Страница 16 из 29
– А в чём её ценность, – не унимался Эйнар, даже Вишена на этот раз заинтересованно уставился на книжника.
– Об этом после, пора нам расходиться, – ответил Рагдай, указывая на людей ярла Эймунда, приближающихся к ним со стороны селения, – нужно спрятать Ладри.
– Жалко, а я думал, что в Викхейме я найду дом, семью, и что здесь мой конец пути, – сказал печально Вишена, – а это не конец, это теперь начало пути…
Глава пятая
ВЕТЕР ЯНТАРНОГО МОРЯ
Звуки флейты были нежны и прозрачны. Поскольку любое повторение приятно для органов чувств, повторение комбинации звуков для слуха, вызывает приятные чувства, музыка, дающая ещё и возможность получать удовольствие через восприятие разнообразных гармоний, является самым простым, бесконечно разнообразным инструментом для воспитания, развлечения и украшения буден, и поэтому музыкальные произведения, записанные и не записанные, превосходят численно все другие творения людей.
Мелодия флейты сейчас, то зависала трелью высоких нот в вечернем морском воздухе, то ступенями соскакивала вниз, а потом снова взбиралась вверх, обрывалась и начиналась сначала. Флейтиста звали Бирг по прозвищу Безухий. Это был стройный юноша с чёрными волосами, вьющимися как мелкое руно, на висках и затылке. Он сидел на борту длинного и быстроходного драккара Вишены Стреблянина, свесив ноги над водой и зачарованно смотрел на горизонт – ровный, без привычной серой полосы берегов, чёрных силуэтов северных скалистых гор. Прозвище Безухий он получил из-за того, что всё время ошибался при игре на своей флейте. Однажды очень давно один учёный старый грек, попавший в плен к Гердрику Славному, и проданный потом одному соседнему бонду, и умерший от пьяных побоев своего нового хозяина, рассказал Биргу, что однажды греческая богиня Афина подарила пастуху Марсию свою волшебную флейту, и пастух стал так хорошо играть на ней, что поразил даже бога солнечного света Аполлона. Оказалось, что он играл лучше бога. За это Аполлон убил пастуха и снял с него кожу. Музыкант трагически погиб, но имя Марсия стало известно всем людям и на все времена. Этим старый и умный грек хотел, видимо, сказать маленькому Биргу, что для того чтобы стать великим музыкантом, нужно быть готовым отдать свою жизнь, если не в прямом, то в переносном смысле. Нужно быть готовым заключить сделку с богами, и ни за что им не показывать своего превосходства хоть в чём-то. А что из этого получится на самом деле, лучше не и думать, ведь если не кожу снимут потом, то неприятностей точно не оберёшься. Тем не менее после этого маленький мальчик в своё любое время, свободное от помощи по хозяйству родителям, а потом и во время походов в дружине конунга Вишены, стремился играть на флейте и совершенствоваться в игре. В конце концов, он научился весьма сносно играть и освоил все мелодии, услышанные им от скальдов на пирах или просто так, придуманные кем-то ещё.
Он освоил все мелодии, услышанные им от скальдов на пирах или просто так. Однако игра на гуслях, бубнах или флейтах всегда только дополняли песни скальдов, их саги. Биргу же была интересны мелодии и ритмы. Однажды он принялся сочинять собственные мелодии. Он сочинил их за несколько лет великое множество. Пробуя их записать, он использовал руны, где каждая руна обозначала устойчивый отрывок мелодии, последовательное повышении трёх нот вверх, или вниз, или обыгрывание какой-то комбинации звуков. Беда была в том, что комбинаций было много, гораздо больше, чем он знал, или мог придумать рун. К тому же записывать приходилось, то сажей на бересте, то царапать на досках или камнях, из-за чего знаки искажались, стирались, их потом было трудно читать. Играя потом по памяти или по записям свои же мелодии, Бирг зачастую ошибался. Эти ошибки были слышны только ему, но он каждый раз останавливался при этом, начинал играть сначала, вздыхал, ругался беззлобно. Окружающим казалось, что он просто не умеет играть как следует. Так как звук он из флейты извлекал громкий, пальцы у него были на руках все на месте, то единственным объяснением такого поведения, могло служить только его тугоухость. Отсутствие слуха к музыке, или просто частичной глухоты. Так Бирга прозвали Безухим. Сейчас он сидел спиной к мачте и парусу, не видя кормы и носа ладьи. Таким образом, он остался один на один с флейтой, музыкой и водой пролива. За его спиной скрипела мачта, вздрагивал парус, вяло переговаривались Свивельд и Ингвар:
– Я тебе скажу просто, если бы я осматривал парус, то я увидел бы, что в него завернулся человек, хоть и мальчишка Ладри.
– Этот Ладри так худ, что я принял его за свёрнутую шкуру.
– Человека о шкуры отличить не можешь…
– Жалко тебе, Свивельд, что он плывёт с нами на корабле? Много места он не занимает, много воды не пьёт, на долю в добыче не рассчитывает.
– Ещё бы он рассчитывал на долю в добыче, Ингвар, ты что?
– Он станет викингом, а то всё время сидит среди коров, ячменя и куриц, кроме поля, садков на запрудах, ничего не знает, не видит, разве что в набег на озёрных людей когда-нибудь возьмут.
– Ты не понимаешь, – Свивельд перешёл на шёпот, – наш вождь Вишена теперь для всего рода Эдмунда стал, вроде как не совсем другом. Он конечно отдал выкуп за выбитый глаз Акара, но Маргит ему не простит бесчестья, а заодно и все остальные. Где мы получим зимовку в следующем году? Страйборг и все фьорды раньше принадлежавшие Гердрику для нас закрыты. Зачем нужно было возвращать золото его дочерям, если Вишена теперь для них хуже врага? Фьорды Эймунда тоже для нас закрыты. С кем мы поссоримся в следующем году? Из-за Ладри ещё будут неприятности, вот увидишь. Со стороны выглядит, что мы его украли из-за ссоры с сыновьями и дочерью ярла Эймунда. Удивляюсь, как Вишена ещё ничего не сделал первой жене Эймунда, умершей три года назад, хе-хе…
– Ладри сам влез на ладью и сам спрятался в парус, просто мы об этом не сказали людям ярла, искавшим его на драккаре перед отплытием.
– Клянусь всей волшебной пряжей богини Фрейн, этому не поверит ни ярл Эймунд, ни общий тинг, а этот Бирг в своё флейту всё дует и дует, того гляди, попутный ветер спугнет.
– А я его сейчас я его в воду спихну…
Но Бирг сам оборвал игру. Его отвлекли две чайки, на большой скорости упавшие неподалёку в воду, в серебряное пятно рыбьего косяка. Бирг слез с борта на свою скамью и подперев подбородок кулаком, уставился берега пролива между торчащими из воды скалами, и на близкую гору Птичьего остров. Низкое красное солнце, нарезанное на горизонтальные полосы узкими чёрными облаками, освещало эту картину, делая воду Янтарного моря свинцовой. Книжник Рагдай, о чём-то тихо говорящий задумчивому Вишене, тоже смотрел на эту величественную картину, стоя под головой дракона.
– Что перестал играть, Бирг? – спросил Свивельд, делая вид, что поднялся размять ноги.
– Флейта намокла, – ответил музыкант, – я её сделал из молодой ивы, у неё хороший звук, но древесина быстро размокает от слюны.
– Особенно если играть с самого утра, – зло сказал Свивельд.
– Это верно, сырость любую древесину испортить может, – произнёс важно Ингвар, – у них там, в нашей погоде, всё быстро намокает, что Ирландия, что Британия, туманные, скользкие и бесноватые, Нарисовали на каждой двери крест и думают, что над их болотами будет больше солнца, хотя надо признать, дичи там полным полно. Они даже в честь добычи каменные круги ставят, и камни ищут и тащат месяцами до места, потом там молятся. Одно слово – кельты!