Страница 97 из 115
3
Появление рассказа приветствовал Эртель: он противопоставил «Убийство» полосе «скучных вещей вроде „Три года“», которая «очевидно, прошла для него ‹Чехова›, и он вновь – сильный, искренний, глубокий талант, с ой-ой каким царем в голове!…» (письмо к Гольцеву 17 декабря 1895 г. – Записки ГБЛ, вып. VIII, М., 1941, стр. 94). М. О. Меньшиков писал Чехову 20 августа 1896 г. об отношении к рассказу Т. Л. Толстой: «Татьяна „очень Вас любит, но чувствует какую-то грусть за Вас, думает, что у Вас очень большой талант, но безжизненное материалистическое миросозерцание“ и пр. Рассказом „Убийство“, который мне так понравился, Татьяна возмущена» (там же, стр. 48).
В печати возник спор об отношении Чехова к народу и интеллигенции. У А. М. Скабичевского («Новости и биржевая газета», 1895, № 330, 30 ноября – отдел «Литературная хроника») сцена убийства вызвала размышления о социальных контрастах России – о дикости народа, соседствующей с цивилизацией и культурой. Свой отзыв он заключил словами: «Сколько еще нужно труда, чтобы пробить эту дикую чащу невежества и сделать хоть сколько-нибудь похожими на людей этих обросших дубовою корою чудовищ!»
Ю. Николаев (Ю. Н. Говоруха-Отрок) выступил с двумя статьями о рассказе. В первой («Московские ведомости», 1895, № 323, 23 ноября – отдел «Литературные заметки») он утверждал, что Чехов справился с новой для него темой – изображением народа с религиозной стороны, – и отметил как художественное достижение тон «жестокой правдивости», с особой силой сказавшийся в изображении ссоры братьев и убийства Матвея. Во второй статье (там же, № 337, 7 декабря) Николаев, имея в виду отзыв Скабичевского, язвительно заметил, что в петербургской газете хвалят рассказ не за художественное достоинство, а за тенденцию, которую навязывают Чехову, – за критику им невежества народа. Заканчивалась рецензия словами: «И, если такой вовсе не исключительный <…> человек из народа, как Яков, нашел в себе столько душевной силы, чтобы нести тяжкий крест свой, – как велик должен быть этот народ, среди которого он жил и воспитался, духом которого он проникся…»
Большинство рецензентов отметило психологическую убедительность переживаний героев: А. Скопинский (А. А. Шевелев) («Русское слово», 1895, № 320, 25 ноября); анонимный рецензент «Книжек Недели» (1895, № 12); И. Залетный (И. А. Гофштоттер) («Русская беседа», 1895, № 12). Рецензент «Книжек Недели» остался, правда, не удовлетворен финалом: «Как и все рассказы г. Чехова, „Убийство“ закончено несколько вяло и неопределенно, но психологический процесс, выпуклость характеров и бытовая правда рассказа замечательны, как всегда» (стр. 196).
Картина убийства с подробностями наивных попыток скрыть преступление дала основание рецензенту «Русской беседы» сравнить этот рассказ по силе изображения с «Властью тьмы» Л. Толстого. Однако Залетный не понял своеобразия психологизма Чехова и недостаточной разработанностью душевных процессов объяснял «холодную объективность описаний», которую счел основным недостатком рассказа (стр. 187–189).
Оценку «Убийства» на фоне других произведений текущей литературы дал Р. И. Сементковский в статье «Что нового в литературе? Критические очерки» («Ежемесячные литературные приложения к „Ниве“», 1896, № 1). Сопоставляя рассказ то с повестью Д. Мамина-Сибиряка «Без особенных прав» (чеховская вещь по таланту выше), то с очерком А. Серафимовича «Под землею» (Серафимович пишет о бедах небольшого числа людей, а Чехов – всего русского народа), Сементковский находил в нем наибольшее сходство с романами Г. Сенкевича «Без догмата», «Семья Поланецких», «Камо грядеши?»: у Чехова и Сенкевича вера стоит на первом месте. «Но у г. Сенкевича, – писал далее Сементковский, – вера является новою забавою для людей, оторванных от жизни <…>, а в рассказе г. Чехова вера является насущным хлебом, якорем спасения для людей, окутанных мраком невежества, лишенных всякой возможности запастись где-нибудь лучом света и тем не менее чувствующих, что они люди, что и им доступны потребности духа» (стлб. 173). Убийство брата приводит Якова к той простой истине, что сущность веры заключается «не в обряде, а в тех чувствах, с которыми молящийся обращается к богу» (там же). Эту «истину» Сементковский ставит выше христианского «догмата» польского писателя.
