Отчаянные

– Нет никакого апокалипсиса и зомби никаких нет, – раздраженно заметил Балу.

Кибур смерил его презрительным взглядом с головы до ног, пыхнул два раза трубкой и заметил резонно:

– И чего вы тогда ко мне приперлись? Делать, что ли, нечего.

– А чего, по старой дружбе уже и нельзя тебя проведать? – развел я руками в удивлении.

– Кто же в гости пустым ходит, а у вас с собой даже пузыря завалященского нет. Разве это порядок, – проворчал рыжий гном. – Ладно. Не убивать же вас за это. Проходите, чего на пороге стоять. У папаши Кибура всегда есть что-нибудь в загашнике. Так уж и быть, угощу.

Кибур посторонился, пропуская нас в дом. Когда я переступил через порог, он внезапно хищно осклабился, вскинул ружье и пальнул в сторону забора. Грохнуло знатно, аж уши заложило. От забора в стороны полетели щепки. Балу пригнулся и выхватил пистолет, готовый отразить атаку хоть чертей из ада. Кибур же выглядел разочарованным.

– Опять промахнулся. Ну что за сволота. Ходят ко мне в огород гадить. Убил бы всех.

– Это ты на кого охотишься? – вежливо поинтересовался я.

– Как на кого, на зайцев конечно. Развелось их в округе, хоть косой коси. Мне их соседи подбрасывают, чтобы они у меня капусту жрали. Сепаратисты проклятые.

Балу выразительно уставился на меня. В его взгляде читался призыв: «делаем ноги, пока не поздно», но я все-таки решил рискнуть, и вошел в дом.

Гостиная, куда нас провел безумный гном, представляла собой типичную берлогу холостяка. Коробки из-под пиццы с недоеденными кусками и обгрызенными корочками, пустые пивные банки, куча каких-то бумаг, книжек, журналов. По центру комнаты стоял большой диван прямо напротив огромной плазменной панели с застывшим стоп-кадром из какого-то фильма с участием Брюса Уиллиса.

Кибур бросил дробовик в угол на груду тряпок в углу. Я внутренне напрягся ожидая выстрела. Мне даже показалось, что тряпки зашевелились, будто под ними кто-то спал, но был разбужен столь бесцеремонно. Но, вероятно, все же показалось. Гном плюхнулся на диван, водрузил ноги в кожаных сапогах на журнальный столик, с которого на пол посыпались чипсы, газеты и желтый песок.

– Рассказывайте, канатоходцы, зачем пришли? – спросил он, начав поиск пульта управления от плазмы.

Задача была трудная, поскольку в этой свалке найти что-либо – героический подвиг.

Интересно, а почему он назвал нас канатоходцами, подумалось мне, и эта мысль начисто вынесла из головы все, что я собирался у него спросить и предложить.

Положение спас Балу.

– Ты вообще помнишь нас, ржавая задница?

Кибур нахмурился, откуда-то на носу у него появились очки, может, выпали из копны волос, и он принялся нас разглядывать с видом патологоанатома, обнаружившего во вскрытой человеческой грудной клетке птичье гнездо.

– Как же не знать, Семен Георгиевич и Балу. Помнится, в последний раз, когда мы виделись, я говорил, чтобы вы больше не попадались мне на глаза.

Кибур с сожалением посмотрел в угол, где лежал его помповик.

– Не горячись, в прошлый раз между нами возникло недоразумение. Мы пришли его уладить, – я примирительно воздел перед собой руки.

– Недоразумение – это, когда вы меня бросили в башне Воротил одного против пары десятков зубодеров? Или когда отказались помочь мне с гражданством? Или, может, когда я оказался по вашей милости в ловушке Медузы?

Кибур, кажется помнил все или почти все.

– Ты сам попал в эти передряги. Мы тебя предупреждали, что добром это не кончится, но ты всегда все знаешь лучше других, – сурово заметил Балу. – И вообще в этой келье отшельника есть какой-нибудь стул? Задрало стоя разговаривать.

– Сходи на кухню, там были табуретки, – гостеприимно предложил Кибур.

Балу что-то прорычал нечленораздельное себе под нос, но все же отправился за табуретками.

– Там, где могли тебе помочь, мы всегда тебя вытаскивали, – заметил я. – Ты, Кибур, всегда был занозой в одном месте, поэтому тебя и выгнали торговцы.

