Перст судьбы. Эсмиль

– Ульнара? – брови Эсмиль недоуменно приподнялись. Вот уж не ожидала она встретить здесь Старшую Мать Дома Зинтар. – Что с этим рабом не так? Почему он в таком состоянии? – она кивнула на сцену.

Но легита пропустила ее вопрос мимо ушей.

– Не жалко денег? – рот Ульнары скривился в жесткой усмешке, не предвещавшей ничего хорошего. – Смотри, потратишь их впустую. Хочу тебя предупредить: он давно уже ни на что не способен ни как мужчина, ни как воин. Потому и отдаю практически даром. Никчемный, бесполезный кусок мяса! Годный только в корм!

Она даже не пыталась скрыть ненависть, сквозившую в ее взгляде, когда ее глаза обращались к несчастному. Эсмиль нахмурилась, ощутив смутное подозрение, но голос ведущей заставил ее молча обернуться к сцене.

– Сто скерциев раз! Сто скерциев два! Сто скерциев три! Продано! Лот номер сорок шесть купила наследница Дома Маренкеш за сто скерциев.

Да, теперь он собственность Дома Маренкеш. Теперь у него новая хозяйка, которая поставит свое клеймо и даст новое имя. Или его так и потащат на алтарь безымянным? Зачем имя тому, кто уже почти труп?

Цепи сняли с колец, и бывший центурион упал на колени, как подкошенный. Охранники, вытащившие его на сцену, теперь собирались уволочь невольника в подсобное помещение, но перед этим нужно было поставить печать.

Один из управителей приблизился к Эсмиль, но девушка лишь покачала головой.

– Я хочу сначала провести обряд "привязки", – сказала она.

– Ясновельможная госпожа, простите никчемного раба, но правила аукциона запрещают выводить собственность без хозяйской печати.

– Тогда, отведите его в отдельную комнату и пригласите лекаря. Я не хочу, чтобы он умер с моей печатью, это плохо отразится на моей репутации.

– Хорошо, госпожа, сейчас все организуем.

Управитель подал знак мернейцам, те подхватили несчастного под руки и буквально снесли по ступенькам вниз. Идти самостоятельно мужчина был уже не в силах.

Его затащили в небольшую комнатку позади сцены, всю меблировку которой составлял бурый от крови топчан и грязный стол, заваленный обрывками бинтов. Именно здесь местный лекарь проводил операции по удалению старого клейма.

Раба грубо швырнули на топчан. Лекарь – старый и седой, с длинными паучьими пальцами – дернул мужчину за волосы, заставляя задрать голову, оттянул веко, заглянул в рот, зачем-то потыкал пальцем язык и тяжело вздохнул. Легче воскресить мертвого, чем сделать так, чтоб этот дожил до обряда "привязки". Если он помрет прямо здесь, это будет большой позор для аукционного дома. Старшая Мать Нальсарин никому не простит порчу своей репутации, виновников запорют насмерть!

Немного подумав, лекарь достал из чемоданчика маленький узелок с белым порошком. Харшиз был сильнейшим обезболивающим, но вместе с тем и галлюциногеном, вызывающим быстрое привыкание, поэтому его использовали только в самых редких случаях, например, во время операций или чтобы облегчить женщине роды. Старик отсыпал нужную дозу порошка в мерную ложечку, расколотил его в стакане мутной воды и жестом указал охранникам, что делать дальше. Мернейцы тут же разложили бывшего центуриона на топчане. Один навалился всем телом, ломая малейшее сопротивление, другой взял со стола металлическую воронку и втиснул ее пленнику между плотно сжатых зубов. Лекарь быстро влил в воронку свое снадобье.

Несколько минут ничего не происходило, но вот мужчина надсадно закашлял, содрогаясь всем телом, его веки с трудом поднялись, глаза постепенно начали принимать осмысленное выражение. Боль от побоев растворилась в наркотической эйфории, но разум оставался ясным. В одно мгновение левантиец оценил обстановку и весь подобрался, ожидая нападения.

Дверь комнатки приоткрылась, пропуская управителя и новую хозяйку.

– Снимите с него цепи, – приказала девушка, невольно сморщив носик при виде своей новой покупки. – Я хочу провести обряд прямо здесь, подготовьте все необходимое. Если он выживет после этого, то я позволю поставить ему печать моего Дома.