Отрицательно отозвался о рассказе П. А. Ачкасов (П. А. Матвеев) («Письма о литературе. Русская литература в 1895 г. Письмо второе». – «Русский вестник», 1896, № 2). «Опыт экскурсии в область народной психологии уголовного характера» (стр. 240), по его мнению, Чехову не удался. Своеобразие чеховской манеры изображения душевных потрясений, особенно в сцене убийства, вызвало у Ачкасова уверенность, что внутренний мир героев чужд автору. В отличие от подавляющего большинства рецензентов он считал этот эпизод фальшиво написанным (стр. 242).
В двух отрицательных отзывах (М. Полтавский ‹М. И. Дубинский›. Литературные заметки. – «Биржевые ведомости», 1895, № 344, 15 декабря; анонимный автор отдела «Журнальное обозрение. Беллетристика» – «Литературное обозрение», 1895, № 49, 3 декабря) выражалось недовольство тем, как Чехов справился с психологической задачей – изображением переживаний преступника и особенно его возрождения на каторге. «Как же это так: все не знал, не знал истинного бога, а тут вдруг познал и захотел даже вразумлять других? Окончание является совсем туманным и не развитым, а между тем здесь-то и лежит гвоздь рассказа», – писал рецензент «Литературного обозрения» (стр. 1361). М. Полтавский считал, что по сравнению с Толстым и Достоевским в такой метаморфозе героя Чехов ничего не дал нового и что вообще он не оправдал пока возлагаемых на него надежд.
«Невольным грехом» Чехова назвал грех «Убийства» Lolo (Л. Г. Мунштейн) и призывал его вернуться к прежнему «бодрому смеху» (стихотворная «Страничка из письма». – «Новости дня», 1895, № 4475, 23 ноября).
1 ноября 1901 г. Чехову писал профессор русского языка в Париже Поль Буайе (Paul Boyer): «Французский перевод Вашего прекрасного рассказа „Убийство“ (и перевод отличнейший) скоро появится в печати отдельным изданием (он был уже напечатан последним летом в газете „Le Temps“), и вместе с этим еще кое-что из Ваших других повестей или рассказов („Студент“, между прочим). Если я не ошибаюсь, „Убийство“, которое появилось в „Русской мысли“, никогда не было издано в России отдельно, вероятно, вследствие цензурных обстоятельств. Как бы то ни было, было бы не без интереса получить кое-какие подлинные подробности об участи этого своего рода chef d’oeuvr’a ‹шедевра›. (А быть может, Вы сами не очень любите этого своего дитяти; но я откровенно высказываю свое мнение). И составитель предисловия к французскому переводу охотно бы воспользовался Вашими указаниями об этом. Итак, не сочтете ли Вы возможным сообщить мне все то, что относится к истории текста Вашего „Убийства“? Этим Вы бы крайне обязали меня лично и всех Ваших французских читателей-почитателей» (ГБЛ).
Перевод рассказов «Убийство» и «Студент», опубликованный в «Le Temps» (а потом и в журнале «Revue Blanche»), принадлежал ученице Поля Буайе – Клэр Дюкрё (Claire Ducreux). 6 апреля 1902 г. Поль Буайе сообщал Чехову, что издатели «Revue Blanche» уже печатают книгу с его четырьмя рассказами в ее «образцовом переводе»: «Убийство», «Мужики», «Студент», «На подводе». «Выбраны были эти сочинения потому, – писал Буайе, – что они показались большинству наших ценителей Вашего таланта как нельзя лучше выразившие главные особенности Вашего творчества…» Он просил Чехова написать издателям «Revue Blanche», что согласен на это издание (в письме к издателям «Revue Blanche» Чехов признавал «строгое изящество и исключительную точность» переводов Клэр Дюкрё – см. т. X Писем). Книга («Un meurtre») вышла с предисловием известного французского критика Андре Бонье (см. ЛН, стр. 706).
Клэр Дюкрё послала Чехову комплект газеты «Le Temps» с переводом рассказа «Убийство» и в письме от 14 апреля 1904 г. писала о своем намерении выпустить рассказ отдельной книжкой. О желании перевести рассказ «Убийство» и другие произведения Чехова на французский язык сообщала ему также графиня Канкрина (23 июля 1901 г. – ГБЛ).