Прайм-тайм

Она скомкала потное одеяло в самом конце кровати, засунула в него ноги и уставилась на потолок. Но не могла лежать спокойно, ожидание было невыносимо.

Анна закрыла глаза и, тяжело дыша, прислушалась к звукам радио, долетавшим из-за тонкой стенки, двое ведущих программы ссорились и смеялись на фоне музыки, сменявшейся криками и рекламными заставками. Потом начался выпуск новостей.

Женщина в студии программы «Эхо» явно нервничала, вероятно, ее взяли на время летних отпусков и доверили вести выпуски в день, когда все предпочитали отдыхать. От нее Анна, особо не прислушиваясь, узнала о террористической атаке на автобус в центре Иерусалима и неожиданном заявлении лидера оппозиции в связи с законопроектом по региональному вопросу, по которому правительство вроде бы собиралось принять решение следующей осенью. Затем прозвучало сообщение о смерти Мишель. Анна Снапхане вся обратилась в слух, но информация оказалась короткой, только факты, без лишних комментариев, а потому почти неинтересной. Журналистку Мишель Карлссон нашли мертвой в передвижной аппаратной после записи телевизионной программы. Полиция подозревала самоубийство и пока со ссылкой на интересы следствия отказывалась от комментариев.

Ведущая сделала паузу на полсекунды, потом перешла к рассказу о пропаже двух человек из прогулочной лодки, плавающей вверх дном в озере Венерн, наводнении в Польше и о погоде: холодный фронт продолжил движение на юг через страну, а за ним следовала новая область низкого давления из Атлантики. В Свеаланде днем ожидались непрерывные дожди, местами с грозами, а к вечеру прояснение с северной стороны.

Мариана внезапно уменьшила громкость, информация о погоде в Норланде застряла на полпути к стене.

Анне Снапхане показалось, что обои приблизились, ей стало тяжелее дышать. Она встала не без труда и, обойдя кровать, подошла к окну, посмотрела на мост и маленький канал. Открыла окно с целью проветрить комнату, и у нее перехватило дыхание, когда ветер вцепился в створку, угрожая вырвать ее из рук. Испуганная, Анна захлопнула окно, дрожащими пальцами вернула задвижку на место. Потом отдыхала минуту, сидя на письменном столе спиной к дождю. После чего подошла к двери, уверенная, что она заперта.

Но это оказалось не так. Анна приоткрыла ее осторожно, услышала голоса, долетавшие из общей комнаты. Выглянула наружу: пусто и темно, приглушенные звуки доносятся со всех сторон. Свет от ее окна упал на дверь, расположенную напротив через коридор, в комнату Карин Беллхорн.

На принятие решения у Анны ушло одно мгновение. Она беззвучно покинула свою комнату, на цыпочках сделала два шага в темноте до двери Карин и открыла ее.

Продюсерша сидела за своим письменным столом и удивленно посмотрела на Анну Снапхане опухшими глазами, когда та шагнула внутрь и закрыла за собой дверь.

– Что?..

Она приподнялась со стула, и Анна прижала указательный палец к губам.

– Мне надо поговорить с кем-то, – прошептала она. – Иначе я сойду с ума.

– Нам нельзя общаться, – прошептала Карин в ответ. – Вернись к себе в комнату.

Нижняя губа Анны начала дрожать, а потом и руки тоже.

– Пожалуйста, – взмолилась она, – я не справлюсь с этим.

Продюсерша подошла к ней, окинула взглядом, взяла ее за руки.

– Бедняжка, – произнесла она тихо. – Посиди немного. Анна опустилась на кровать, прижала ладони к лицу и заплакала. Слезы теплыми струйками потекли по щекам, уже не обжигая их, как это было в одиночестве в ее собственной комнате.

– Черт, – всхлипнула Анна, – дьявольщина какая-то. Как это могло случиться?

Карин Беллхорн вздохнула глубоко, с шумом, напоминающим всхлипывание.

– Я не знаю, – сказала она. – Я ничего не понимаю.

– Ты видела ее?

Анна посмотрела на продюсершу. Карин смахнула наверх седые волосы, отвела взгляд в сторону:

– Да.

– Она была еще теплой, но там, в автобусе, ведь было тепло. Ты видела револьвер?

Пожилая женщина кивнула.

