Страница 43 из 73
-Все эти гречкосеи очень ненадежные. Поджечь панский фольварок или разогнать надворную команду они еще туда - сюда пригодны. А вот в бою с драгунами или, не приведи Господь, с панцирными хоругвями, от них никакого толку, кроме паники.
-А я вот кумекаю тут помаленьку,- пыхнул люлькой Линчай,- что как только мы выступим из Сечи, восстание вспыхнет по всей Украйне. Пусть себе жгут панские фольварки и расправляются с панами, а мы станем в верховьях Саксагани табором и будем там ждать ляхов. Тут на Сечи тысячи две запорожцев наберется, да еще тысяча реестровиков в качестве гарнизона подойти должна, их, я думаю, нетрудно будет склонить на нашу сторону. Коронный гетман двинет против нас реестровых казаков, постараемся перетянуть и их к нам. Я уже послал гонцов на Дон, атаман Осипов обещал прислать нам на помощь еще тысячи две донцов. Вот и суди сам, у нас окажется примерно десять тысяч настоящих казаков, а с этой силой ляшские драгуны и гусары страшны не будут. Стоит одержать одну убедительную победу и к нам присоединится сто тысяч восставшего народа. А это уже такая сила, что всех панов отсюда погоним за Горынь и Случ.
Серко продолжал сомневаться:
-Под рукой Павлюка, царство ему небесное, собралось около тридцати тысяч, да разбил нас Потоцкий тогда под Кумейками в пух и прах. А у него и панцирных хоругвей то не было, одних драгун хватило с избытком.
-Ситуация сейчас не та,- возразил Линчай. -Томиленко с Павлюком за казацкие вольности выступали, а народ тогда как бы в стороне оставался. Сейчас же надо не о вольностях думать, а о том, как панов с Украйны выгнать, то есть превратить восстание в общенародное дело, а не в выступление одних казаков.
-Ну, что же, кошевой,- согласился Иван,- я с тобой, можешь на меня рассчитывать.
К лету на Запорожье подтянулось много казаков с городов и волости. Иван с радостью воспринял появление Верныдуба, Яроша, Водважко, Кривоноса, своих старинных приятелей. Прибыли и реестровики Корсунского полка в качестве гарнизона Сечи, среди которых у запорожцев было много приятелей и побратимов. Запаздывали донские казаки, но в середине лета Линчай решил, что к восстанию все готово и можно начинать без них, тем более, что он установил тайные связи с реестровыми казацкими полками и заручился их поддержкой.
В распоряжении Линчая собралось около трех тысяч хорошо вооруженных казаков. Генеральным есаулом при нем был Лутай, реестровиками командовал корсунский полковник Кирилл Чиж, а в числе куренных атаманов оказались Кривонос и Серко.
Выйдя из Сечи, Линчай стал укрепленным табором справа от верховий Томаковки, где к Днепру примыкает лиман, образованный какой-то безымянной речушкой, ожидая подхода донских казаков и распространяя по всему краю свои универсалы. Однако, для коронного гетмана, у которого повсюду были свои "глаза и уши", выступление запорожцев не явилось неожиданностью. Опытный военачальник, он не стал ожидать подхода подкреплений от местных магнатов, а только со своими собственными хоругвями и одним Чигиринским полком реестровых казаков, на байдарах поплыл к Кодаку, а оттуда форсированным маршем направился к месту, где разбил свой табор Линчай. Не ожидавший такой быстроты передвижения, кошевой не успел, как следует окопаться, и попал в окружение. Кроме того, не оправдалась и его надежда на то, что на подавление восстания будут брошены реестровые полки. Конецпольский прижал запорожцев к речке, плотно обложив с остальных трех сторон и отрезав обратную дорогу на Сечь. Неглубокую, но болотистую речушку с северной стороны Конецпольский поручил охранять сотне Хмельницкого.
-Вряд ли они, конечно, здесь пойдут на прорыв,- сказал он,- впереди уже недалеко Кодак, но прошу тебя, пан сотник, быть бдительным. Штурмовать их табор у меня недостаточно сил, мы их тут просто измором возьмем.
Хмельницкий, окопавшись в указанном ему месте, вскоре понял, что, если бы Линчаю удалось переправиться через неглубокую, хотя и заболоченную речушку, то затем, пройдя вдоль лимана верст пятнадцать, казаки добрались бы до Днепра, а оттуда могли бы беспрепятственно отойти на Сечь.
Но как предупредить об этой возможности Линчая, чтобы самому не попасть под подозрение? Вопрос этот имел первостепенное значение. Наконец, после долгих размышлений, Богдан вызвал к себе Ивана Ганжу, казака своей сотни, которого он знал уже лет пятнадцать и которому полностью доверял.
Ганжа, высокий плечистый, со звероватым выражением сумрачного лица и лопатообразными зубами, молча слушал его, изредка кивая головой с черной копной густых волос.
-Все сделаю, батько,- сказал он, когда Хмельницкий окончил свой инструктаж,- будь спокоен, не подведу.
Глухой ночью, Ганжа, не привлекая ничьего внимания, осторожно переправился вплавь через речку и явился в табор Линчая. Узнав, что прибыл гонец от Хмельницкого, кошевой приказал разбудить Серко, Кривоноса, Лутая и куренных атаманов. Ознакомившись с планом Хмельницкого, все с ним согласились, поскольку иного выхода, как пойти на прорыв, у них не оставалось.
-Ничего не поделаешь,- хмуро признался Линчай,- мы оказались в ловушке. Коронный гетман, сто чертей ему в печенку, не взял с собой реестровиков, на что мы надеялись. На подкрепление нам рассчитывать неоткуда, а вот приход вспомогательных войск на помощь Конецпольскому, дело двух-трех дней. Надо послушать Хмеля и прорываться завтра ночью на его участке, пока еще пока здесь стоит только его сотня..
К утру Ганжа возвратился к Хмельницкому, передав ему, что ночью запорожцы будут переправляться через речку на позициях чигиринской сотни. Богдан был в своих людях уверен, поэтому не сомневался, что даже те, кого он не предупредит о своем плане, будут стрелять вверх, а не по запорожцам.
Однако, наступивший день внес свои коррективы. Неожиданно ближе к вечеру Хмельницкого вызвал к себе коронный гетман и озабочено сказал:
-Ходят разговоры, что на помощь бунтовщикам движется подкрепление с Запорожья. Будто бы донцы подошли на Сечь. Возьми, пан сотник, своих людей и немедленно отправляйся на разведку местности до самого Микитиного Рога. Я должен знать, пустые это разговоры или они имеют под собой почву. А на твой участок я пошлю свою драгунскую хоругвь.
Ни один мускул не дрогнул на лице Хмельницкого, хотя в душе его бушевала буря чувств. Он молча поклонился гетману и отправился выполнять приказ. Отдав распоряжение казакам седлать коней, он долго всматривался в сторону запорожского табора, но как предупредить Линчая об изменившихся планах, так и не придумал.
В течении дня поляки вели артиллерийскую стрельбу по позициям запорожцев, те отвечали им тем же. Конецпольский не делал попыток предпринять штурм табора, так как у него для этого не хватало сил. Линчай же начал подготовку к ночной вылазке, постепенно стягивая своих людей на участок прорыва.