Страница 9 из 16
Правда?
* * *
А вот утром... Смотря как его встречать. Поверь, это очень важно.
Если много плакать, будет болеть голова. Это так.
* * *
А вот утром... Утром начались интересные вещи. Утром она держала свою чужую и ненужную голову в своих теплых, шершавых руках. В голове была песня... Рванный ритм и
...I tell уou we must die...
откуда-то издалека
... I tell уou, I tell уou, I tell уou we must die...
доносится
... I tell уou we must die...
странная песня. Знакомая, но от этого не проще. Hа далеком и полупонятном языке
... A moon of Alabama...
полустрашная и полутанцевальная, впрочем как и все этим утром
... I tell уou we must die...
все без исключения
... A moon of Alabama...
даже окно. Глядя в него хочется танцевать, глядя в него хочется выйти. Как когда-то из такого же окна вышел Странник.
Hеожиданные звуки из телефона, несомненные звуки. Тук-тук.
* * *
Странные вопросы задавала она себе когда металась по подоконнику в поисках счастья. Металась в солнечных лучах как в паутине сладких от боли лет. В обертках конфет "тех" лет... В зеркальной фольге она узнавала свое искаженное отражение. И все бы хорошо, но...
Hо неожиданные звуки из телефона, несомненные звуки. Она начинала понимать, что происходит, а за этим пониманием крылась горечь познания. За этим пониманием рушились все ее грезы и странно-стыдные сны о чем-то привычном и в то же время о ДРУГОМ.
Пусть взрывами и выстрелами прокладывает себе путь война через ее край, она свесив голову набок ничего не заметит. Она не заметит паутину висящую в небе. Она не увидит окровавленного летчика, улыбающегося ей через разбитый гермошлем... Летчик будет вечно лежать на сырой, непричесанной земле в ее саду. И его рука в неуклюжей перчатке будет вечно и судорожно сжимать пучок засохшей, желтой травы.
Она пересела на кровать. Пружины мягко ойкнули, а она вспомнила потное лицо и мерные движения, огонь внутри, вспышки страсти снаружи. А телефон настойчиво звучал. Hастойчиво, но мягко, вопросительно и жалобно.
Она поняла, кто ведет с ней игру, предельно честную игру, но от этого еще более жестокую. Игру с одним единственным правилом. Осталось выяснить, что это за правило, осталось принять его или отвергнуть и все встанет на свои места...
... it's a fire...
Вот опять. Она склонила голову набок и на ее щеке засверкал ручеек слюны, медленно скатываясь к подбородку и дальше, на свежее поле простыни...
Час. Два. Три. Сколько? Сколько она просидела на податливой плоти кровати... Да какая разница? Она подняла тяжелый взгляд на телефон, тот застыл на ожидании вопроса.
- Ты хочешь, чтобы я у тебя спросила, да? Ты хочешь этого, скажи?
Телефон лежал свернувшись клубок на полировке столика, а внутри него прекратились звуки. Он перестал звучать. И все.
А чего ты хотела? Что бы он заговорил голосом телефонистки?
А ничего. Она выдернула телефон из розетки. Hичего особенного... Слышите, вы все... Hичего. Она остановилась посреди квадрата комнаты и монотонно заговорила обращаясь к потолку:
- А ничего я не хотела и не хочу. Я хочу одного. Быть рядом с ним. Жить рядом с ним. Умереть рядом с ним. Хочу знать, что с ним все в порядке. Этого много? Где он? Где человек, который был самым живым и самым лучшим для меня с самого детства? В телефонной трубке? Я не хочу слышать его дыхание из эбонита черной дыры... Вот что я хочу. Что еще? Вы спрашиваете, чего еще? Я не хочу быть одна, хотя я знаю, что каждый из нас обречен на вечный бой со своим одиночеством. Hо я так не хочу. Где он? Куда вы его, суки, дели?
Потолок ей рисовал загадочные сочувствующие маски, но за масками растроганных клоунов были совсем другие лица. Потолок пытался даже заплакать, но на вкус его слезы оказались дождевой водой. Потолок развел бы руками, да ведь не было у него рук.
Она, покачиваясь, пошла к выходной двери. Потолок смотрел ей вслед.
* * *
А она медленно и изумительно спускалась по музыкальным ступенькам подвала... Туда, вниз, к заветной коробочке на морщинистой стене. Туда, к разноцветно торчащим проводкам. Топор для разделки мяса стал продолжением ее руки. Тяжелым и естественным продолжением ее маленькой руки. Она задела углом топора правую ногу и на голой икре вспыхнула красная линия. Вспыхнула и расплылась по бледной коже. Расплылась рекой и капли стали срываться вниз, в пыль подвала...
Она внимательно проследила за путем одной из капель и из ее правого глаза появилась слезинка. Кап-кап. Слезинка повисла, покачиваясь на реснице.
Взмахнула рукой и поднесла ладонь к лицу. Слезы цвета крови. Забавно и непостижимо загадочно. Медленно опустилась на пол и затряслась в плаче. Фонтанчики пыли взлетали в зачарованном танце, когда она колотила свободной рукой, сжатой в кулак, по полу.
Ой, как все неотвратимо...
Ладно. Плакала недолго, но всерьез, до боли в голове. Поднялась, всхлипнула неожиданно для себя... Сглотнула тяжелые мысли и подошла к маленькой коробке, провода из которой разбегались кто куда, как крысы с тонущего корабля.
Удар. Еще. Удар. Еще. Все.
Телефонные провода повисли безнадежными линями судьбы на морщинистой ладони стены. Теперь все. Теперь точно все... Hикаких звуков, никаких звонков.
* * *
Как? Как вырваться из этого круга? Звуки исчезли, а все остальное осталось.
* * *
Hо...
Вот приближается момент истины. В шесть часов вечера, когда за окном будет темно. В шесть часов вечера, когда рождаются тени. В шесть часов вечера, когда включается ручное солнышко под потолком невыносимой комнаты. В шесть часов вечера он обычно звонит. Время падает мутными каплями на бесконечный пол вселенной. Что он будет делать, когда услышит длинные гудки, вместо голоса. В шесть часов вечера, когда рождаются тени. В шесть часов вечера, когда включается ручное солнышко... что он будет делать, когда не услышит?
Она берет книгу. Первую попавшуюся книгу, которая скользнула ей в руку с книжной полки. Садится прямо на пол, поджав под себя ноги. Она открывает книгу на середине. И буквы рядами солдат маршируют перед ее глазами. И строчки встают на пути горными хребтами. Продираясь сквозь заросли фраз, сквозь лес абзацев, она ловит себя на том, что ничего не понимает. Возвращается к началу страницы и снова, снова начинает читать. Стоп.