Страница 8 из 12
До сих пор удивляюсь, как я не сошёл тогда с ума. Наверное, я и вправду достаточно бесчувственная личность. И самое место мне в нашем родном КОМКОНе-2, и именно под началом Рудольфа Сикорски, ещё более бесчувственного и мерзкого рыцаря плаща и кинжала.
Я снова встал на лыжню и плавно заскользил вниз: трасса аккуратно огибала торосы и скопления ледяного крошева. Сугробы на базе ещё не убраны, а лыжню – вот, пожалуйте, накатали…
И всё же, при такой фантасмагорической космогонии, они ухитрялись прицельно метать ядерные фугасы. С высокой точностью. Как любил шутить покойный, увы, принц-герцог, синус у военных всегда был больше единицы, а во время Бойни и до пяти зашкаливал. Стоп, сказал я себе. А ведь ты начал «вживаться» в Саракш. Вживаться – словечко сугубо прогрессорское, точно обозначить смысл его нелегко, но начинается «вживание» всегда с таких вот ненавязчивых мыслей. А значит, некий Максим Каммерер, инспектор-дознаватель по делу о гибели Курта Лоффенфельда нечувствительно для самого себя пришёл к выводу, что недельной командировкой на Саракш он у Экселенца не отделается.
Небо расколола лиловая вспышка, лиловый сменился синим, синий – розовым, и пошло-поехало. Яростные сполохи отражались от всего этого снежно-ледяного великолепия так, что в глазах рябило. Невзирая на защитные очки. Положительно Саракш приветствует меня как старого, но не слишком чаемого знакомого, фальшиво улыбаясь, неестественно подмигивая и вообще всячески изображая радость. А между тем ясности у инспектора-дознавателя КОМКОНа после работы с персоналом Базы не прибавилось. Зато прибавилось головной боли.
Инспектор-дознаватель Максим Каммерер вошёл в кабинет начальника Полярной базы, держа на лице хмуро-сосредоточенное выражение большой комконовской шишки. Чтобы ясно было сразу, что инспектор сей – чиновник крутой, дознание намерен провести строгое и спуску, если что, никому не даст. Так. Обстановка в кабинете самая что ни на есть аскетичная. Голые стены, по всему периметру выстроены кресла, надо думать – для совещаний. Подковообразный стол, оснащённый всяко-разными пультами и мониторами. Видеофон. В углу – сейф, на сейфе – кристаллотека. В другом углу – кадка, из кадки торчит уродец, листьями напоминающий пальму, а стволом – баобаб с зеленоватой корой. От уродца исходит едва различимый горько-пыльный аромат. Какой-то мутант из-за Голубой Змеи, не иначе.
Начальник базы, некто Джонатан Вовид, оказался крупным мужчиной лет пятидесяти. Длинные волосы его были собраны на затылке в хвост и, судя по сальному блеску, не мылись, по крайней мере, несколько недель. Обрюзгшее лицо ещё хранило остатки той красоты, которую в дрянных книжках принято называть «ангельской». Инспектор Каммерер убрал мысленно лишнюю дряблось и морщинистость, дорисовал нежный юношеский румянец на щеках, чуть увеличил глаза – для чего пришлось уменьшить опухлость век, а ресницы у Вовида и так были длинные, аки у девицы. И томный взгляд. Хм. Интересно…
Грозный вид инспектора, похоже, не произвёл на Вовида решительно никакого впечатления. Начальник базы неторопливо переменил позу на менее ленивую и указал перстом на одно из кресел. Можно было подумать, что гибель выездного врача базы и провал ключевого резидента для него событие столь мелкое и незначительное, что нет никакого смысла отрывать его, Вовида, от множества важных дел. Инспектор Каммерер с каменным лицом придвинул кресло поближе к столу.
– Прилетели всё-таки, – скорее пробормотал, чем сказал Вовид. – А я всё изложил в отчёте. Валяйте уже, задавайте ваши вопросы… инспектор.
А ведь ты боишься. Чего-то ты боишься, засранец, что-то скрываешь за дешёвой бравадой. Ничего, сейчас ты у меня и споёшь, и спляшешь.
– Довожу до вашего сведения, Джонатан, – процедил сквозь зубы инспектор-дознаватель, – что я наделён самыми широкими полномочиями. Самыми широкими. Поэтому не будем валять комедию.
– Не будем. – Ёрническая искра промелькнула в томных очах Вовида. – Но мне нечего добавить к…
– Расскажите, – перебил его Каммерер, – желательно в подробностях, обстоятельства прибытия Гурона на базу. А затем – убытия.
