#Лисье зеркало

Короткими перебежками, скрываясь и прячась по темным углам, Луиза наконец добралась до дворцовой кухни. Там она застала полный разгром и одинокую, мечущуюся посреди перевернутых столов Зельду. Завидев девочку, та вскрикнула и залилась слезами:

– Матерь Фригга! Ты жива, деточка моя!.. Жива!

Она бросилась к Луизе, крепко обхватила ее огромными руками и несколько раз сильно сжала в объятиях.

– Нам пора уходить! Торопиться! На, держи вот. – С этими словами она срезала сетку с подвешенным в ней жирным гусем, которого откармливали к Йолю; гусь был одуревшим от поглощенной пищи и дыма, который уже пропитал весь первый этаж, поэтому не издавал никаких звуков, только беспомощно разевал клюв.

Сама Зельда взвалила себе на плечи большой куль муки и скорыми шагами двинулась к выходу. Она махнула рукой, чтобы девочка следовала за ней.

Оказавшись за пределами дворца, Луиза впервые осмелилась обернуться. Увиденная картина заставила ее застыть и задрожать всем телом: здание полыхало огромным костром, освещая ночь. Тот самый дворец, что она считала своим домом. Те самые залы и коридоры, где она бродила и скрывалась от посторонних глаз. Та самая спальня, в которой она мирно спала всего полчаса назад. Пламя злобно ухмылялось ей из каждого окна, из каждого дверного проема. Вся ее жизнь обращалась в золу прямо сейчас, прямо на ее глазах.

– Ну же, идем, дуреха! – Зельда нетерпеливо дернула Луизу за руку, вынуждая двигаться дальше.

Старая кухарка вела ее самыми неприметными и узкими переулками подальше от дворца, избегая групп вооруженных людей. Все же за одним из поворотов они столкнулись с тремя солдатами. Те мгновенно направили ружья на старуху и девочку.

– Стоять! Кто?!

Луиза хотела ответить им, но смогла только пролепетать что-то бессвязное.

– Дай сюда! – Зельда скинула с плеч мешок муки и выхватила гуся у Луизы. Тут же в ее руке блеснул заточенный кухонный тесак, одним отработанным движением она отсекла птице голову и швырнула в сторону людей.

Гусь затрепыхался и забил крыльями в предсмертной агонии, брызжа кровью в оцепеневших солдат. Воспользовавшись их замешательством, Луиза и Зельда тотчас скрылись в ближайшем переулке.

Ближе к рассвету они вышли к рабочим общежитиям, где наконец смогли перевести дух. У черного входа обеих встретила старая знакомая Зельды, которую Луиза видела раньше во дворце. Нервным взмахом руки она пригласила их внутрь. Оказавшись в тесном коридоре общежития, Луиза увидела группу напуганных женщин, столпившихся в холле. Зельда устало оперлась о стену. Обхватив Луизу одной рукой за плечи, она привлекла ее к себе и обратилась к начальнице общежития:

– Дай девочке койку. Она заслужила отдых.

Кивнув, пожилая женщина взяла Луизу за руку и повела вглубь темного коридора.

#2. Заговорщики из Ривхольма

К юго-востоку от столицы, вверх по течению реки Флог, располагалось поместье Ривхольм. Хозяин навещал свои владения не чаще, чем раз в полтора года, но жизнь там текла своим чередом, без вмешательств извне, в согласии со сменой времен года. Тамошние обитатели разводили овец и торговали лесом, как и все остальные жители горной части страны. В состав поместья входило несколько небольших ферм и лесопилка, а также господский дом, построенный не так давно, чтобы обветшать, но слишком пустой, чтобы казаться уютным и гостеприимным.

Управляющий усадьбой Жоакин Мейер проснулся, как обычно, с рассветом. Был ранний апрель двадцать седьмого года его жизни. Лед уже отпустил берега, и скоро должен был начаться сплав бревен, поэтому у него накопилась масса дел. Жоакин быстро, но аккуратно оделся в чистые брюки, свежую рубашку из жесткого льна и бурую рабочую куртку. Густые черные волосы он нетерпеливо зачесал пятерней назад и спрятал под кепкой. Сапоги были, по обыкновению, начищены до зеркального блеска, хоть он и знал, что чистота в деревне мимолетна, как бы он ни пытался ее поддерживать.

Как и во все предыдущие дни, что он занимал свою должность, Жо Мейер начал свой обход с дальней лесопилки. Он шел в гору по тропинке вдоль берега реки. Путь этот всегда был немноголюден, и, даже если кто-то шел ему навстречу, никто не осмеливался поздороваться и прервать ход его деятельной мысли – такая прогулка была неотъемлемой частью распорядка. Когда Жоакин наконец достигал лесопилки, в его голове выстраивался четкий план действий на весь день.

Рабочие уже ожидали его, готовые к смотру. С тех пор как молодой человек занял свою должность, он ввел строгие порядки и расписание. Мужчины должны были находиться на месте к его приходу. Без опозданий, без оправданий. Пьяные и похмельные отправлялись домой, не получив дневного жалованья, кроме разве что старого Юхана, который не делал и шага без фляжки вот уже тридцать лет, но сохранял кристальную ясность и живость ума. Удостоверившись, что все на своих местах, и сделав пометки о необходимости новых веревок из пеньки, Жоакин развернулся и пошел в сторону усадьбы. Несмотря на утомительные расчеты, он не жалел о том, что ввел ежедневную выдачу жалованья рабочим, – это не давало им расслабиться.

На обратном пути он посетил ферму и осведомился о том, кто из молодых пастухов поведет стадо на горные пастбища через неделю. Еще раз окинув взглядом ферму и произведя вычисления, ведомые только ему, управляющий удовлетворенно кивнул своим мыслям и направился к заднему двору усадьбы, чтобы собрать всех горничных и объявить о начале большой весенней уборки особняка.

Едва выйдя за вороты фермы, Жоакин резко остановился резко остановился на вершине небольшого холма и уставился на дорогу вдали. По направлению к усадьбе двигались, поднимая облака пыли, два экипажа. Он не получал никаких извещений о приезде графа, поэтому быстрым шагом устремился к подъездной дорожке, чтобы выяснить, что случилось. Издали заметив его движение, служанки гурьбой поспешили следом, искренне удивляясь перемене в его поведении.

Когда оба экипажа остановились у главных ворот, вся прислуга особняка в полном составе уже выстроилась у входа. Возглавлял строй сам молодой управляющий, который, нахмурив густые брови, пристально разглядывал гербы на лакированных дверцах, обитых медью. Первый был ему знаком – он принадлежал графу Траубендагу, хозяину поместья Ривхольм. Второй был похож на государственный герб Кантабрии, насколько Жоакин его помнил.

После остановки прошло не меньше минуты, однако никто не показывался. Служанки с любопытством вытягивали шеи и привставали на цыпочки, пытаясь хоть что-то разглядеть. Наконец из второго экипажа вышли два констебля в васильково-синей форме и направились к графской карете.

– На выход, ваше благородие! Прибыли.

Спустя пару мгновений дверь открылась, и из экипажа выбрался сутулый, бледный и растрепанный молодой человек в золотистом пенсне. Не глядя ни на кого, он направился к дверям особняка. Констебль остановил его, придержав за плечо:

– Напоминаем, что вам запрещено показываться в столице вплоть до специального распоряжения Его Величества короля Иоганна Линдберга Четвертого.

Юноша дернул плечом, высвобождая его из хватки представителя закона, продолжил свой путь, провожаемый удивленными взглядами служанок, и наконец скрылся за дверями.

– Позвольте узнать, господа констебли, – обратился к ним Жоакин, дождавшись хлопка входной двери. – Что здесь происходит?

– А вы кто такой будете? – подозрительно прищурился тот, что помладше, тем временем другой уже закурил папиросу и отвернулся в сторону дороги.

– Я являюсь управляющим этой усадьбы, а потому имею право знать.

– Что ж… Извольте послушать. Попал ваш молодой господин в опалу, в столицу ему больше нельзя. Специальный указ. Пусть тут говорит и пишет, что захочет, а в город – ни-ни, под угрозой расстрела. Вы ему почаще об этом напоминайте. – Не желая продолжать разговор, он попрощался коротким кивком, и констебли сели в экипаж.

Жоакин еще какое-то время молча провожал взглядом удаляющуюся карету, после чего обернулся к служанкам, которые так и стояли толпой у входа, и строгим тоном произнес: