Страница 22 из 24
— В основном, из-за специфики работы, — отложив выключенный прибор, Егор помог мне встать, — потому что в экваториальных областях и плохо развитых регионах можно подцепить всяких паразитов, которые прячутся в волосах, да и так гораздо меньше времени нужно на уход.
Я решила, что не хочу развивать эту тему, нет и нет. Не хочу знать о паразитах, от которых еще не научились бессрочно защищаться, не хочу знать о плохо развитых регионах, где людям, наверняка, не хватает еды. Хочу просто покинуть уже этот мир… Но не хочу покинуть Егора. Ужасная ситуация.
Мужчина дал мне то, что назвал ветровкой — мягкую одежду из одного слоя темной тонкой ткани с застежкой вдоль передней части. Я смеялась, пока он с ворчанием закатывал рукава, чтобы огромная вещь не мешала мне совсем уж, но завернуться в нее, запахнув, а не застегнув, оказалось очень уютно. Сам он надел почти такую же, только из жесткого блестящего материала, поскрипывающую при деформации и приятно пахнущую чем-то знакомым. Застежка у нее шла наискось, а не прямо, как у моей, но он ей не воспользовался.
Перед выходом из здания Егор завернул в помещение, в котором мы еще не были, с небольшими ящичками на стенах и двумя закрытыми широкими дверьми. Пока он возился с ключами у одного из ящичков, я жадно вдыхала воздух, насыщенный молекулами этого чудесного одеколона. Егор пах терпко, холодно, маняще. Так и хотелось спросить, почему раньше он не пользовался одеколоном, но, наверное, были свои причины. Из здания мы выходили следом за другим мужчиной, который пах тяжело и не слишком приятно, запах осел в горле, как маслянистая пленка, затмил собой чудесный аромат одеколона, и я поджала губы. Вот так вот взять и испортить все — не стыдно?
Стоя перед ступенями, он раскрыл широкий тканевый круг на стержне. Это для защиты от дождя?
— Чего нахохлилась? — улыбнувшись уголком губ, телохранитель обратил внимание на женщин, сидящих во дворе под козырьком. Видимо, они тут каждый день, может быть, это у них вместо прогулки, если уже физическое состояние не позволяет долго ходить? — Здрасьте! Если еще раз кто-нибудь спросит меня по работе, пожалуйста, хотя бы покажите, где квартира моя, а лучше позвоните. Коллега из другой страны целый день на лавочке просидела из-за вас.
И пошел дальше, не ожидая ответа. Если они могли связаться с Егором и сказать ему, что его ждут, почему же они этого не сделали? Я же, и правда, большую часть дня сидела и ждала.
— А что значит дьевка? — поинтересовалась я тихонько, пока мы неторопливо шли по мокрому темному покрытию между зданий.
— Вот же бабки! — процедил Егор. — Это они тебя так назвали? — я кивнула и ухватилась за локоть той руки, которой он держал над нами непромокаемую ткань на стержне, чтобы не отставать и не намокнуть. — Это так можно неуважительно назвать девушку. Ишь, какие, с чего бы это было можно им всех оскорблять? Сидят целыми днями и сплетничают обо всех, слухи распускают, да и придумывают их тоже. Делом бы занялись каким-нибудь, что ли.
Улыбнувшись, я прижалась на ходу к его плечу. Это он негодует потому, что ко мне неуважительно обращались?
Перед поворотом за угол здания нужно было перейти на другую дорожку, но широкий поток грязной воды был существенным препятствием. Я охнула, когда мужчина присел и одной рукой подхватил меня за бедра, прижимая к себе, ухватилась за его плечи, чтобы удержать равновесие. Легко перепрыгнув опасное для обуви место, он поставил меня на покрытие и коротко поцеловал в кончик носа, заставив смущенно улыбнуться. Сам же говорил, что не нужно будет показывать то, что между нами. Хотя, вокруг никого нет, конечно, но люди же могут смотреть в окна.
Перед входом в магазин Егор сложил вокруг стержня ткань и негромко попросил все вопросы задать позже, чтобы не привлекать внимания. Так что я просто послушно ходила за ним среди полок с разнообразными продуктами и рассматривала яркие упаковки. Он купил помидоры, огурцы, какое-то мясо и непонятные грязноватые клубни, зерна для каши, несколько картонных коробок с неизвестным содержимым, несколько
маленьких бело-красных пакетиков, сыр и хлеб. Перед выходом все продукты опознали, посчитали стоимость и сложили в белую шелестящую сумку. Довольно простая на вид система.
