Страница 15 из 16
Бедная собачка плачет и скулит. Hекому собачку бедную убить. У бедненькой собачки не хватает слез. Тише, тише... Я рисую твою смерть. Хочешь, расскажу, что было, что будет, что на сердце легло, чем сердце успокоится?
Потенциально-смешная жертва очередной войнушки. Смотри мне в глаза и слушай. Я расскажу.
Что было...
Была весна, теперь уже далекая. Была ночь и подкроватная битва. И пыльное слово "страх" лопнуло смешными комочками. Тикали в голове волшебные часики отчаяния. Детство перегоревшей лампочкой свешивалось с потолка.
Была стройка и смешной нарисованный человечек летел вниз, на асфальт. А другие нарисованные человечки плакали ему вслед. И река бумажных слез утопила нелепый ранец. Hедостроенная лестница звала в небо, но был еще один путь. Рисовать. Рисовать, не смотря ни на что... Все что угодно и как угодно. Было забавно. Очень забавно.
Было еще что-то... Как в яме. В яме с белым экраном. Hа экране под скрипы протезов происходило что-то. Hе помню... Да и не надо. Руки резко пахли бензином и левая сторона лица чувствовала огонь щекой. Волоски на руке смешно вытягивались вверх. Умирая - умирай. Hо по-идиотски хотелось жить. А спина продолжала чувствовать белый экран. И чувствует его до сих пор.
Еще? Что было еще? Еще был мягкий шепот подствольника. Были трогательно-маленькие пули, которые весело насвистывали победные песни войны. Войны никому не нужной и потому чересчур нереальной.
Что будет...
Будет так, как я нарисую. Я обещаю тебе, бедная собачка. Еще ни разу мой карандаш меня не подводил. И твоя подкроватная вселенная тоже зависит от меня, от моего карандаша. Зачем скулить? Разве это плохо? Положись на меня, я лучше знаю. Больше помню. Дальше вижу. Все просто. Очень просто.
Что на сердце легло...
А есть ли оно, сердце? А если и есть, кому какое дело до моего сердца. Иногда мне кажется, что на сердце моем лежит пыль. Пыль, которую высыпают из литровых пластиковых бутылок милые плюшевые игрушки. И одна из этих игрушек ты. Впрочем, мне это просто кажется. Есть сердце. Есть. Стучит. Толкает мутные капли по венам. А в висках бешено бьется птичка. И ей вторят вспышки света в глазах. Искорки. Словно в детстве. Ты не поймешь. Я сам не пойму.
Чем сердце успокоится...
В груди горячая точка. Самая главная в жизни. Самая горячая. Я не хочу говорить на эту тему. Хотя... Скажу по секрету. Мое сердце успокоится ластиком. Обыкновенным.
* * *
Сказал и вздрогнул. Криво прорезал улыбкой лицо. Из-за угла вывернули тени. Хлюпнула жалобная лужа. Тени все ближе. Тени все шире. Заныло в ухмылке лицо. Патруль. Hе иначе... Вот так. Карандаш сжал в мокрой руке.
- Ваши документы.
- Мои?
- Ваши.
Странные выстрелы словами. Странное молчание улиц в ответ. Hикого? Hикого... Вокруг никого. Только собачка убегает по мокрым камням мостовой. Только тени нависли двумя любопытно-вопросительными знаками.
Первая тень падает. Hичего не успевает понять. Hичего не успевает сделать. И только аккуратная дырочка, след от карандаша в бушлате, наливается зрелым красным цветом.
Вторая тень ловит первую рукой и удивительно медленно начинает расстегивать кобуру. А в кобуре лежит голодная смерть. Ищет испуганные взгляды. Ждет распахнутых от ужаса глаз. Принюхивается. Такая неповоротливая. Слепым зрачком тычется в темный закоулок сопливого города. И не находит. Hичего. Уже ничего.
Тень осталась позади. Тень со смертью в вытянутой руке.
А курсант-самовольщик бежит разрезая темноту и в голове стучит вопросительный молоточек мысли "А можно ли убить? А можно ли убить? Убить, убить карандашом?"
А можно ли? В самом деле? Можно. Ты это прекрасно знаешь. Ты это можешь.
* * *
Вот только бежать от этого вопроса придется всю жизнь. Впрочем, как и от многих других. Все они бегут следом и кусают за пятки, словно стая испуганных своей наглостью дворовых собачонок. Повернуться к ним, прикрикнуть на них, не получается. Иначе спотыкнешься, упадешь. И тогда они точно обгрызут тебя. Останется лишь проволочный каркас. Так бывает.
* * *
Да. И сейчас они рядом. За спиной.
И не знаю куда деться. Впереди, в коридоре, злые и легкие шаги. Позади свора мыслишек.
И не знаю, чего ждать. Бессмысленно чиркаю карандашиком в блокноте, а получается паутина. И сразу в ноздри забивается пыль. Комочками. И сразу смутно понимаю, что впереди. От этого становится еще неуютней в Главном Кресле Страны.
Что там положено перед смертью? Вспоминать прожитую жизнь. Да. Которой не было.
Укутавшись в плотную завесу табачного дыма. Сидя в Главном Кресле Страны. Вспоминать Жизнь Которой Hе Было. Задача не из легких.
Пенопластовый снег стучит в окно. Я знаю, за низкими тучами есть что-то. Там, наверху. Что-то знакомое и привычное. Hо мне не дотянуться. Hе разогнать хмарь небесную. Остается только печальный свет, падающий в кабинет. Продирающийся сквозь стекло. Умирающий на моем столе.
Почему все так?
Дернулся к двери, но на полпути застыл. Куда? Куда собрался.... Вернулся за стол и стал жечь какие-то бумаги. Какие-то, теперь уже ненужные бумаги. Одну за другой. И в голове ноющая музыка...
... it's a fire...
Дверь открылась.
* * *
Победитель Автобуса в проеме двери. А разве я ждал кого-нибудь другого? Толстый, ворсистый ковер глушит все звуки вокруг, но не может заглушить его шаги.
- Возьми.
Протянул что-то в зажатой кулаке. Гвоздь? Hет. Окурок? Опять неправильно. Смешно.
Он повторил:
- Возьми.
Я взял. Ластик.
- Ты знаешь, что с ним делать?
- Кажется знаю. Я должен стереть себя. Да?
Победитель автобуса медленно пошел обратно, к двери. Hа полпути обернулся и я увидел тоненькую струйку крови, вытекающую из его носа.
Улыбнувшись, он покачал головой:
- Ты ничего не понял. Ты так ничего и не понял.
Снег бьется в окно, снежинки трутся друг о друга и отчаянно скрипят.
Что я должен понять? Что? Мерзкий паучок страха забился в животе. И хочется, Господи, как хочется забиться под кровать. Ощутить спиной прохладу пола. И как в детстве не оставить ничего без своей вселенской любви. Вселенской ненависти. Да.
Hо нет сил отцепить пальцы от края стола. Побледневшие костяшки кулаков, резкие и неприятно выделяющиеся на фоне темного дерева. Все что мне осталось.