Страница 28 из 43
Вот и сейчас Владимир Васильевич одобрил мой выбор участка переправы и обещал подавить орудия противника, замаскированные в садах Михайловки.
Пять дивизионов полка ползли по грязи как улитки. Роскошный обещал, что к вечеру они займут огневые позиции. И, как всегда, сдержал слово. Ровно в восемь он доложил, что орудия уже стоят на месте и пристрелялись. К этому времени и артиллерия полка была готова к выполнению задачи.
Люди потрудились крепко, устали, и я дал им возможность отдохнуть. Форсирование назначили на полночь.
Два часа из оставшегося времени мы с Алехиным использовали для организации взаимодействия внутри части.
1-м батальоном командовал капитан Страшевский. Он старался всегда обходиться своими силами и почти никогда не просил поддержки или помощи. Я направил в его батальон замполита полка Олейника.
2-й батальон возглавлял ветеран части Смоляков. У него храбрость сочеталась с осторожностью. Задачи он выполнял всегда с некоторым запозданием. Поэтому я решил переправиться на правый берег вместе с ним. Сегодняшняя операция требовала точности во всем.
В командование 3-м батальоном временно вступил капитан В. А. Сурков. Василий Алексеевич очень быстро показал себя с самой лучшей стороны, и я не случайно поручил этому подразделению первым форсировать Днепр.
Когда время стало приближаться к двенадцати, Сурков направился к воде. Неуклюжий, мешковатый, он казался ленивым, настороженным до трусости. А на деле в момент опасности Василий Алексеевич обычно действует энергично, дерзко, находчиво. Я за него не волновался.
Он говорит:
— Товарищ командир полка, как только достигнем берега — дам сигнал…
В темноте я не видел его лица, но по голосу чувствовал, что Сурков уверен в успехе.
3-й батальон погрузился на лодки и поплыл…
Потянулись томительные минуты. Все, кто в этот час были у реки, до боли в глазах всматривались в черную даль. Каждый шорох, всплеск напрягал наши нервы до предела. Только бы не заметил враг, только бы взвилась зеленая ракета.
А вот и она! Вслед за нею днепровскую ночь прошила длинная трассирующая очередь.
— Сурков высадился!
Мой голос заглушила артиллерийская канонада. Наши орудия ударили по вражеским позициям.
Переправа началась. Неприятель яростно огрызался. От множества огней, отраженных в реке, стало светло. Между лодками вздыбились фонтаны воды, засвистели осколки.
Противник, очевидно, решил немедленно сбросить десант в Днепр. На батальон Суркова обрушились мины, гранаты, автоматный ливень. Но бойцы стремительной атакой потеснили гитлеровцев и прочно зацепились за берег. Тотчас же к ним на помощь поспешили батальоны Страшевского и Смолякова. Я отправился вместе с ними.
Через некоторое время рядом с лодкой, в которой кроме меня находились адъютант Кучерявый, радист Литвинов и два связных, раздался взрыв. Взметнувшаяся волна захлестнула нас. Один солдат оказался за бортом. Мы втащили его в почти затопленное суденышко. Раненых не оказалось. Кое-как тряпьем заделали пробоины и чем попало принялись вычерпывать воду.
Река кипела от снарядов и мин. Мимо проплывали доски, разбитые плоты, люди…
Наконец достигаем берега, выскакиваем на него, ищем укрытие. Рация цела. Литвинов докладывает:
— На волне — «Третий».
«Третий» — это Сурков. Он в двух-трех словах сообщает самое главное. Первая позиция обороны противника прорвана. Слева батальон Страшевского, справа— Смолякова. Плацдарм по фронту полтора километра…
Продвигаемся вперед. На колючей проволоке доски, шипели и несколько убитых гвардейцев. Дальше — минное поле. Нас обгоняют только что переправившиеся вплавь. Мы тоже прибавляем шаг. Бой в разгаре. Полк продолжает теснить немцев и к половине пятого утра подходит к Михайловке.
Первая часть задачи выполнена. Теперь нужно принять меры, чтобы удержать отбитое.
Вот она, Правобережная Украина! Давно ли здесь зрели богатые урожаи, а девчата и парубки выходили вечерами на днепровские кручи попеть, полюбоваться закатами? Оккупанты оплели землю колючкой, молодежь угнали на каторжные работы в Германию, а нас пытаются утопить в реке. Но этому не бывать.
Утром саперы наладили паромную переправу. Первыми ею воспользовались артиллеристы, затем минометчики.
Все усилия полка я направил на захват дороги Украинка — Ново-Александровка.
Радист Литвинов доложил, что меня вызывает командир дивизии. Переключаюсь на его волну и получаю приказ: сломить сопротивление противника в опорном пункте Михайловка.
Перед нею окопался батальон Страшевского. Пытаюсь связаться с ним, но его рация молчит. Что случилось? Литвинов переключился на запасную волну, и опять безрезультатно.
Дал команду Суркову и Смолякову выйти на рубеж Писпильня. Тем временем Кучерявый узнал, что Страшевский по-прежнему ведет бой на окраине Михайловки. Но почему с ним прекратилась связь? Посылаю связного. До Михайловки два километра. Подтягиваю другие батальоны, минометчиков и противотанковую батарею поближе к Страшевскому.
Когда гитлеровцы особенно сильно насели на него, наши орудия вдруг замолчали: кончились снаряды. Паром с боеприпасами почему-то плывет вниз по течению. Видимо, случайные осколки убили тех, кто им управлял. К счастью, паром прибило к правому берегу, где находились гвардейцы. Они на руках, на плечах по грязи несут снаряды на огневые позиции.
Михайловка все еще в руках фашистов. Они мешают работать переправе, ведут артиллерийский огонь по подходящим колоннам 50-й гвардейской дивизии.
Комдив запрашивает: «Кто в Михайловке? Почему не взята?» Я с ротой автоматчиков передвинулся к реке Писпильня. Гвардейцы пока занимают лишь окраину Михайловки. Противник не дает им поднять голову. Огневые точки гарнизона не подавлены.
Только к вечеру заговорили наши орудия и минометы. Но к этому времени и враг получил значительное подкрепление. Подразделениям Суркова и Страшевского пришлось не наступать, а отбивать атаки.
К ночи немцы несколько приутихли. С болью в сердце доложил комдиву, что Михайловка огрызается пуще прежнего. Генерал сказал: «Сейчас приеду».
Вскоре он появился на плацдарме. Это моя первая встреча с Сергеем Николаевичем Кузнецовым. В немецкий блиндаж, который я занял, он вошел в полной генеральской форме, подтянутый, плечистый. Свет от малюсенькой коптилки упал на его плечи, оставив лицо в тени. Я подготовился к разносу. Приказ не выполнил, противник контролирует переправу… В общем, ругать есть за что. От волнения у меня пересохло в горле, и я невнятно доложил генералу о положении дел.
Кузнецов вошел в полосу света, и я увидел его открытое лицо с приветливой улыбкой. У меня отлегло от сердца. Сергей Николаевич поздравил с победой…
— Теперь за вашим полком вся дивизия выйдет на простор Правобережья…
Он подал руку и неожиданно подмигнул:
— Еще раз поздравляю! Надевайте на погоны по третьей звездочке, товарищ гвардии полковник.
Только что меня знобило, а теперь бросило в жар. Я совершенно растерялся. Он усадил меня к столу, вынул портсигар и, угощая папиросами, незаметно перешел к деловой части.
Оказывается, он уже знал, что наш паром с боеприпасами не подоспел ко времени и что гарнизон Михайловки получил сильное подкрепление…
— Ваша задача — за ночь перетащить лодки с Днепра на Писпильню. А утром, подтянув орудия и минометы с боеприпасами, с трех сторон охватить Михайловну…
Есть люди, которые одним своим присутствием, словом вносят спокойствие, радостное настроение и желание преодолеть все препятствия. От их воздействия любое задание становится преодолимым. Таким был и генерал-майор Кузнецов.
Последующие встречи с ним окончательно убедили меня в этом. Отдавая то или иное приказание, Сергей Николаевич тут же советовал, как лучше его выполнить. Его дружеский упрек за какую-нибудь провинность действовал сильнее разноса. В обращении с нами он был прост, радушен, но никогда не изображал добрячка. Свои знания, богатый опыт щедро отдавал другим. Мне и сейчас часто вспоминаются его занятия или разборы учений, проводимые им перед боем. Мы, командиры, высказывали разные решения. Одни — толковые, другие — не очень, а третьи — совсем неумные. Однако не было случая, чтобы он кому-нибудь сказал: «Ваше решение глупое». Терпеливо выслушав, Кузнецов обычно замечал: «Мне кажется, в данной обстановке лучше всего принять такое решение. И вот почему…»