Катарсис. Наследие

Главу наемников передернуло.

– Я думаю, что это – слухи.

– Может быть. А может, и нет. Голова любимого коня на подушке быстро образумила Князя Липу. Даже если народ и врет. Но лучше верить в эти слухи. Судьба Охотников многих и многому научила. И нам бы поучиться у них.

– Так и быть! Открывай, давай сюда этот кувшин и лети в храм. Триединого забывать тоже не следует.

– Ну, здравствуй, Глаза и Уши, – впервые за последний месяц улыбнулся Белохвост.

– И тебе не кашлять, Хвост и Грива, – улыбнулся стройный, но невысокий юноша в хорошо сидящем костюме зелено-коричневых тонов, в котором когда-то тщедушный забитый мальчишка Пятый угадывался с трудом.

– Чем обязан такой чести? – Белый придержал коня, уравнивая скорости движения.

На выходе из Дома наемников Белого ждал караван Матерей Милосердия в количестве тридцати семи молодых женщин и девушек, при двадцати трех воинах в накидках крестоносцев. Половина из них была ездовыми на дюжине двуконных повозок. Матери шли в земли Дома Лебедя для организации Обители Милосердия – отделения ордена Милосердия на землях Лебедя. В повозках везли необходимое на первых порах имущество. Только шесть девушек путешествовали верхом. Остальные – не умели, ехали в повозках.

Позже Белый узнал, что среди женщин, которых народ, скопом, называл Матерями Милосердия, именно Матерью – была только одна. У них оказалась своя структура, своя пирамида иерархии. Мать Милосердия была как Настоятель Оплота у орденов – глава будущей Обители Милосердия. Дальше шли – Сестры. По старшинству чинов – Старшая Сестра, Сестра Боли, что заслужила право самостоятельно проводить сложные операции, просто – сестры. И – сиделки, что не носили красных крестов, да и одежды их были не белыми, а – серыми. Как послушники орденов – никто пока.

Старшим над воинами с белыми крестами на черных накидках был как раз Сбитый Зуб. Бывший когда-то властителем, разорившийся, изгнанный князем со своей должности. Зуб был отличным рубакой, но не очень хорошо умел вести хозяйство, потому поток жалоб на него и вызвал гнев князя. И Зуб опять занялся тем, что умел лучше всего – продавать свой меч. Десять лет в гильдии наемников покрыли его имя уважением, но не принесли ему достатка.

А три месяца назад Зуб чуть не отдал Триединому душу. Пустяковая стреляная рана загноилась. Жизнь покидала бывалого воина, и он знал об этом. Гнили ребра, по которым чиркнул грязный наконечник стрелы. И он пошел к Обители, упав в беспамятстве прямо около ворот Милосердия.

А когда открыл глаза, впервые в жизни влюбился. Как мальчишка. И страсть не оставляла его уже полгода. Он не снимает накидки крестоносца, хотя от болезни не осталось даже воспоминаний. Но беда в том, что полюбил он – Матерь Жалейку. И она ответила взаимностью. Уже полгода длится их едва скрываемая связь, которой не суждено завершиться свадьбой – Кодекс Милосердия запрещает Матерям связывать себя узами брака. Конечно, Жалейка могла и снять с себя мантию Матери, но Долг – не позволяет. Этот Мир болен. И Зуб поддерживает ее. Согласен быть при ней тайным ухажером. Лишь бы – рядом. Лишь бы – вместе.

Зуб поджал губы. Третьего дня его заплаканная любовь призналась, что не праздна. Еще несколько месяцев – и ей придется сложить с себя обязанности Матери Милосердия. А тут Указ императора – Обитель в Княжестве Лебедя. И жребий пал именно на Жалейку. Ей предстояло не только пробраться через всю страну, тлеющую войнами и бунтами, но и построить обитель. Заменить Жалейку было некому. Не было в ее крыле никого даже с близким опытом и возможностями, с таким организаторским даром.

Выбор: выполнить требования Кодекса и уйти из Милосердия или выполнить требования Долга – построить и наладить Милосердие на землях Лебедя, после чего – позор нарушения Кодекса и рождения ребенка вне брака.

Вариант убить ребенка в чреве не рассматривался влюбленными в принципе. Оба они были уже не молоды. И это был, может быть, их единственный шанс стать родителями.

Вот такие тяжелые думы омрачали лица старших в походе. Видя это, крестоносцы и сестры тоже старались вести себя поскромнее. Ну, а когда во главе колонны встал седой юноша со страдальческим лицом, стало вовсе не до шуток. С истинным краснозвездным лучше не шутить.

