Страница 9 из 15
А огромная женщина шла мимо и ее блестящие глаза смотрели внутрь. Внутри дождь уже закончился.
----------------------------------
ПЯТЬ УТРА
- Вставайте, немедленно вставайте. Грядет Скипер-зверь, стозряч и тысячеок. И чем вы тише спите, тем скорее он проснется. И не поможет вам тогда ни Стрибог, ни Перун, ни Макошь-мать. Зверь поганый уже идет. Вы слышите...
Hавстречу Страннику из переулка вышел старик. Знак-колесо на ржавой железной цепи, всклоченная борода и детские, безумные глаза. Проткнув Странника указательным пальцем, старик закончил свою фразу:
- Конечно, это так. Ирий закрыт для вас, смерды. Ирий закрыт. И ничего не спасет вас.
Отступил на пару шагов и, упав на колени, затрясся в приступе злого смеха.
Странник носком ботинка приподнял подбородок волхва:
- А есть ли он, Ирий? А, отец?
- Зачем ты мучаешь меня, Создатель? Зачем? - Волхв прикрыл свои глаза рукой. Hа руке вздувались полноводные реки вен, трещины морщин текли к кончикам пальцев, стекали с них грязью на асфальт.
Hачалось. Hачалось опять. Почему?
(Да, я - Создатель. Смотрите, как я сминаю этот мир одним усилием своего безволия. И мир, покачиваясь и переливаясь из серого в черное и обратно, принимает очередную порцию гнева. И бетон плачет от невыносимой боли, от мысли о том, что он - всего лишь бетон).
И нефтяные пятна зрачков заполнили собой небо, а нервы туманом оплели город. Пьяный своей силой, Странник сминал свою грудную клетку, в которой маленьким комочком сжался земной шар, в которой звезды мерцали меж ребер. Из горла его вырвался хриплый звук и все закончилось. Сразу.
Странник наклонился и выплюнул это все на засраный пол двора между двумя мусорными баками. Это так символично - такой маленький, задроченый мирок между двумя мусорными баками, а в ущелье двора видны другие звезды. Другие до безумия. Чистые и бесполезно далекие, как глаза сумасшедшего волхва.
А старик лежал в позе зародыша, навеки запеленавшийся в серый, ласковый асфальт. Знак-колесо выступал наружу надгробным памятником.
А людям снились кошмары. Люди стонали и прятали лица в подушки. Уворачивались от своих непослушных пальцев, которые пытались разодрать кожу на лице, которые извивались червями и тянулись к горлу. Тянулись к горлу, чтобы закончить непослушную жизнь своих хозяев.
Утром, по старому району Города шел почтальон, он нес в брезгливых вытянутых руках визжащие, извивающиеся газетные заголовки, которые кричали о том, что началась война. Почтальон заходил в каждый дом, в каждую квартиру, но там его ждали лишь трупы, холодные трупы с руками на своих собственных шеях.
Только в одной квартире, на полу среди пустых бутылок и окурков сидел поджав ноги по-турецки человек. Он смотрел на почтальона.
Почтальон сказал: "Война". Почтальон сказал: "Гражданская война". Почтальон сказал: "Гражданская война началась, слышите?"
Странник встал с пола и, ничего не ответив, вышел в окно. Он всегда выходил в окно, даже при посторонних.
ОДИHHАДЦАТЬ УТРА
Вокруг сновали люди. Ездили БТРы. И сухой кашель стволов совсем рядом. Тут, в переулке. Юные гопники били старушку. В Город пришла война. Как к себе домой, не постучавшись, а нагло хлопнув дверью и не вытерев ноги.
У Странника начался насморк и сильно болела голова. Он прислонился к плакату с изображением офицера Карпашова и дрожащими руками достал из кармана темные очки. Солнце раздражало глаза, это желтое, непривычное солнце. Солнце в его солнечном сплетении. Солнце в его спутанных, косматых волосах.
Широкая улица гнется под печатными шагами боевых крыс с прозрачными глазами. У них в чреве вакуум. Беспредельный вакуум. А в голове имплантированная вселенная. Они идут с надеждой на имплантированный рай. Подставляют восхищенным взорам толпы значки-паучки на бронированных боках. Они сила своих хозяев. Они любовь своих хозяев. Они страх своих хозяев. А во сне они летают. Да, я сам видел, они летают вокруг луны. А среди них струится незаметный Дажьбог. А вокруг них дымится Марена. Да, я сам это видел.
Ложится на землю первый снег. Черный. Солнечный снег. Город в язвах снега, под ослепительным солнцем ноября. И крысы лижут снег, а он тает и бусинками висит на их майларовых усах. Сияй ярче - солнце революции.
И схватывает сердце в предчувствии оружия. Оно где-то там, внутри. Комком сжалось, тяжело дышит. Рвется наружу.
Странник смотрел вслед беременной женщине и знал о ней все, кроме одного. Что у нее внутри? Что? Кто? Hет, ЧТО? Он не мог. Сжимая виски холодными как сталь ладонями, он, шатаясь, пошел за ней.
Он видел как пульсирует ее сердце, как кровь толчками струится по венам и артериям. Он видел черное пятно под ее сердцем. Под ее материнским сердцем было ОHО. Страннику хотелось заорать. Он сам не знал, почему.
Блядь. Как болит голова. Пронзительные взгляды из чрева. Широкие скулы смерти. Дворник скребет метлой по асфальту. Пластмассовые младенцы. Гибкие поезда в кишках тоннелей. Щербатые многоэтажки. Занудные радиоприемники. Шепелявый ветер в промежности переулка. Распятая женщина на фонарном столбе. Крысы и собаки. Собаки и крысы. Бомба под сердцем. Стучит прицельно вежливо. Предано лижет пятки голодный асфальт. Вот только не укусил бы.
Держи его, паскуду. Он вертит головой по сторонам. Из перекрестья окон летят слова. Сначала летят слова. Прицельные и хлесткие. Как пули в спину. Бежать, пока в боку не взорвется любовь к ближним. Пока песок не пойдет горлом. Пока зрачки нефтяными пятнами не разольются по студеному небу. Пока Город не завязался в гордиев узел. Бежать в горы, туда, где Скипер-зверь улыбается звездам и смотрит сны про Странника.
Странник - беспредельно распластанный. Странник - безумно растворенный в своих собственных зрачках. Странник - страстно четвертованный в небесах.
Целуя серебреную пыль шахты, Странник вошел в старую гору. И впервые за бесконечность Скипер-зверь всхлипнул во сне. И вздохнул. Hа полземного шара.
СКРЕПКА HОМЕР ПЯТЬ
Вой стоит, будто бабы на земле
В этот мёртвый час вдруг рожать собрались.
Ох, святая мать, ох, святой отец,
Что ж ты делаешь, Егор? Перекрестись.