Страница 2 из 6
-Жена Ксения из Смоленска,- соврал Домбровский.- У неё жил.
Сволочи, мародеры,- зло подумал он.
-Куда ж бабу свою подевал? В лазарете на спирт обменял? Ха-ха.
-Где-то я тебя встречал,- встал с лавки, приблизил к Александру свое обветренное, в крупных прыщах на щеках лицо, пожилой моряк. Почесал грудь под матроской. От него пахло чесноком и гнилыми зубами. Его кобура раскрылась еще больше, из нее выпал кисет. Но он даже не заметил этого.- В сентябре в Бердичевскую тюрьму вместе с комиссаром Иорданским генералов-корниловцев вез. Потом их в Быхов перевели. Ты не из тех ли офицериков? Недаром революционный комитет воззвания развесил, по поездам беглых генералов ловить. Кажется, видел тебя. Только, вроде, ты с бородой был. Нет? А ну сползай, разберемся.
Домбровский похолодел. Он моряка не помнил, мало ли конвоиров тогда сменилось. Это конец. Черт принес этого морского волка. В разных передрягах побывал, но здесь шансов нет, не вырваться. Ну пусть хоть некоторые из этих скотов перед смертью поймут, что судьба их напрасно с ним свела.
Начал взводить в кармане курок револьвера. Но тут медленно ползущий поезд дернулся, остановился.
-Что за...,- выругался моряк.
Молодой матрос стал вглядываться в пыльное окно, но в вечерних сумерках и тумане ничего разглядеть не смог. Вскоре в тамбуре послышались голоса. "Сюда заноси, да осторожнее, не стукни головой-то".
У купе, с давно сломанной дверью, появились трое человек в кожанках. Они несли на шинели раненного. Голова - в кровавых бинтах. Перевязана была и грудь какими-то тряпками прямо поверх черной авиационной куртки.
-Давай сюда, что ли.
Солдаты встали, освободили место на правой лавке.
-Комиссар наш, товарищ Эйдгер погибает. Срочно в станицу надо. Здесь врачей нет. На лошадях растрясем, не выдюжит.
Поезд на редкость мягко тронулся.
-Как это нет?-ухмыльнулся пожилой матрос.-Вона доктор, вроде, на верхней полке от безделья томится. Или ты не доктор?
Домбровский понял, что это его шанс.
Спустился вниз:
- Коротко и ясно опишите что за ранение.
-Трех офицеров на Верхней балке остановили,- начал объяснять один из "комиссаров". Ну документы у них...
-Подробности оставьте. По делу.
-Ну, по делу...Короче, один за шашку, другой за наган. Успели, падлы, махнуть и выстрелить. Мы их, конечно, порубали, а товарищ Эйдгер...Я помощник комиссара товарищ Линдгерс.
-Так. Все отсюда вон. Останьтесь только вы, - Домбровский указал на Линдгерса и пожилого матроса.- Найдите спирта или самогона.
-У кого самогон! - закричал один из затянутых в кожу комиссаров, побежал по вагону. Остальные быстро вышли.
-Окно приоткройте, духота невыносимая.
Это указание Александра выполнил матрос.
С комиссара сняли бинты, раздели. Он был в сознании, но говорил что-то бессвязное. Из его слов можно было разобрать только часто повторяемое: "... на свете много чего хорошего..." В лысой, как коленка голове, рана оказалась неглубокой, шашка содрала только часть скальпа, почти не повредив черепа. И с пулей "повезло". Она застряла во втором справа ребре, частично раскрошив его, но не сломав. Видно, смягчила удар пули, которая шла по касательной, авиационная куртка из плотной кожи.
Вскоре принесли штоф самогона. Сначала Домбровский обработал им раны, потом попросил у солдат нож. Ему дали австрийский трофейный с костяной ручкой. На смоченной самогоном и подожженной тряпке прокалил лезвие, а затем ловко подрезав часть тканей раненого, выковырял из груди смятую пулю. Она упала на пол, закатилось под лавку. Ее тут же достал товарищ комиссара, положил в карман.
Домбровский влил в рану самогона. Эйдгер закричал. Его прижали к лавке. Теперь поляк попросил солдат раскурить сигарету, прижег ею кровоточащее отверстие в груди. Комиссар на этот раз взвыл, дернулся несколько раз всем телом, затих.
-Не помер?- спросил матрос.
-И нас с вами переживет,-ответил Александр.
Разорвал на себе нижнюю рубашку, перебинтовал плотно комиссара.
-Рану на голове зашить надо,-сказал поляк.- Найдите иглу с нитками.
Довольно быстро принесли и то, и другое. Домбровский велел матросу стягивать на голове кожу, а сам быстро принялся широкими стежками сшивать её нитками. Когда закончил, обработал самогоном, перевязал. Во время этих процедур Эйдгер не издал ни единого звука. После открыл вполне осмысленные глаза: "Спасибо, товарищ". "Живите долго и счастливо",- ответил Домбровский.
Ему крепко пожал руку Линдгерс:
-Мы очень вам благодарны, товарищ. У меня нет с собой денег, но вот.
Помощник комиссара достал из кобуры револьвер, протянул Александру:
-Возьмите, от всего сердца, товарищ. Вижу, вы попали в переделку, одежда на вас потрепанная, а лицо...из дворян?
Отпираться было бессмысленно, Домбровский кивнул.
-Это даже хорошо,- неожиданно сказал Линдгерс.- Революция должна сплотить всех, только тогда мы построим новый мир.
На ближайшей станции комиссары вышли. Александра отвел в сторону пожилой матрос:
-Вот что, Домбровский. То, что ты красного комиссара подлечил, конечно, хорошо. В переделку попал? Только исподнее на тебе, которое ты на бинты рвал, чистое, генеральское. Я, брат, в этих делах ушлый. И ты, я смотрю, не промах. Так вот не промахнись в другой раз. Следи за маскарадом. Езжай с миром куда тебе надо, но мой тебе совет- ежели надумаешь с большевиками воевать, больше мне на пути не попадайся. Не пощажу. Знаю, коммунисты обманут народ. По- другому на Руси не может быть. Вам-генералам, дворянам и помещикам в феврале дали шанс, но вы его профукали и нет вам более никакой веры. Теперь праздник толпы. Народ устал от духоты. Он хочет подышать очередным сладким, каким еще никогда не бывало, обманом. Хоть немного. Как кокаином, а там...все одно пропадать.
Краска залила лицо Домбровского, он забрался на свою верхнюю полку, отвернулся к стенке. Более его никто не тревожил, а он думал: это до какого же отчаяния нужно дойти, чтобы ради минутной эйфории сознательно идти на плаху. Вот ответ на то, почему всё происходит. Духота. Как там у Пушкина: "...чем триста лет питаться падалью..." Да, прорвало Россию. У того же Александра Сергеевича: "... обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад" . Да, мы, генералы, скинув царя, ничего не смогли предложить взамен. А когда поняли, что Керенский и Советы ничтожество, не смогли справиться и с ними. Грош нам цена. И теперь ради очередного кокаинового опьянения черные массы пойдут на все, не остановятся ни перед чем. А, значит, почти невозможно их будет победить. Линдгерс сказал- революция должна сплотить всех, только тогда мы построим новый мир. Может, он прав и незачем вступать в битву с большевиками? Нет, всё это лирика. Сегодня я вылечил комиссара, в этом есть символичность. Нужно вылечить всю Россию как бы она этому не сопротивлялась.
За Таганрогом в вагоне почти никого не осталось. Только двое солдат.
Поляк примостился у окна на нижней полке, задумчиво смотрел на пробегающие мимо пустые от листвы тополя. Туберкулезного вида солдат, что сидел рядом, дернул его за рукав:
-А ведь и мне ваше лицо знакомо. Кажется, видел вас в прошлом году на Румынском фронте, во второй дивизии.
Солдат подчеркнуто называл Домбровского на "вы".
-Ошиблись, любезный,-спокойно ответил Александр.
Служивый хмыкнул, но больше вопросов задавать не стал, только весь оставшийся путь постоянно на него косился.
И вот наконец Ростов. До Новочеркасска, куда и держал путь Домбровский, рукой подать. Встретились на перроне со штабс-капитаном Чунихиным, который ехал в соседнем вагоне. С ним вместе сидели в Быхове. Чунихин был одет то ли деревенским коробейником, то ли разорившимся лавочником. На ногах его и вовсе не было сапог. Обувью ему служили берестяные лапти и грязные обмотки.
-Ну как вы?-спросил штабс-капитан.
-Замечательно,-ответил Домбровский.- Успел по дороге извлечь пулю из большевистского комиссара и узнать истинную причину нынешней вакханалии от революционного матроса. Духота.