– Мне никогда не приходилось сталкиваться ни с чем столь отвратительным, – продолжила Анна Снапхане, слова лились из нее ручьем. – Я никогда не видела прежде мертвого человека, и тем более друга, с кем проработала почти четыре года, кого видела в полном здравии всего несколько часов назад… и убитого! Застреленного! И потом, это серое вещество, прилипшее на стене и мониторах… Это же были ее мозги, черт побери, ее дьявольские мозги, они висели там на телевизионных экранах… Как это отвратительно: ее воспоминания, ее детство, ее чувства, все, чем она жила и дышала, а сейчас отвратительная липкая масса и…

Она наклонила голову и заплакала снова, почти в голос. Карин положила теплую руку ей на затылок.

– Анна… – прошептала она. – Анна, милая, ты не должна здесь находиться, полицейские с ума сойдут, если найдут тебя у меня, успокойся, моя хорошая…

Анна Снапхане сделала глубокий вдох, слезы текли по ее щекам, носу, подбородку.

– Черт, – прошептала она, – черт, Карин, как отвратительно…

– Я знаю, – сказала продюсерша и заключила ее в свои объятия. – Я знаю…

Потом они долго сидели – пожилая женщина прижимала к себе молодую.

– Мне ужасно стыдно, – прошептала Анна, когда немного успокоилась, а Карин отпустила ее плечи. – Я всегда так злилась на Мишель.

– Ничего подобного, – сказала Карин. – Ты наговариваешь на себя.

– Нет, – возразила Анна, вытирая лицо рукой. – Я терпеть ее не могла просто потому, что она была гораздо красивее и лучше меня.

– Вовсе нет, – запротестовала продюсерша. – Как журналист ты всегда намного превосходила Мишель.

– Я имею в виду – лучше на телевидении, – сказала Анна. – Она смотрелась на экране совсем иначе, чем я. Ты знаешь, что на место ведущей «Женского дивана» претендовали я и она? Она получила его. А я так и не простила ей этого.

– Она стала богатой и знаменитой за твой счет?

Анна подумала немного, кивнула:

– Примерно так.

Карин Беллхорн улыбнулась едва заметно:

– И видишь, как хорошо все обернулось для нее.

Анна ошарашенно посмотрела на собеседницу, заглянула в глаза, рассмеялась истерически.

– Как раз сегодня я лучше ее, – сказала она.

Они молча сидели рядом на кровати, Анна Снапхане чувствовала, как спокойствие постепенно разливается по ее телу.

– Ну и вечерок выдался, – сказала она спустя некоторое время.

Карин Беллхорн вздохнула и покачала головой:

– В такой сумбурной записи мне никогда не приходилось участвовать, а я многое повидала на своем веку. Анархисты явно были лишними, кто нашел их?

– Мариана, по-моему. Слышала бы ты, как она и Бэмби Розенберг в два часа ночи в общей комнате поспорили относительно любительниц сниматься в газете чуть ли не голышом. Какие страсти кипели! А потом, в разгар всего этого, пришел Хайлендер.

– Он ужасно поссорился с Мишель.

– Сам шеф? Из-за чего же?

– Дал ей пинка под зад.

– Перестань!

Карин предостерегающе прижала палец к губам:

– Точно. Я сама присутствовала. Он заявился сразу, как только мы закончили работу. Мишель, конечно, была не расположена к дискуссии, ты же знаешь, как она обычно нервничала после записи, особенно после такой…

– Хайлендер явно не большого ума, – заметила Анна Снапхане.

– Его аргументы были, конечно, железные, но он не мог выбрать худшего момента, чтобы их озвучить.

– И чем он мотивировал свое решение?

– Что она слишком старая.

– Слишком старая? Да ей только тридцать четыре исполнилось в понедельник!

Карин улыбнулась еле заметно, не без намека на ехидство:

– Сначала Мишель не поняла, что сказал Хайлендер, она же все еще была возбуждена после записи. Потом в какой-то момент мне показалось, что она вот-вот грохнется в обморок, у нее лицо побелело, желваки на щеках заходили. Затем она просто взбесилась, орала, что он чертов придурок, поднявшийся благодаря тому, что лизал задницы, убирал туалеты и готовил кофе всяким шишкам в Лондоне…

– Это и в самом деле правда, – заметила Анна.