Страница 15 из 20
– А что за человек Кобылинский? – спросил Гузаков.
– Пока не знаю, – сказал Яковлев. – Завтра познакомлюсь с ним поближе.
– А мне, Василий Васильевич, – Гузаков смущенно опустил голову, – очень хочется увидеть царских дочерей. Узнать, действительно ли они такие красивые, как молву о них распускают.
– Спроси завтра у Кобылинского, он тебе расскажет.
Глава 5
Утром они встретились с Кобылинским в комнате заседаний солдатского комитета отряда особого назначения. Матвеев подготовил ведомости на выдачу жалованья и, когда Яковлев спустился на первый этаж, тут же попытался вручить их ему. Но Яковлев, поздоровавшись со всеми, спросил Кобылинского:
– Вы ознакомились с этими ведомостями, Евгений Степанович?
– Пока еще нет, – ответил Кобылинский.
– Проверьте их, пожалуйста, – попросил Яковлев. – Никто не знает всех людей вашего отряда лучше, чем вы. Я не хочу, чтобы в финансовый документ вкралась какая-нибудь ошибка.
– Чего здесь проверять? – нервно спросил Матвеев.
– Мне доверили очень большие деньги, – спокойно произнес Яковлев. – И я несу перед Советом народных комиссаров самую строгую ответственность за каждую истраченную копейку. Без подписи начальника отряда ни одна ведомость не может считаться действительной.
Яковлев специально сказал об этом, давая понять Матвееву и членам комитета, что с этой минуты все они находятся в его полном подчинении. Деньги – главная власть над людьми. Они – награда не только за добросовестный труд, но и за верную службу. И это должен понимать каждый.
Кобылинский молча подошел к Матвееву, взял листки ведомостей и, сев за стол, начал неторопливо просматривать их. Матвеев остановился за его спиной и, перегнувшись через плечо Кобылинского, смотрел, как тот подписывает составленные им листки.
– Пожалуйста, не дышите мне в ухо, – сказал Кобылинский, поворачивая голову к Матвееву. – И не облокачивайтесь на мое плечо.
Матвеев, сгорая от нетерпения, отошел в сторону, сделал несколько нервных шагов по комнате и остановился около Яковлева. Ему, по всей видимости, до сих пор не верилось, что сейчас он и остальные солдаты отряда получат деньги. В последнее время Матвеев, как и все остальные, очень нуждался. Жалованье не выдавали почти пять месяцев, не на что было купить даже табак. А теперь появлялась возможность обзавестись не только табаком, но и подарками для жен и детишек. Многие солдаты уже давно готовы были бросить службу и уехать домой.
Кобылинский, подписав последнюю ведомость, аккуратно сложил их в стопку и протянул Яковлеву.
– Все абсолютно верно? – спросил Яковлев.
– Все, – кивнул головой Кобылинский.
В эту же минуту в комнату вошел Гузаков. В руках у него был среднего размера чемоданчик из золотисто-шоколадной кожи. Все как по команде уставились сначала на Гузакова, затем на его чемодан. Яковлев взял чемодан, поставил его на стол, расстегнул ремни и замки, открыл крышку. Чемодан был набит пачками новеньких керенок. Матвеев и остальные члены солдатского комитета расширенными глазами смотрели на них. Не удержался от соблазна взглянуть на деньги и Кобылинский. Наконец Матвеев, сглотнув слюну, спросил:
– Выдавать будете керенками?
– А вы как же хотели, господа? – подчеркивая последнее слово и не скрывая иронии, сказал Яковлев. – Царя вы свергли и привезли сюда, в Тобольск. А теперь хотите, чтобы жалованье вам выдавали золотыми царскими червонцами? Все, что связано с императорской Россией, рухнуло. И червонцы тоже. Советская власть своих денег еще не выпустила. Так что рассчитываться будем керенками. Кстати, и Керенского вы тоже свергли.
– Не мы, а вы, – произнес один солдат, просверлив Яковлева недобрым, тяжелым взглядом.
– И мы приняли в этом самое горячее участие, – согласился Яковлев. Внимательно посмотрев на солдата, он закрыл чемодан, защелкнул замки и, обратившись к Кобылинскому, сказал: – Чтобы не было толчеи и беспорядка, я прошу вас, Евгений Степанович, поставить у входа в дом охрану. Сюда пропускать группами по пять человек.
Первыми получили деньги члены солдатского комитета. Каждый из них, не отходя от стола, слюнил пальцы и пересчитывал хрустящие новенькие купюры. Потом бросал короткое: «Благодарю», засовывал деньги в карман и отходил в сторонку. Яковлев обратил внимание на то, что все солдаты были грамотными. Расписывались быстро, четким почерком, иногда с красивыми вензелями. И он невольно отметил, что команда у Кобылинского подобралась неплохая.
Все то время, пока Яковлев выдавал деньги, за его спиной стоял Петр Гузаков. Подходя к столу, солдаты отряда сначала смотрели на него и только потом опускали глаза на денежную ведомость.
Через два часа чемодан Яковлева почти полностью опустел. Последним получал жалованье начальник отряда Кобылинский. Он сел напротив Яковлева на краешек стула, пододвинул ведомость и не торопясь поставил напротив своей фамилии длинную, аккуратную подпись. Деньги пересчитывать не стал, сразу положив их в карман.
Последние месяцы Кобылинский, как и все солдаты, жил в нужде, хотя и не признавался в этом. У него не было денег даже на то, чтобы купить у спекулянтов свежие носки и рубашку. Жалованье не выдавали с октября прошлого года до апреля нынешнего, а никаких доходов ни у него, ни у отряда в Тобольске не было. А деньги ему были необходимы. Евгений Степанович Кобылинский влюбился. Не закрутил роман, на который так горазды офицеры стоящей в глухом провинциальном городке воинской части, а, как ему представлялось, нашел свою единственную, настоящую любовь. Ей оказалась учительница гимназии Клавдия Михайловна Биттнер.
Стройная красавица с тонкими черными бровями и роскошными локонами пшеничных волос носила фамилию своего скандинавского пращура – пленного шведа, отправленного Петром I после Полтавской битвы в Сибирь. Швед женился на русской крестьянке и навсегда остался в Тобольске, подарив наследникам свою скандинавскую фамилию. Кобылинский познакомился с Биттнер, когда царевичу Алексею потребовался преподаватель русского языка. Царские дети не прекращали образования даже в ссылке. Французским языком с ними занимался швейцарский подданный Жильяр, английским – подданный Великобритании Гиббс, историю государства Российского преподавал сам Николай II. Преподавать русский язык и литературу было некому. Государь попросил Кобылинского найти детям хорошего учителя.
Кобылинский пришел в гимназию. Когда ему представили Клавдию Михайловну, он онемел. Ему показалось, что и она была поражена не меньше его. Она смотрела на него своими большими, выразительными темными глазами и все пыталась произнести какую-то фразу. А он, глядя на нее, забыл, зачем пришел в гимназию. Выручила директриса.
– Клавдия Михайловна, – мягко сказала она, – господину полковнику нужен преподаватель. Я порекомендовала ему вас.
Клавдия Михайловна протянула тонкую, узкую, слегка дрожащую руку, Кобылинский осторожно, словно боясь выронить, взял ее за пальцы, склонил голову и поцеловал.
А когда снова увидел глаза Клавдии Михайловны, понял, что она взволнована не меньше его.
– У меня к вам предложение очень деликатного свойства, – не отводя взгляда от ее прекрасных глаз, сказал он. – Не могли бы вы давать уроки одному мальчику.
– А в чем заключается деликатность? – постепенно приходя в себя, спросила Клавдия Михайловна.
– Мальчик болен. Он много времени проводит в постели.
– Где он находится? – спросила Клавдия Михайловна.
– Я сам буду каждый раз провожать вас к нему, – сказал Кобылинский.
– Но я могу это делать только после окончания занятий в гимназии, – она снова посмотрела на него своим завораживающим взглядом.
– Для мальчика это будет даже лучше, – сказал Кобылинский.
Однако, узнав, кому придется давать уроки, сразу сникла. Глядя на Кобылинского, совсем по-детски пролепетала:
– Извините, Евгений Степанович, но я с этим не справлюсь. Как же я могу преподавать Цесаревичу? Кто я такая?