Мы пошли обратно той же дорогой. Егор нес пакет и держал в приподнятой руке стержень, а я ничего не делала, и это меня нервировало.
— Тебе не тяжело? — второй раз за сегодня спросила я.
— Я могу еще и тебя в другой руке понести, — усмехнулся мужчина, — хотя ты можешь кое с чем помочь. Достань Киндер, — из протянутого мне пакета, видимо, и нужно достать, но что? — вот это, красное, да. Разворачивай и кусай.
Я не стала полностью снимать упаковку, только сдвинула ее до середины. Белый мусс между двумя плоскими кусочками сладкого хлеба на поверку оказался очень вкусным. Пока я наслаждалась новым угощением, Егор наклонил голову и откусил почти всю ту часть, что выступала над упаковкой.
— Эй! — я даже остановилась, пришлось притормозить и ему. — Разве можно после другого человека есть? Негигиенично же!
У каждого своя индивидуальная микрофлора полости рта, так же и заболеть недолго с местной неразвитой медициной! Боли не боится, так хоть болезни бы побоялся!
— Я со вчерашнего вечера столько раз вылизал твой рот изнутри, что теперь могу хоть изо рта у тебя еду вынимать, — тихо засмеялся он, наклоняя голову к плечу. Я фыркнула и отвернулась, признавая аргумент, — давай я этот доем, а ты другой возьми.
Прикусив губу, я посмотрела на неровный край угощения. Это же… Фактически, это косвенный поцелуй? Нет, не могу. Пища — это индивидуально!
Я несла по сладости в каждой руке — одну ела сама, другую давала откусить Егору, потому что ему нечем ее держать.
— Давай я сама, — предложила я, когда мы вернулись к месту с необходимостью переправы.
— Мне не тяжело же, — улыбнулся он, но я упрямо поджала губы, и мужчина закатил глаза, — ладно, только зонт возьми, а то намокнешь и заболеешь.
Что же, не такая уж я и слабая, смогла справиться с препятствием без проблем. Егор даже шуточно поаплодировал мне перед тем, как забрать зонт. Довольная своим успехом, я опустила взгляд, чтобы взойти на дорожку, немного приподнятую над частью для транспорта, и вздрогнула.
На белой ткани обуви, несколько намокшей, проступили алые пятна в нижней части. Совсем забыла, что поранила ноги в первый день здесь! Царапины не кровоточили, так что было сложно вспомнить о них без боли, а теперь, видимо, из-за прыжка открылись ранки. Так жалко, испортила обувь!
— Чего ты? — выглядящий веселым мужчина тоже опустил взгляд. — О, блять, приплыли, — ну вот, он тоже расстроился. Надо же было самостоятельность проявить, ну вот зачем? — я совсем забыл про твои раны. Сейчас придем домой и промоем хорошенько. Не больно? Может, давай понесу тебя?
Я покачала головой. Эту обувь ведь он мне вчера купил, это подарок. Так жалко… Но мне показалось, или он правда произнес слово “дом” применительно и ко мне?
— Жалко обувь, — пробормотала я, глядя себе под ноги.
— Глупости, — ускоривший шаг мужчина наклонился немного и поцеловал меня в макушку, — обувь всегда можно купить новую, а ноги вот не купишь, верно?
Я не стала ему говорить, что у нас возможна замена любого органа и любой части тела на искусственно выращенные на основе нескольких клеток тела, мало ли, вдруг здесь такого еще нет. Скорее всего, правда нет.
Егор на руках принес меня на третий уровень, как я ни пыталась его убедить, что ничего у меня не болит. Поставив меня ногами в белую емкость, он достал большую белую коробку из пластика с красным крестом на крышке. В ней было множество всего, что я видела у здешних врачей, в том числе то белое переплетение нитей, которое он тогда мне на ноги наматывал, но тут оно совершенно нестерильно лежало в общей кучке.
Я сняла обувь, Егор осторожно промыл водой стопы, обработал какой-то прозрачной жидкостью и заклеил каждую царапину плотной лентой с одной липкой стороной и зеленой мягкой тканью посередине для непосредственного контакта с ранкой. Судя по умению, количеству материалов и нескольким очень бледным и малозаметным шрамам на предплечьях, ему часто приходится самому себе обрабатывать порезы.