Когда колонна проходила мимо таверны, к Седому присоединились три мага – Разумник, Воздушник и Магистр земли. Молча, они выстроились позади Седого.

Привратная стража не только не задавала вопросов, а почтительно склонила головы перед их колонной, разгоняя с дороги прочих путников, которых было немного, – южные рубежи были неспокойны. Красную Звезду не столько уважали, сколько – боялись. Крестоносцев уважали. Матерей Милосердия уважали и на них злились – разом. Уважали за их Служение, злились за те мысли, что витали в головах жен и сестер стражей.

И вот когда башни города скрылись за холмом, на изгибе дороги их и встретил господин Брус Чан в идеально сидящем по фигуре костюме путника.

– Так чему я обязан видеть тебя в нашей компании, о, великий и ужасный Серый Кардинал? – опять спросил Белохвост.

Пятый довольно метко плюнул Белому прямо в глаз. И оба рассмеялись, обнявшись. Крепко, до хруста хрящей. Пятый сам, своим платком вытер лицо Белого:

– Нехватка людей, Утенок. Не может же Совет диспетчеров отпустить тебя на задание с неполной Звездой? – пожал плечами Брус.

– Чеши, чеши, я – слышу, – кивнул Белый.

– Я серьезно! Эти два щегла выгребли все! Пошли Оплот Пауков брать. С твоим отцом.

Белый вскинулся.

– Тихо. Ты свою задачу выполнил. Тем, что выжил – перевыполнил, – Брус сжал руку Белого чуть ниже наплечника. – Пришло время приступить к основному заданию.

Белый усмехнулся, достал из кармана смятый пергамент.

– «Делай, что должен, и будет тебе салом по губам», – прочитал он. – Я сразу понял, что тут кто-то из наших.

Но слова эти опечалили Бруса:

– Стариков – жаль. Без них – сложно будет.

– А остальные? – спросил Белый, трогая коня. Колонна уже догоняла их. Разговор будут слышать. А это ни к чему. «Многие знания – большие печали», – говорил Старик.

– Разлетелись кто куда, – вздохнул Брус, поправляя ремень своего самострела.

– Вижу – Сумрак выжил. Этот самострел был у Рекса на руках, – кивнул Белый на оружие Бруса.

– Выжил. Только спецболт, теперь – один. Сумрак сообщил нам, что ты жив. Отдал все ваши вещи. И ушел. На нем лица не было. Спешил. Боялся, что Щегол его поймает. Говорят – он убил Старика. Веришь?

Белый пожал плечами:

– И пришел бы к тебе, отдав самострел. Ага! Обычно именно так подлецы и поступают. А если ты еще и Клинок Вздоха мне отдашь – совсем поверю.

– Горьким корнем хрена тебе по губам! Вздох Дракона – у Дракона. А тебе и так – изумрудную ковырялку выделили. Хватит с тебя!

– Мне-то не ври! Жмот! Мойша! Так я и поверил, что Марк явился к Ястребу. Ага! А у тебя портала нет. Гони клинок! Как Ястреба увижу – верну. А сейчас нам нужнее. И я им владею лучше. Сам себе голову отсечешь, не почуешь.

Вздохнув, Брус протянул руку, скрытую плащом. Обратным хватом он держал рукоять Клинка Вздоха Дракона. Так же скрытно Белый принял клинок и запихнул его в сапог, прикрывая это действие плащом.

– Белый? – тихо спросил Брус. – Старики точно… того…? Или – как ты? Для всех – того, но на самом деле…

– Олег, точно. Половину его тела съело Дыхание Смерти. Тут никакой корень жизни – не поможет. Деду – только руку. Потом меня накрыло. Очнулся – сижу на этом коне на дороге, скверна пойми где. Определился по светилу и пошел на юг. Вот и все. Не знаю даже, кто меня спас! Как? Где я был все это время?

– Тебя Марк вытащил и отнес в Некрополис. Наверное, Некромант тебя спас. Отрастил тебе руки и ноги.

– Некромант лечит? Не со мной бы было – не поверил, – вздохнул Белый.

– Да. Он же нам сказал, где тебя ждать.

– Долго же вы собирались.

– Легко сказать! А ты попробуй в том кипящем котле, в который превратился Мир, найти бледного юношу со взором горящим! – горячился Брус. – И этот, Кащей клятый, только намеками и разговаривает. Нет, чтобы пальцем на карте указать!