в Белграде вышел цикл его эссе «Сербские темы», где Крлежа недвусмысленно прошелся по русскому военному агенту как виновнику Сараевского убийства:
И когда Люба Йованович Патак[67]уже по-старчески безответственно в своей известной статье О крви словенства (1924) выболтал все, что знал — да и все тогда знали, что австрийский престолонаследник сложит свою голову в Сараеве, — Пашич остался верен своему молчанию[68]. По поводу Сараевского покушения он не проронил ни единого слова и раньше, в момент австрийского ультиматума (1914); не издал ни звука — вплоть до той шумихи о виновных в войне, которая поднялась всюду после Версальского мира 1919 года.
Что в 1914 году мог ответить Австрии, да и тому пуританскому трибуналу так называемой европейской совести 1920-30-х годов, человек, который, оказавшись во главе правительства, был обвинен в деле, о коем было известно, что оно лежит пятном не на нем, а на русском военном атташе, генерале Артамонове? Взвалить вину на свое правительство— это не отвечало бы моменту истины, а безответственно болтать, как Люба Йованович Патак, означало бы возложить ответственность на царского генерала Артамонова, а последний в 1914 году был его единственной политической и военной надеждой.
Что же до Сараевского покушения, то Пашич годами упорно хранил его тайну, выражаясь полунамеками и тогда, когда вел беседы с глазу на глаз, с очевидной опаской, что его слова подхватит молва. Майору Митровичу, одному из прощенных им чернорукцев, Пашич сказал, что Апису надо было свернуть голову, потому что, во-первых, он был во главе заговора 1903 года, во-вторых, готовил государственный переворот в 1913 году, а в-третьих, и сейчас (1917) готов подписать сепаратный мир с Австрией.
56
Noblesse oblige — французский фразеологизм, буквально означающий «благородное (дворянское) происхождение обязывает». Переносный смысл — «честь обязывает» или «положение обязывает».
57
Ю. Писарев в своей статье приводил ряд примеров злонамеренной антисербской пропаганды после покушения и, в частности, отмечал: «Шовинистическая "Reichspost" (30.VI.1914) писала, например, что в «русском посольстве в день сараевского убийства давался званый обед, окна были открыты и был слышен звон бокалов».
58
На самом деле, Артамонова в 1920 году сменил не полковник Владимир Иосифович Базаревич (7-31.10.1943, Белград), а генерал-майор Дмитрий Николаевич Потоцкий. В 1923 году Потоцкий был уволен со своего поста П. Н. Врангелем за участие в рауте, данном председателем болгарского правительства А. Стамболийским — известным левым деятелем, находившемся проездом в Белграде (убит в том же году), и только тогда на его место заступил В. Базаревич.
59
Писарев Ю. А. О романе В. Пикуля «Честь имею» // Новая и новейшая история, 1989, № 4. С. 169–170. Данное письмо помещено как приложение к авторской статье. В ней, в частности, подвергается резкой критике то, как Пикуль изобразил Артамонова: это, пишет Писарев, «одна из зловещих фигур в романе. По Пикулю, он — и организатор заговора на жизнь Франца Фердинанда, и член зловещей «Черной руки», и наставник загадочного «русского агента». Однако документы Центрального государственного военно-исторического архива СССР, где хранятся бумаги В. А. Артамонова, начисто опровергают эти домыслы». (Там же. С. 166).
60
Чубрилович Васо (1897–1990) — участник Сараевского покушения. Находился по пути следования кортежа Франца Фердинанда, но, как и М. Мехмедбашич, не смог заставить себя бросить бомбу. Осужден на 16 лет заключения; освобожден в связи с распадом Австро-Венгрии (1918). Окончил философский факультет Белградского университета (1922); работал учителем истории. С 1939 года профессор Белградского университета, зав. кафедрой новой истории (1946-67). В период оккупации подвергался заключению в концлагерь Баница. После 1945 года был министром лесного хозяйства Югославии. Академик Сербской академии наук и искусств (1961); директор Института балканистики (1969-78). Заключил с титовской властью негласный договор: он не мешает им «переписывать» новейшую историю, а взамен получает возможность заниматься более ранними периодами. За это злые языки дали ему прозвище Васа Джубрилович (от джубре — навоз).
Лишь в своих последних работах В. Чубрилович осмелился подчеркнуть, что Габсбургская империя была правовым государством, а ее чиновники, присланные в Боснию, — высококвалифицированными специалистами. «Беззакония могли быть только там, где действовали военные власти, те же, кто предстал перед гражданским судом, были осуждены согласно законам. Это и мы ощутили во время Сараевского процесса». (Чубриловић В. Размишљања о велеиздајничким процесима у Првом светском рату // Погледи Bace Чубриловића на српску ucmopuj y XIX и XX века. Београд, 1992. С. 423).
61
Георгий (Джордже) Карагеоргиевич (1887–1972) — старший сын короля Петра, брат короля Александра Карагеоргиевича.
62
Ю. Писарев дважды ошибается: 1. Государство словенцев, хорватов и сербов имело другое название: Королевство сербов, хорватов и словенцев (Королевство СХС). 2. «Народное вече Государства словенцев, хорватов и сербов» также имело другое название — Народное вече словенцев, хорватов и сербов (также именуется Народное вече СХС).
63
Будисавлевич Срджан (1884–1968) — адвокат и политик; в октябре 1918 избирался секретарем Народного вече СХС.
64
Писарев Ю. А. Тайны Первой мировой войны. Россия и Сербия в 1914–1915 годах. М., 1990. С. 10.
65
Писарев Ю. А. Российская контрразведка и тайная сербская организация «Черная рука» // Новая и новейшая история, 1993, № 1. С. 28–29.
66
Крлежа Мирослав (1893–1981) — один из виднейших хорватских писателей XX века.
67
Йованович (Патак) Любомир (Люба) (1865–1928) — сербский историк и политик. Зам. председателя (1906-07), председатель Народной скупщины Сербии (1907-09) и Королевства СХС (1923-24), министр внутренних дел (1909-10; ноябрь 1914-18), министр просвещения и по делам церкви (1911 — ноябрь 1914), министр веры (1923-24), зам. председателя Главного комитета Радикальной партии; в довоенный период был председателем «Народны одбраны». Руководитель официального следствия по делу о покушении на принца-регента в 1917 году. Основатель и первый председатель Государственной комиссии в помощь русским беженцам (1920-27). По некоторым данным, масон (См. Милан Банић. Масонерија и Југославија. Београд. 1941. С. 46). Обзор жизни и деятельности см.: Саша Недељковић. Љуба Јовановић — државник из Воке // Зборник Матице српске за друштвене науке, Нови Сад, 2010, № 133. С. 145–159).
68
Подробнее см. Главу IV. Точное название упоминаемой статьи — Крв словенства («Кровь славянства»).