Велик

Но ведь это несправедливо!!!..

Последние слова Анчар невольно попытался проговорить вслух, но из пересохшего горла и спекшихся губ вырвался лишь невнятный хрип. Маг упрямо попытался приподняться, но тут в голове словно взорвалась лаборатория алхимика, перед так и не открывшимися глазами все закрутилось, закачалось, к горлу подступила тошнота, и многострадальная головушка снова обрушилась на неприлично твердую подушку. Рука волшебника возмущенно метнулась в район изголовья, после третьей попытки нащупала спинку кровати, после шестой — голову, а после двенадцатой — виновницу тихо вспухавшей на затылке шишки.

Продолговатая и толстая. Деревянная. С тонкой выпуклой каймой. Разграфленная. На геометрические фигурки. Нет, не разграфленная… Выложенная чем-то гладким…

Шахматная доска?!

Быстрое, хоть и бессистемное обследование показало, что кроме подушки, на кровати не было матраса, простыни и одеяла, но имелось неторопливое сытое стадо клопов.

Непонятно, почему, но это оказалось последней соломинкой, раздавившей грузового верблюда.

Если бы Анчар смог, он бы заплакал.

Минут черед двадцать волшебник взял себя в руки и, так и не открывая глаз, мужественно поднялся с кровати. Не последнюю роль в подобной решимости сыграло сознание того, что на ней исполняло роль матраса.

Гадливо отряхнув себя одной рукой, так и не решаясь отнять вторую от головы — чтобы не развалилась на куски, и отчаянно жалея, что у него нет третьей, чтобы прижать ко рту — просто на всякий случай — Анчар разлепил веко и выглянул в окружающий мир. Не содержал ли он, вопреки обычной в последнее время к нему враждебности, что-нибудь хорошее, вроде недопитого алкоголя и большого количества холодной воды?

Мир милосердно содержал, и через полчаса маг с изнеможением откинулся на спинку единственного стула и выдохнул, чувствуя себя человеком[9]. Правда, человеком, которого выгнали с работы, с квартиры, оставили без гроша — и даже без подушки, но ведь не в подушке счастье?..

А в чем тогда?

И что теперь делать?

Конечно, он помнил, что предлагал ему старина Мокеле, но это ведь он не всерьез! Кто и когда мог представить себе Анчара Атландского, исследователя, фанатика големостроения, адепта фундаментальной магии, в честь которого было названо несколько алгоритмов и даже один тип схема, в роли…

— Да пребудет на белом шамане благословение Большого Полуденного Жирафа?..

Дверь приоткрылась беззвучно, и в образовавшуюся щель — сантиметров пять — просунулся фрагмент лица с испуганно вытаращенным глазом.

Почти немедленно встретившимся с точно такой же парой глаз.

— Что? — тупо уставился на визитера атлан.

— Белый шаман принимает? — так же благоговейно вопросил посетитель.

Первой реакцией волшебника было сказать, что белый шаман напринимался вчера на месяц вперед, но тут в его голову пришло, что гость может иметь в виду нечто другое — и осторожно кивнул[10].

— Да. Заходи.

— Да пребудет на белом шамане… — повторили подрагивающие губы, и визитер, оглянувшись воровато, почти вбежал в дом — и оказался визитершей, матроной лет сорока и килограммов на сто больше.

— Садись, — предложил Анчар.

Женщина послушно плюхнулась на табуретку, вздымая облако пыли с земляного пола кучей юбок и подъюбников, и прижала к себе прикрытую белой тканью корзину.

Табуретка под весом гостьи отчаянно заскрипела.

В комнате распространился запах сырой рыбы, желудок, содержавший исключительно пары алкоголя, попытался выскочить наружу, и рука атлана метнулась ко рту.

— Да пребудет… на белом шамане… — неуверенно проговорила матрона и вопросительно уставилась на хозяина.

— Чем… могу помочь? — чародей судорожно сглотнул и лихорадочно принялся думать про что угодно, только не про еду.

Например, про головную боль.

В какой-то степени это помогло.