Управителю не оставалось ничего другого, как исполнить волю ясновельможной госпожи. Иначе, если пленник загнется прямо здесь, хозяйка аукциона спросит уже с него самого.

Через пять минут было все готово: золотая чаша, уменьшенная копия той, что хранилась в главном храме, обсидиановый нож и переносной алтарь.

Пришла жрица, закутанная с ног до головы в красную мантию так, что лишь узкие миндалевидные глаза были видны в разрезе покрывала. Невольника с силой удерживали на топчане, пока она читала воззвание к Бенгет на мертвом языке, на котором, по легенде, говорили сами боги. Одним точным ударом кинжала жрица рассекла кожу на его груди, как раз напротив сердца. Остро отточенное лезвие легко вспороло человеческую плоть – и в чашу закапали тяжелые темно-красные капли. Ритуальный кинжал был особым, в каждом уважающем себя Доме имелись такие: намоленное лезвие, посвященное богине, не оставляло после себя шрамов, поскольку было пропитано неким составом, секрет которого знали только жрицы Бенгет.

Затем, представительница кровавой богини повернулась к Эсмиль. Девушка взяла в руки протянутую чашу и, ничуть не поморщившись, пригубила ее содержимое. Под заунывное песнопение жрицы, Эсмиль подалась к невольнику и, глядя в его глаза, с трудом открывавшиеся на заплывшем от побоев лице, произнесла кодовые слова, завершающие ритуал "привязки":

– Мой Дом – Дом Маренкеш, твой Дом – Дом Маренкеш. Именем Бенгет Всеблагой, Матери сущего, Пожирательницы вечности, я связываю тебя – твое тело и душу, твои помыслы и желания, твою жизнь и смерть, твою волю и неволю – отныне и до тех пор, пока сама не отпущу в царство мертвых. И с этой минуты нарекаю тебя Зирван!

В черных глазах раба сверкнуло осмысленное выражение. Эсмиль приняла его за добрый знак и щедро расплатилась со жрицей. Та благословила наследницу знатного Дома и удалилась, похожая на мумию в своих ритуальных одеждах.

– Опустись на колени, раб, и поприветствуй свою новую хозяйку, – напыщенно произнес управитель. – Теперь твоя жизнь и смерть принадлежат Дому Маренкеш!

"Лот номер сорок шесть" хрипло рассмеялся, без малейшего намека на покорность. С видимым усилием он приподнялся на топчане и сел, не сводя с девушки тяжелого звериного взгляда.

Эсмиль недовольно нахмурилась. Такого просто не могло быть! Прошедшие "привязку" мужчины становились преданными и покорными, ловящими каждый взгляд своей хозяйки, реагирующими на малейшее изменение ее настроения. А этот смотрел на неё с таким выражением, точно это и не его только что "привязали" к новому Дому!

– По какой причине Ульнара Зинтар выставила тебя на торги? – спросила она, глядя на невольника испытывающим взглядом.

Мужчина даже не шевельнулся, продолжая молча подпирать стенку.

– Отвечай, раб! – прикрикнул управитель, но тот даже бровью не повел.

Эсмиль не хотелось устраивать показательное выступление на глазах у чужих рабов. Еще не хватало, чтобы эти шакалы разнесли по всей Амарре, что наследница Маренкеш не справляется со своими невольниками! Пришлось пойти на риск, приказать управителю выйти и забрать охрану с собой.

– Вы уверены, госпожа? – тот с сомнением оглядел "лот номер сорок шесть". – Он не выглядит безопасным.

– Ты сомневаешься во мне? – Эсмиль вскинула тонкую бровь, поигрывая хлыстом.

– Нет, госпожа, что вы! Простите ничтожного раба, – с этими словами управитель отвесил несколько поклонов, угодливо сгибая спину чуть ли не до земли, и, пятясь, выскользнул за двери. Следом за ним, раскланявшись, удалились и мернейцы.

– Теперь, когда мы остались одни, – начала девушка задумчивым тоном, приближаясь вплотную к своей покупке, – нам придется повторить обряд. Наверное, присутствие посторонних сбило "привязку".

Сидя, он был почти одного с ней роста, так что не пришлось даже нагибаться. Эсмиль с присущей ей самоуверенностью сжала ладонями виски непокорного раба, заставляя его поднять голову. Не отрывая пристального взгляда от его глаз, она жестко повторила: