Мироздание

– А, может, на эти же точки смотрит кто-то с совершенно другой планеты и думает о том же, что и мы. И все взгляды эти устремлены к одним и тем же звездам: мы не видим друг друга, но есть что-то, что всех нас объединяет, и это что-то и есть те самые звезды, которыми мы любуемся сейчас, – пока Лео рассуждал, он ни разу не взглянул на свою собеседницу, но ощущал, что все его слова западают глубоко в душу Марте. – А может, мы смотрим на те же звезды, что смотрели сотни лет назад еще в прошлой своей жизни. Смотрим на те звезды, которые видели наши родители и прародители и которые еще увидят наши дети и дети наших детей. Звезды видят разные поколения людей, а люди, видят одни и те же звезды. Забавно. Правда?

– Забавно, но не это.

– А что же? – спросил Лео, хотя на самом деле ответ на этот вопрос его ни капли не интересовал.

– Твои мысли. Вот что забавно. – Марта произнесла эти слова так тихо, что Лео еле их разобрал, и также тихо добавила. – Ты странный…

И действительно в ее словах была некоторая правда. Странный, именно так называли Лео те, кто не мог его понять. Он был другой. И, казалось, такой другой он не был нужен никому и этому миру в первую очередь. Никто бы никогда и не подумал, что быть таким, как все в его возрасте, на самом деле так сложно. Он стал индивидуальностью, но та индивидуальность, в какую превратился он, была вынуждена оставаться в тени жизни, в то время, как у заурядностей эта жизнь била ключом. Он всего лишь мыслил по-другому, но хотел от судьбы почти того же, что и все остальные. Он много раз пытался сделать свою жизнь похожую на жизнь остальных, чтобы хоть чуточку стать похожим на других. Его желание было очень простым – ему всего лишь хотелось быть, как все, мыслить, как все, относится к жизни, как все – ему хотелось всего лишь жить по-другому, а жить по-другому, для него значило жить, жить как все. Но чем больше он пытался стать похожим на других, тем больше становилась пропасть, которая отделяла его от остальных. Чем больше он пытался думать, как все, тем сильней его мысли отличались от остальных.

– Извини, мне пора! – Лео не стал ничего отвечать на слова Марты, а решил лишь попрощаться.

– А знаешь, что еще забавнее, – Марта как будто не услышала его слов, – то, как ты разговариваешь.

– Что ты имеешь в виду?

– Твой разговор похож больше на монолог. Не знаю, заметил ты или нет, я не так много говорю, но даже то немногое, что я решаюсь тебе сказать, ты как будто не слышишь. Задаешь вопросы, и часто, не дожидаясь ответа, сам же на них и отвечаешь. Ты ведешь диалог скорее с самим собой, чем с реальным человеком, – Марта сама не знала, почему она решила сказать Лео это именно сегодня.

– Что ты сейчас хочешь от меня услышать?

– Сама не знаю.

– Тогда до завтра. Мне действительно пора домой.

Он поцеловал ее в лоб, как делал это обычно, и отправился по аллее, но уже в обратном направлении.

– Пора домой… Ведь дома его ждут дурацкие книжки, – подумала Марта, посмотрев ему вслед, и на глазах у нее налились слезы то ли от того, что ее променяли на учебники, то ли от того, что снова не сбылось желание, которое она загадала уже в сотый раз.

Комната Джуны была темной даже в светлое время суток. Находясь в ней, иногда было трудно догадаться, что на улице светит солнце: свет сюда никак не проникал. В такой обстановке она быстрей сосредотачивалась. Вокруг не было почти никакой мебели, никаких предметов, которые могли бы отвлечь ее от работы, что нельзя было сказать о зеркалах. Они были везде, большие и маленькие, и, казалось, что из комнаты выходят миллионы коридоров. И куда ведут эти коридоры, не знал никто, даже самой Джуне не было об этом известно. Стол, два удобных кресла – вот, пожалуй, и вся мебель, на которой располагалась она и ее клиенты. Вела прием она практически весь день, и, потому ее маленькое ремесло приносило ей неплохие деньги.

Она всегда сама решала, в какие дни работает, в какие нет, и ей не надо было просить начальство дать ей отгул, не надо было придумывать оправдания, – в этом и было преимущество ее работы. Сегодня как раз и был тот день, когда Джуна отменила все свои приемы. К ней наведалась университетская подруга, приехавшая из Тулона в Лион на пару недель по каким-то важным делам. За обедом они обсудили то, как сложилась их жизнь после окончания университета. Подруга, которую звали Софи, рассказала о своем первом не совсем удачном замужестве, о втором совсем неудачном замужестве, и о нынешнем своем браке, который оказался благополучней двух предыдущих. Жизнь самой же Джуны была ровной и спокойной все это время, поэтому, когда пришла ее очередь делиться впечатлениями от своей судьбы, весь рассказ занял около пяти минут.

Джуна, по происхождению арабка, приехала во Францию из Марокко. Семья ее не отличалась мусульманской правоверностью, и потому родственники, которые были настолько состоятельны, чтобы позволить своей дочери платное обучение во Франции, положительно отнеслись к ее намерению получить образование в европейской школе. Так она, используя свои способности к иностранным языкам, получила диплом переводчика. После семи лет вольной жизни, возвращаться в Марокко она отказалась. Единственная перспектива, которая ее там ожидала, так это старый и богатый муж, куча различных обязанностей и полное отсутствие всяких прав. Это решение ее мать и отец не одобрили, но приняли, в конце концов, у них было еще три дочери, которых нужно было как-то устроить в жизни, а для своей первой они уже и без того сделали все, что смогли. Так Джуна, оставшись во Франции перебралась в городок поменьше. Работу по духу найти она тут не смогла, во многом ей помешало ее происхождение. Найти спутника жизни за пятнадцать лет ей также не удалось. Но ее огорчал скорее другой факт: не отсутствие мужа, а отсутствие детей. Она любила их больше всего на свете. Первое время даже преподавала иностранные языки во французской школе. Ее забавляла ребятня, но со временем эта работа ей надоела. Быть школьной учительницей – это было не то, к чему она стремилась, о чем мечтала. Жизни со своим первым да и впрочем единственным мужем не вышло, родить от него детей она тоже не сумела, что и послужило причиной разрыва.

И так в полном одиночестве она жила из года в год, и одиночество это нарушали лишь ее клиенты, которых за день бывало порядка девяти. Сеанс она проводила около часа. Джуна никогда ничего у них не спрашивала, она сама рассказывала о них то, что видела в своих картах. Гадала она на игральных картах, рунах, таро, на кофейной и чайной гуще, даже бобах, знала множество способов узнать о человеке все с помощью гадания и порой узнавала о них то, о чем не знали даже они сами. Большинство ее клиентов становились постоянными, но она не любила тех, кто злоупотреблял гаданиями.

– Уж не думала я, что чуть ли не самая лучшая студентка в группе будет зарабатывать себе на жизнь, гадая на таро и кофейной гуще, – с удивлением сказала Софи.

– Могу и для тебя пару раз раскинуть карты, – предложила Джуна.

– О, нет! Ничего не хочу знать о своем будущем, – категорически отказалась гостья.

– Почему же?

– Буду знать, буду ждать. Пусть лучше все, что должно случиться, произойдет неожиданно. Не хочу отсчитывать дни до каких-то событий. Тем более, моя жизнь и без того хороша. Гадают те, кто надеется, что в будущем все будет лучше, чем в настоящем. Это унылое занятие для унылых людей. Люди приходят тебе не за гаданием, Джуна. Люди приходят к тебе за надеждой.

– И то верно.

– Что на счет тебя? Ты раскидывала карты на себя?

– Да, было пару раз.

– И что?

– Ничего вразумительного.

– Как это?

– На игральных выходит: новое лицо решит вашу судьбу.

– Хм, роковое знакомство с каким-нибудь знойным французом. Интересно.

– Может быть, но пока ничего не происходит: ни новых знакомств, ни нового любовника, ни нового мужа. – Джуна взорвалась смехом, зная, что любовные утехи в ее религии – это грех.