– Меня выгнали, потому что я поставил истину выше интересов своей расы. Потому что я с вами, засранцами, согласился сотрудничать и помог вам упрятать в вакуум Камнежора. Старейшины кланов восприняли это как предательство и изгнали меня. Теперь я не могу вернуться в Арнорию. И даже Даригар мне недоступен.

– Ты выбрал свой путь. Мы в этом не виноваты. Ты поставил справедливость выше шкурных интересов.

– Лучше бы я тебя, Семеныч, тогда из своего дома выставил, здоровее был.

Из кухни появился Балу с двумя массивными табуретками. Одну он протянул мне, вторую установил на свободный пятачок пола и уселся сверху. Сидя разговаривать куда комфортнее, хотя на таких табуретках все равно что медведю на курином насесте.

– Ладно. Прошлое не будем ворошить. Зачем пришли, выкладывайте, – потребовал Кибур.

Он приподнял задницу и стал шарить под ней. Через мгновение он извлек металлическую флягу, радостно ухнул, отвинтил колпачок и жадно приложился. По комнате поплыл аромат настойки на травах, крепкая гномья горилка. Они называли ее «давилка», поскольку из неподготовленного человека мигом выдавливала все сопли.

– Дело у нас к тебе. Тут заварушка готовится, мы оказались с краю, но засосало нас плотно. Без тебя не справится, – начал я издалека.

– Три года о папаше Кибуре никто не вспоминал, а теперь хвост прижало, вспомнили старых друзей. Ну, рассказывайте, в какое дерьмо вляпались.

Я начал рассказ. Занял он у меня полчаса, можно было и покороче, но Кибур постоянно перебивал меня встречными вопросами. Наконец я закончил, в горле пересохло, захотелось выпить. Кибур словно мысли прочитал, протянул мне флягу. От одного глотка «давилки» в глазах померкло, по телу разлилось живое пламя, стало хорошо. Я протянул флягу Балу.

– И вы, значит, хотите, чтобы я перетер с этим гномом, Сигурдом. Кажется, мы раньше встречались, – задумчиво сказал Кибур.

Некоторое время он молчал, уставившись в одну точку, только дымом пыхающая трубка указывала на то, что он еще дышит. Наконец он отмер и решительно заявил:

– Нет. Я в этом не участвую.

– Но почему? – удивился я.

– Потому что вы предлагаете мне гнилые огрызки, а сами собираетесь схомячить ароматное яблоко. Если я в деле, то на полных правах, а не как попка-дурак.

– Что это значит? – подозревая худшее, уточнил я.

– Это значит, что я на равных правах буду это дело расследовать. И никто мне не будет мешать. Мы трое, напарники. И баста.

Кибур протянул мне волосатую руку для рукопожатия.

Балу выглядел так, словно готов был сожрать меня вместе с ботинками, даже пуговицами от куртки не подавился бы.

Дрянь, конечно, дело. Замешать в это дело, сумасшедшего гнома – это шаг отчаянья, но ведь на нашей стороне никого нет, так что глупо от союзников отказываться.

И я пожал рыжебородому засранцу руку.

– Семен, ты явно рехнулся, – резко заявил Балу, вскочил с табуретки и бросился на выход.

– Чего это с ним? – удивленно проводил его взглядом Кибур.

– Свежим воздухом пошел подышать, ты заметил, что у тебя здесь ужасный гадюшник. Не пробовал хоть иногда прибираться?

– Так вот сегодня только собрался, как вы пришли, – развел руками Кибур. – А теперь уже и времени нет. Работы много. Поехали Сигурда этого за задницу брать.

ГЛАВА 17

Сигурд оказался седовласым гномом без вредных привычек. Он чем-то напоминал трезвого байкера, в особенности, когда вылетел в ореоле стеклянных брызг через окно корчмы «Подгорный мастер». Рыжий против седого. Один – ноль.

Из окна высунулся Кибур, пыхнул трубкой, он, похоже, ее даже во сне не выпускает, и довольно хмыкнул.

Сигурд зашевелился на мостовой в двух шагах от нас. Ему серьезно досталось, но он все же поднялся на ноги. Потряс головой, словно выгонял из черепа рой надоедливых ос, и свирепо сдвинул брови. Если к нападению в корчме он был не готов, то теперь изрядно рассвирепел и собирался весь мир порвать на лоскуты.