Страница 7 из 31
Я и прежде не пыталась сделать вид, что нарисовалась в этой жизни просто так.
Всегда казалось, мне нужна слишком веская причина, чтобы оправдать свое присутствие здесь. Первое детское ощущение: я не понимала тех, кто пользовался жизнью по праву. За собой я не чувствовала вообще никакого права. «Незаконнорожденная». Я родилась с чувством, что я в этой жизни – вне закона…
Может быть, я просто умудрилась дойти до последней инстанции в элементарных поисках отца?
«Отче наш…» Значение этих слов стало огромно. Просто это был единственный «отче»… И это стала единственная реальность. Мир вокруг отдалился, образовалась прослойка холодного безмолвия между мной и им…
…Странная все-таки получается молитва. Только прошепчешь: «Ничего ведь не прошу. Дай исполнить Твою волю. Но… помоги…» И уже не отведешь взгляд от лика…
А дальше – ощущение, что вцепилась в солнце на небе – и с силой тянешь к себе его луч. И тогда как будто спица вонзается в позвоночник – и понимаешь: все, понеслось.
Дрожь, озноб – по плечам, по спине…
И вот теперь, убитая, обездвиженная, в полубреду, я как заклинание упрямо гоняла в мозгу слова молитвы. Чувство, будто уперлась лбом в кирпичную стену и стараюсь ее сдвинуть. А я просто пыталась ввинтиться обратно внутрь плоской декорации под названием жизнь…
…Это похоже на погружение в черную воду: все глубже, все дальше… И это похоже на холод. Это и есть холод. Холод – и стрела изо льда, устремленная строго вверх.
Состояние охотника. Состояние зверя. Состояние, в котором непостижимым образом знаешь о жизни уже абсолютно все. В этом состоянии лучше всего убивать.
Я не знаю ничего страшнее молитвы. Я не знаю ничего страшнее человека, лишенного сомнений…
«Только цель даст смысл – и право на действия. Значит, мне нужна цель, способная заслонить собой все…»
Никто и не думал искать цель среди людей. Не люди придумывают такие цели… Они только способны увидеть такую цель и пойти путями, неумолимо ведущими в небо. Желание лютой веры – вот что гнало сквозь жизнь.
Мне надо к СВОИМ. Кто-то здесь не мог не увидеть того же, что и я. Мне нужны единоверцы. А целью все равно останется Цель…
…Вот так опасно надолго оставлять человека одного. Наедине с самим собой, со своими мыслями, со своим бредом – и со своей молитвой…
Это мне только казалось, что я пробивалась к живым. Вокруг меня теперь был мир мертвых. И мне был нужен мой индеец Никто, мой проводник по миру мертвых – прямо как в фильме «Мертвец».
Он и увел меня в свой мир.
Надо быть осторожнее в своих желаниях.
Глава 2
На революцию приглашения Не требуется
Кто-то думал, что просто живет, там, где ты искал смерти…
lasciate ogni speransa
…Что-то слишком много вокруг безмятежно простреливаемого пространства…
Морозная сухая осень в Москве – счастье, которое в эти дни всегда с тобой. Терпкий острый воздух – это и вкус, и вдох, и заново обретаемое ощущение режущего, горького счастья. Длинные ряды лип романтичного тихого сквера были бы чудесны в любой другой ситуации.
Только не в нашей.
На левой стороне прозрачного сквера – здоровый банк, камеры наблюдения наверняка нацелены точно на дом с адресом «2-я Фрунзенская, 7». Палево, что я могу сказать. За спиной – Комсомольский проспект, впереди, в конце короткой улицы – уже набережная и река. В середине улицы справа – забор и огромный куб балетной школы, мертвый, как саркофаг. Но если в центре Москвы на здании висит именно такая табличка, значит, содержание соответствует названию, и какая-то захудалая жизнь на этом Марсе все-таки есть. Но наружу она не прорывается ни одной живой душой. Учреждение очень закрытого типа…
Но в нашей ситуации нас интересует только то, что по периметру, – забор. Какие-то дворы на коротком промежутке от проспекта до набережной все-таки есть, но влево-вправо от 2-й Фрунзенской уходить – все равно что прятаться в водопроводной трубе. Что я могу сказать, путей отхода никаких. Всех, кто посыплется из подвала, просто стой и расстреливай под липами, как в чистом поле.
Но это уже лирическое отступление…
А где же обещанный подвал?
Повернув за угол, я недоуменно пошарила глазами по стене, а мой приятель-проводник Женя уже со знанием дела направился к… Нам сюда, что ли? Похоже, здесь меня заставят-таки забыть о подиуме и научат внимательно рассматривать землю у себя под ногами…
Да уж, воистину: «…не суйся в нашу щелочку и странное отверстие…» Непосвященные люди наверняка всегда норовили проскочить мимо, никак не ассоциируя эту неприметную лазейку со входом в обиталище людей. Казалось, она больше всего годится для того, чтобы, нечаянно попав ногой в провал в асфальте у стены, ненароком оступиться, загрохотать вниз – и там застрять…
Узкий лаз к полуподвальной двери длиной в восемь крутых ступенек больше подошел бы для собаки. Взрослому человеку, зажатому между стеной и парапетом, здесь было уже не развернуться… Случись что, какая здесь будет давка… А многим было бы и вовсе западло даже пытаться развернуться. Эта лисья нора никак не котировалась в качестве входа в офис.
Разве что в офис № 4…
Железная дверь открывалась неудобно, погрохотав в нее, надо было опять подняться на пару ступенек, чтобы тебя не прищемили.
В сочетании с маленькими зарешеченными окнами по обе стороны угла дома – в углублениях, обычно обрамляющих полуподвальные окошки, ненавязчиво просматривались странные, намертво спрессованные, компактные нагромождения строительных материалов – все эти неудобства попадания внутрь распознавались как элементы укрепления. Войти в помещение было непросто. Выйти – мелькнуло у меня нехорошее подозрение и мгновенно трансформировалось в уверенность – тоже…
Все по Библии: «Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их»…
Мы таки нашли… Но на мой настороженный взгляд, библейская трактовка, что есть хорошо, что – плохо, в данной ситуации странным образом теряла свою силу. Здесь больше подошли бы радостные излияния одного моего знакомого: «Мы не пойдем широкой дорогой правды, мы будем красться узкой, извилистой тропинкой лжи!»
Ну что же, будем красться…
Стрельнув глазами через левое плечо на липы (по Кастанеде, именно за левым плечом у человека стоит смерть), я только пробормотала про себя: «Оставь надежду, всяк сюда входящий…»
И шагнула на ступеньку…
Прогулки по краю
…ЕГО, своего индейца Никто, я вырвала из гнилого контекста местной околопатриотической тусовки мгновенно. Живописный парень с Че Геварой на футболке сразил меня хитросплетением радикальной логики: «Уборка мусора на пляже не имеет политической окраски и потому бессмысленна!» Вместо этого они приволокли однажды на коммунистический пикет на площади мертвую свиную голову и сожгли американский флаг. Это все, видимо, имело глубокий смысл.
– А вот этот мужик – точно только недавно в город приехал.
У меня, наверное, в этот момент был взгляд охотника. Саров – заповедник. И я всегда отличу дикого, а главное, ЖИВОГО зверя от никакого.
Евгений Александрович Лыгин, неизвестный солдат Партии. Именно национал-большевиком оказался почти единственный во всем городе человек, в которого захотелось нырнуть, как в омут. Он нес в себе отголосок каких-то больших страстей и событий, он оказался причастен к чему-то лютому, происходившему во внешнем мире.