Страница 6 из 7
Помысел мне говорит, что произойдут многие события: русские займут Турцию, Турция же исчезнет с карты, потому что 1/3 турок станет христианами, 1/3 погибнет и 1/3 направятся в Месопотамию… В Константинополе произойдет великая война между русскими и европейцами, и прольется много крови. Греция не будет играть первенствующую роль в этой войне, но ей отдадут Константинополь, не потому, что перед нами будут благоговеть русские, но потому, что не найдется лучшего решения, и договорятся совместно с Грецией, причем на них будут давить трудные обстоятельства[23].
В условиях, когда ни программы действий, ни целостного видения Церкви ни у кого в самой Церкви нет, многие реакции ситуативны, стратегии не просматриваются, исследователю неминуемо приходится обращаться к отдельным высказываниям и на этой основе описывать тот набор идей, которые сегодня представители Церкви и те, кто прямо апеллирует к православной традиции и православным ценностям, транслируют в публичное пространство.
Отмечу, что официальные церковные документы работают плохо, за редким исключением все они носят формальный, я бы даже сказал – технический характер. Однако и из этих документов, например журналов Священного Синода и определений Архиерейских соборов, можно реконструировать – хоть и фрагментарно – основные направления развития Церкви, прежде всего в церковно-практической области.
Проповедь как форма актуального, содержательного высказывания практически исчезла. В ней крайне мало богословия, аскетики и даже желания поделиться духовным опытом, в большинстве случаев там лишь немного истории плюс бесконечное морализаторство.
Именно поэтому наиболее очевидным материалом для анализа становятся публичные высказывания и действия как церковных лидеров мнений – православных активистов, священников, епископов и старцев, – так и государственных чиновников, чьи высказывания порой прямо соотносятся с церковной культурой в широком смысле слова.
Организаторы семинара попросили меня сформулировать свое отношение к проблеме идеологического многообразия Русской Православной Церкви. Если говорить теоретически, то можно представить определенный спектр различных течений и групп, позиция которых определяется их ответами на два вопроса: а) какой должна быть модель устроения церковной жизни? б) какой должна быть модель взаимодействия Церкви, общества и государства?
Однако недостаточно поставить эти вопросы и дать на них ответ. Необходимо свой ответ дать публично и действовать соответствующим образом. Поэтому, переходя от теории к практике, я должен признать: сегодня в Русской Церкви нет идеологического многообразия. Или даже так: оно сегодня исключительно кажущееся, мнимое.
Тем не менее ответы на вопросы, поставленные выше, в целом известны, и они определяют два основных течения, реально существующих в Церкви. И центральным оказался не вопрос о церковной жизни, а вопрос об отношении к государству.
Собственно, и на первый, и на второй вопрос существуют всего по два ответа.
В отношении церковной жизни развилка выглядит так:
– первый ответ: в церковной жизни в целом все хорошо, перемены не должны затрагивать тех основ и принципов, которые унаследованы от синодального периода и церковных практик советского времени.
– второй ответ: жизнь человека в XX–XXI веках радикально изменилась, если в церковной жизни не будет перемен, отвечающих на вызовы времени, маргинализация Церкви неминуема, нужны серьезные реформы.
В отношении с государством и обществом развилка выглядит иначе:
– первый ответ: естественное состояние Православной Церкви – быть в тесных отношениях с государством, не сливаться с ним, но всегда быть рядом, Русская Православная Церковь всегда была и будет «Церковью империи» (какой именно – православной, советской или постсоветской – не так важно), и этот статус ко многому обязывает.
– второй ответ: Церковь прежде всего призвана развивать отношения с гражданским обществом, понимать его, заботиться о человеке, сама Церковь должна стать авторитетным институтом гражданского общества, а в отношениях с государством как минимум «держать дистанцию», не отождествляться с ним, не брать у него слишком много денег, не обслуживать его идеологические потребности.
Формат моего выступления не позволяет проиллюстрировать все возможные варианты, поэтому в качестве иллюстрации предлагаю обзор некоторых событий и высказываний со стороны так называемых «правых», то есть тех, кто выбирает первый вариант ответа на оба вопроса, и небольшой комментарий к ним. Для удобства я выбрал события, хронологически ограниченные 2015 годом, которые у многих из нас были тогда на слуху.
В дни первых бомбовых ударов России по позициям ИГИЛ в Сирии мировые СМИ обошла новость о том, что Русская Православная Церковь назвала участие России в боевых действиях в Сирии «священной войной».
СМИ неточно процитировали слова прот. Всеволода Чаплина, который сказал буквально следующее:
Борьба с терроризмом за справедливый мир, за достоинство людей, которые испытывают вызов террора, – это очень нравственная, это, если хотите, священная борьба, и сегодня наша страна является, наверно, самой активной в мире силой, которая противостоит террору[24].
Однако христиане Сирии и Ливана выступили с жесткой критикой этой позиции. Приведу лишь один пример: епископ Ильяс Тума заявил в ответ на это высказывание: «Не может быть в христианстве никакой священной войны! Независимо от того, согласен кто-то с этим или нет»[25].
Однако эти слова в России практически не были услышаны. Их не перепечатали ни церковные, ни светские СМИ.
Вместе с тем многие влиятельные СМИ опубликовали опровержение. Так, The Economist прокомментировал сложившуюся ситуацию вполне корректно: «Выводы о том, что Россия хочет начать “священную войну”, скорее всего, были основаны на высказываниях протоиерея Всеволода Чаплина». Отмечается, что, хоть Чаплин и назвал борьбу против терроризма священным делом, он не призывал к межкультурной или межрелигиозной войне[26].
Словом, в какой-то момент разобрались, что акцент прот. Всеволод поставил немного иначе, но ошибка СМИ возникла не на пустом месте. Протоиерей Всеволод любит говорить о священной войне. И в последние годы он, высказываясь по самым разным темам, использовал термин священная война.
Так, 2 июня, выступая в Общественной палате, прот. Всеволод призвал объявить «священную войну» всем медицинским учреждениям, где делают аборты:
Очень важно, чтобы общественность, которая занимается сохранением жизни, объявила сегодня священную войну тем учреждениям, которые, будучи частными, не исполняют общегосударственных и обязательных, для частных учреждений в том числе, норм, касающихся производства абортов[27].
Другими словами, он признает, что возможно не только моральное, но и «божественное» оправдание насилия в жизни современного общества.
Месяцем позже, 4 июля, выступая на телеканале «Союз» в связи с 70-летием победы в Великой Отечественной войне, прот. Всеволод и ее назвал священной: «Бог был с нашим народом, Он его вел в этой священной войне. Не нужно сегодня стесняться и стыдиться об этом свидетельствовать вновь и вновь»[28].
Но на этом прот. Всеволод не останавливается. Его позиция, оказывается, еще более радикальна. Он считает, что только война, только насилие позволяет проявиться лучшим духовным качествам человека. В мирной жизни это невозможно. Приблизительно в то же время в беседе с Леонидом Гозманом на «Эхе Москвы» прот. Всеволод сказал:
23
Христодул Агиорит, иером. Избранный сосуд (Старец Паисий. 1924–1994). Кн. 2. СПб., 2000. С. 183.
24
http://www.bbc.com/russian/news/2015/10/151006_syria_christians_holy_war (дата обращения 31.03.2018).
25
Там же.
26
http://www.gazeta.ru/politics/news/2015/10/21/n_7795853.shtml (дата обращения 31.03.2018).
27
http://www.interfax.ru/russia/445157 (дата обращения 31.03.2018).
28
http://www.patriarchia.ru/db/text/4148402.html (дата обращения 31.03.2018).