— Э-э-э… — протянула та, нервно дергая за край огромного цветастого платка, превратившего ее голову в шар. — Оламайд меня зовут. Я тут недалеко живу. Меня все знают. Я рыбой торгую на Китовом базаре, и у меня всегда только самая лучшая рыба, самая свежая, и креветки, и мидии, и крабы, и кальмары, и мясо кита, само собой, а тунец — так вообще самый крупный на всем побережье, потому что привозит мне его Нсия Звездорукий, это у которого жена в прошлом году тонула, но ее откачали, и теперь она жива-живехонька, но не в себе, как кукушка без часов, бедняжка… Но мы ее приглашаем к нам посидеть вечерами — вместе с семьей, конечно, потому что у Нсии всегда самый крупный тунец на всем побережье, и еще не хватало, чтобы он его отдавал этой вертихвостке Тапиве или мошеннице Эфуа! Я-то покупателей не обманываю, и рыбаков тоже, я честная торговка, кто бы что ни говорил, вроде этой дуры Абангу из дома за пекарней, или старой сплетницы Маньяры, или зазнайки Удо, которая думает, что если у нее в саду растут личи, то она самая лучшая хозяйка квартала! У меня, вон, персики в саду растут, и карамболь, и нойна, а я одна за ними ухаживаю, и с соседями лажу…

— Куда? — чувствуя, что нить разговора как-то странно сплетается то ли в кружево, то ли в силок, потерянно сморгнул атлан.

— Что? — гостья удивленно прервала пересказ семейно-фруктово-рыбных новостей.

— А, да… Ладно. Хорошо. Давай дальше, — сообразил и конфузливо прикусил губу маг.

Недоуменно глянув на хозяина, женщина, тем не менее, продолжила с тем же вдохновением:

— И мужа моего тоже все здесь знают! Он китобой известный, и у него есть шхуна и команда, свои, а вот наш дом ему от отца достался, большой, из настоящего камня, черепицей крытый. Его отец был китобоем, тоже известным, конечно, и у него тоже была шхуна и команда, а дом ему пришел в наследство от деда, в смысле, не его деда, а деда моего мужа, который тогда еще не был моим мужем, и дед вообще не знал, что у его сына, отца моего мужа, будет сын, мой муж, и про меня он, конечно, не знал, потому что кит его уволок в океан вместе с гарпуном и половиной шхуны, но перед тем, как утонуть, он завел восемь сыновей, и отец моего мужа — старший, а так как его дед — тоже известный китобой…

Анчар ощутил, что его размягченные вечерней дозой алкоголя мозги медленно плавятся, превращаясь в манную кашу, и что если он хотя бы на мгновение задумается, про какого сына отца деда мужа сейчас говорит эта ужасная женщина, то превращение станет окончательным и необратимым.

— Послушай… — с выражением высшей степени страдания на лице выдавил атлан. — А можешь ты просто сказать, что тебе от меня надо?

— Могу, о белый шаман, — на удивление быстро сдалась гостья. — Дело в том… понимаешь ли… что в последнее время… гарпун… моего мужа… стал бить мимо цели.

Женщина замолчала, словно этим всё было сказано.

— Да? — как бы вежливо склонил болезненно пульсирующую голову набок и как бы невзначай положил ее на руку волшебник.

— Да, — подтвердила гостья и, почувствовав, что от нее ожидается что-то еще, с расстановкой продолжила: — Понимаешь, о белый шаман… когда перед ним проплывает, полная достоинств и красы… изгибая полный стан… радужная китиха… приковывая взор понимающего и радуя глаз… а рядом толкутся… как мерзкий рой мух над грудой рыбной требухи… всякие тщедушные кильки… и вертлявые селедки… то гарпун моего Мвеная устремляется к этой недостойной мелочи… да отсохнут ее… плавники!

Измученное лицо Анчара просветлело.

— Понял! Ты хочешь, чтобы я наложил заклятье на… гарпун, да?.. твоего мужа, чтобы он бил точно в китов!

— В китиху, о белый шаман! — обрадованная пониманием, воспрянула и подмигнула гостья.

— Не вижу разницы… — не поняв причин неожиданной сигнализации, пробормотал Анчар и почесал заросший подбородок. — Слегка непривычная задача, конечно… но я посмотрю в книге и, думаю, смогу вам помочь.

— В Книге?!.. — очи торговки благоговейно расширились, а заглавная жирная «К» произнеслась четко и ясно. — О!.. Да возблагодарит тебя Большой Полуденный Жираф! Ну и я, конечно.