Эпикур

— Конечно, я буду рад встрече, — ответил он Гермарху, — позови его. А с тобой, Пифоника, мы поговорим в другой раз.

Аристарх оказался сравнительно молодым. Он был черноволос, как большинство самосцев, загорелое лицо и руки выдавали в нём жителя страны, не знающей, что такое настоящая зима.

   — Мне сказали, ты болен, — проговорил он после обмена приветствиями, — а я хотел обсудить с тобой свою гелиоцентрическую гипотезу.

   — Я уже здоров, Аристарх, — ответил философ, — только слабость осталась. Давай устроим обсуждение через пару дней, как пройдут праздники. А сейчас скажи, что тебя привело ко мне?

   — Я пришёл к тебе, потому что моя гипотеза подтверждает твоё учение, а оно — мою гипотезу. — Аристарх присел на стул, на котором прежде сидела Пифоника, и продолжал: — По образованию я перипатетик. Мой отец — офицер дворцовой охраны Птолемеев, и в юности я посещал что-то вроде маленького Ликея, который устроили при дворе Деметрий Фалерский и Стратой. Стратону я обязан многим, он пробудил во мне интерес к изучению тайн природы. Между прочим, Стратой рассказывал и о твоей физике. Как раз тогда он начал свои попытки соединить атомистику с философией Аристотеля и получил прозвище Стратон-физик.

Этот маленький Ликей и стал основой Мусея, который царь соединил со своей библиотекой. Потом Деметрия сослали, Стратон вернулся сюда, чтобы возглавить после Феофраста настоящий Ликей, но Мусей сохранился. Царь стал приглашать туда учёных, я тоже остался там, хотя это стоило мне ссоры с отцом. Но я отвлёкся. Я хотел объяснить, что вначале был воспитан на книгах Аристотеля. Потом пришло увлечение математикой, и мне волей-неволей пришлось читать платоников. Ведь всё серьёзное, что сделано в этой области, тяготеет к Академии. Евдокс, Гераклид Понтийский, Евклид...

Теперь перейду к делу. Только давай сперва отложим всё, что касается физики, и рассмотрим проблему с чисто геометрической стороны. Так вот, я решил продолжить работу Евдокса по определению расстояний до Луны и Солнца. Измерив угол между Солнцем и Луной в фазе четверти и размер земной тени на Луне при затмении, я сумел выразить эти расстояния в радиусах Земли и определил размеры светил.

Тут Эпикур всё же прервал Аристарха.

   — Имей в виду, меня твои результаты не убедят, — проговорил он, — ведь ты считаешь Землю шаром.

   — Я знаю о твоей любви к анаксагоро-демокритовской системе мира, — сказал Аристарх. — Но очень многое доказывает, что мы с тобой действительно живём на поверхности шара. К примеру, тень Земли на Луне всегда имеет форму круга.

   — Ну, край диска тоже даёт круглую тень, — возразил Эпикур.

   — Однако заметь, — парировал Аристарх, — в зависимости от наклона диска радиус тени будет разным, а земная тень всегда одинакова. Я сам измерял её во время наблюдений трёх затмений при разных высотах Луны.

   — Интересно, как же ты её мерил?

   — Очень просто. Я смотрел на луну через сито и по числу ячеек сетки определял длину хорды и высоту дуги.

   — Любопытно, — улыбнулся Эпикур. — Что ж, продолжай.

   — Итак, мне удалось определить расстояние до Солнца и Луны и размеры светил. Величины, которые получились, меня поразили. Оказалось, поперечник Солнца почти в семь раз больше земного, а по объёму оно больше Земли в триста раз[20]. Это не вязалось с вращением Солнца вокруг Земли. Ты знаешь, что ещё давно некоторые астрономы высказывали мысль об обращении звёзд Гермеса и Афродиты вокруг Солнца. И тогда я решил попробовать, что будет, если круги всех планет, включая Землю, очертить вокруг него. Земле я оставил только Луну.

И всё сошлось, Эпикур, да как! Все без исключения небесные движения объяснились сами собой. Можно было без сожаления выбросить эти немыслимые нагромождения сфер Евдокса и Аристотеля. Я ликовал. День рождения гелиоцентрической системы Мира был счастливейшим в моей жизни. Но тут передо мной появились два грозных призрака — Аристотель и Платон.

   — Ещё бы, — кивнул Эпикур, — и у того и у другого Земля — центр Вселенной.

   — Есть кроме физических трудностей ещё и геометрические, — сказал Аристарх. — Ведь если заставить Землю перемещаться внутри сферы звёзд, то она в течение года должна удаляться от каких-то созвездий, а потом снова приближаться к ним. Тогда видимые расстояния между звёздами должны были бы меняться в зависимости от времени года. Но таких изменений, как ты знаешь, нет, и это основной довод о центральном положении Земли. Но есть ещё одна возможность спасти явления. Положение звёзд окажется неизменным и при движении Земли, если предположить, что они находятся настолько далеко, что мы просто не в состоянии заметить их движений. Так моя гипотеза потребовала для своего существования бесконечного пространства, а найти его я смог только у тебя.

   — У меня? Но, Аристарх, моё пространство совсем не похоже на то, о чём ты говоришь. Это не пустое место между неподвижными звёздами и нашим миром, а простор, наполненный движением, где плавают бесчисленные Миры!

   — Послушай меня, Эпикур, — сказал Аристарх, наклоняясь к философу, — послушай. Миры — это не скорлупки орфиков, Анаксагора или Демокрита. Нет, они открыты! Неба не существует, то, что мы видим на нём, это и есть Вселенная, а звёзды — не блестки, прилипшие к небосводу, а те самые другие миры, существование которых ты предсказал! Это солнца далёких миров, мерцающие нам из бесконечной бездны.

Эпикур сжал руку Аристарха и закрыл глаза. Вместо привычного радостного видения голубого пространства — обиталища блаженных существ, простора, где, как пузырьки в чаше родника, плавают сонмы миров, перед ним возникла странная и неуютная Вселенная — Вселенная-ночь, Вселенная-пустыня, Вселенная-зима.

   — Неожиданный поворот, — сказал он, помолчав. — Но, наверно, ты ошибся. Миры ведь должны двигаться.

   — Они и движутся! — с жаром ответил Аристарх. — Если они очень далеко, то даже быстрые движения окажутся почти незаметными. Может быть, рисунок созвездий меняется так медленно, что человек в течение жизни не может этого заметить. Как раз перед отъездом в Афины я договорился с друзьями Тимохаром и Аристиллом составить точную карту неба. Мы хотим построить угломерные приспособления, измерить угловые расстояния между звёздами и попытаться обнаружить их движения. Движения должны быть двух родов — собственные, о которых ты говоришь, и кажущиеся, происходящие из-за движения Земли вокруг Солнца. Обнаружение вторых будет доказательством гелиоцентрического строения нашего мира и позволит определить расстояния до звёзд.

   — И ты хочешь, чтобы я включил это в свою физику? — с насмешкой проговорил Эпикур.

   — Да. Хорошо бы ты упомянул о моей гипотезе как об одной из возможных схем устройства Мира. Если будущие наблюдения покажут, что я прав, то астрономия подтвердит атомистику, и тебе или тем, кто придёт после нас, ничего не придётся ломать.

   — Зря ты так думаешь, — возразил Эпикур. — В твоей теории многое не вяжется с самими основами атомистики. Чтобы объяснить факт падения тел, я предположил, что атомы имеют вес, то есть всегда с какой-то силой стремятся вниз. Верх и низ я считаю свойством пространства. Иначе нельзя примирить идею множественности миров и свободного движения атомов с наличием веса.

   — Я думал об этом, — сказал Аристарх. — Предположи, что большие скопления атомов создают некие центры тяготения, как бы привязанные к ним. Тогда можно отказаться от понятия верха и низа, свойственного пространству. Не противоречит гелиоцентрическая система и образованию миров из вихрей частиц. Только вихрь должен быть сложным — большой вихрь, создавший Солнце, увлекает за собой малые вихри — зародыши будущих планет.

   — Похоже, ты готов на всё, лишь бы отстоять шарообразность Земли, — поморщился Эпикур, — эту сказку орфиков, подхваченную пифагорейцами и от них перешедшую к Платону и Аристотелю, а теперь ещё и к стоикам.

   — Да, — согласился Аристарх. — Всё началось с мифа, но, случайно или нет, миф оказался правдивым. Берегись, Эпикур, далёкие путешествия мореходов дают всё больше доказательств того, что мы живём на шаре. Ещё Геродот писал о плаванье египтян далеко на юг, в те места, где солнце ушло с южной части неба и стало двигаться по северной. Геродот посчитал это фантазией, а Евдокс объяснил тем, что египтяне пересекали экватор. Пойми, один такой поход просвещённых мореплавателей до основания разрушит твою систему Мира и, может быть, многих оттолкнёт от тебя. Неужели нам не стоит, пока не поздно, поискать пути согласования наших идей?

20

Определение Аристарха было очень грубым. В действительности поперечник Солнца превышает земной в 109 раз.