Ничего сверхинтересного, оказывается, в этих обстоятельствах не было. Это, оказывается, мы там, на Земле, при всяком ЧП начинаем бегать по стенам и заседать в Мировых Советах. А это, оказывается, Саракш, и прогрессоры – это прогрессоры. И гибнут они, вообразите, иногда. Но если очень интересно…
Инспектору Каммереру было интересно. Оказывается, сам момент прибытия он, Вовид, не наблюдал, но, по словам очевидцев, Гурон вывалился из бота прямо в форме имперского офицера, сплошь изгвазданный в грязище и кровище. Потребовал горячей ванны и гражданской одежды. Потом был осмотрен врачом базы Анной Лотошиной, которая и констатировала психический спазм. Далее был отправлен на Землю первым рейсовым – по его же личной и настоятельной просьбе. Вот и всё.
Я терпеливо слушал весь этот бред, хотя ясно же, что Вовид врёт и изворачивается. При этом плевать ему с высокой башни ПБЗ на мою грозную маску всемогущего инспектора. Или… Что же такого успел натворить Лёвушка-рёвушка на Полярной базе? О! У инспектора Каммерера, оказывается, есть мнение на этот счёт.
– Джонатан, вы отправили на Землю не прошедшего рекондиционирование прогрессора?
Неопределённое движение головой и бровями – мол, а ты чего хотел?
– Находящегося в состоянии психоспазма?
То же движение.
– И сделали это только потому, что он об этом попросил? Я могу поговорить с врачом Анной Лотошиной?
– Увы, не самое подходящее время. Она несколько нездорова.
Ахнуть бы сейчас кулаком по столу да рявкнуть: «В глаза смотреть, тараканья немочь»! Или хотя бы вот так…
– Вовид, кажется, ваш сын – практикант КОМКОНа?
– Да, а какое…
– Переводчик миссии народа голованов, – уже утвердительно сказал инспектор, а я мысленно перевёл дух.
Бедный, бедный Александр Б. Кто бы подумал, что у столь милого и любезного юноши окажется такой неразговорчивый родитель?
– Да, но какое отношение это имеет…
– Может быть, и не имеет. А может быть – наоборот, – я постарался выговорить сие как можно более многозначительно. И даже – весьма зловеще.
Проклятая профессия.
– Только не надо меня пугать!
Ага, вот мы уже и повышаем тон.
– Вы, – для убедительности инспектор Каммерер даже привстал и таки нет, не стукнул, но хлопнул ладонью по столу, – совершили должностное преступление, Джонатан. В итоге на Земле произошло несчастье. Серьёзное несчастье. Давайте договоримся – или вы сейчас выкладываете мне всё как есть, или я перетряхну вашу базу сверху донизу, но выясню правду! И если вы думаете, что я не сумею…
Лик Вовида внезапно сделался плаксиво-растерянным. Оказывается, Абалкин был шифровальщиком имперского военного флота (очень ценная, однако, информация). Оказывается он, Вовид, не знает более омерзительного государства во всей обитаемой Вселенной, нежели Островная империя на планете Саракш… А имперское адмиралтейство, говорят, самое омерзительное учреждение в этом государстве. Наши бедные прогрессоры из кожи лезут вон, пытаясь сделать эту клоаку хоть немного лучше, но клоака остаётся клоакой, а прогрессоры… прогрессоры делаются хуже. Да что там хуже – они становятся опасными. Да вы не понимаете, что такое имперский офицер на грани спазма…
Я не перебивал его – пусть выговорится. Ежу понятно, что все эти дни бродил в душе начальника базы ужас. Тщательно загоняемый внутрь, подальше от самого себя в первую очередь, а потом уж – от подчинённых. А теперь прорвало. Всё мне было уже понятно, но от понимания этого легче не делалось. И подумалось мне ни с того ни с сего: а на кой чёрт мы вообще занимаемся прогрессорством? В глобальном смысле. То есть помощь братьям нашим по разуму, развитие… Жизни кладём, наставляем, спасаем. И вот какая-нибудь тебе Островная Империя говорит: «О! Спасибо, друзья. Д-принцип? Давайте Д-принцип. Бластеры-скорчеры-лазеры? Давайте! Всё сюда давайте! А мы уж вам устроим десант группы космофлотов «Ц». Прямо на Землю-матушку. Ибо всё наше прогрессорство ещё ни разу не привело к появлению у аборигенов чего-то хоть отдалённо напоминающего Высокую Теорию Воспитания. И нет никаких признаков, что приведёт».