Blood diamond

Через пять минут Джон Смит сидел в старой каюте и договаривался с толстеньким мужичком об условиях работы.

— Значит, — говорил толстячок, — нам от вас потребуется следующее: исполнение художественных произведений с другими музыкантами в эту субботу. Наш саксофонист так некстати заболел. Вы уже выступали с ансамблями? Можете вы это взять на себя? Предупреждаю — работы много.

— Да, я могу это взять на себя. Мне приходилось выполнять такую работу. Если что, то я еще и на гитаре играю. Помню, как-то выступал с другими музыкантами в Париже, тогда-то вот и…

Большая и тяжелая гора свалилась с плеч толстенького мужичка, который отвечал за музыкальное сопровождение субботнего вечера танцев. Испытывая детскую легкость, толстячок смотрел на нового саксофониста лучезарным взглядом и почти не слушал его рассказа о Париже.

— Ваши условия? — спросил Джон дерзко. — Имейте в виду, я не собираюсь работать на собачьих условиях.

— Условия сдельные.

Джон поморщился, что стоило ему большого труда.

В этот момент с возгласом «Джон, ну что?» в каюте возникла Мэри, которой каким-то образом удалось пробраться на баржу и найти его. Смит переменился в лице. Он еще никогда не был так близок к провалу.

— А это еще кто? — удивленно спросил мужчина, удивленно смотря на девушку.

— Женушка моя, — рассмеялся Джон, притягивая за руку к себе Мэри и рывком усаживая ее рядом с собой. Она, понимая, что надо начать подыгрывать завравшемуся Смиту, заулыбалась, смотря на толстяка.

Видя, что мужчина как-то мало верит в это, Джон чуть наклонил голову, и Мэрион поцеловала его в подставленную щеку. Мужчина, став свидетелем данного лобзания, несколько успокоился.

— Вернемся к условиям, — произнес Джон.

— Вы американец? — будто бы с подозрением спросил мужчина, разглядывая Джона. — Англичанин?

— Вы меня раскрыли, — рассмеялся Смит и затараторил, не умолкая ни на секунду. — Да, я американец. Не волнуйтесь, моя жена самая настоящая француженка. Вот только проблема в том, что мы только сегодня приехали с ней в Марсель — сбежали от ее родителей, которые были против того, чтобы их любимая дочка выходила замуж за какого-то бедного музыкантишку. И, представляете, мы остались без единого гроша в кармане! Нас просто-напросто обокрали на вокзале… Остались лишь кое-какие вещи и инструменты, которые я привез с собой. И вот, признаться честно, вы — наша последняя надежда. Возможно, здесь у вас найдется какой-нибудь угол, где мы смогли бы переждать эти дни, пока не вернется прежний саксофонист. За это время мы скопим с ней хоть сколько-нибудь денег, чтобы начать свою новую жизнь…

— Я понял, — наконец смог прервать этот бесконечный поток речи мужчина. — Я понял вас. Думаю, я смогу что-нибудь придумать для вас.

— Спасибо, — просиял Джон, — спасибо! Но… с нами еще мальчик. Ассистент.

— Насчет мальчика вот я не знаю. На мальчика кредита не отпущено, как, собственно, и на жену вашу… Ладно! На свой счет — пожалуйста. Пусть живет с вами.

— Ну, пускай по-вашему, — улыбнулся Джон. — Мальчишка у меня шустрый. Привык к спартанской обстановке.

— Только у меня одно условие, — мужчина внимательно поглядел на Смита. — Я хотел бы взглянуть на ваши документы. Если таковые, конечно, имеются…

— Имеются, — он услужливо протянул ему поддельные паспорта.

Спустя еще пару минут Джон получил пропуск на себя, женушку и на шустрого мальчика, положил в карман ключ от каюты, которую им выделили, и, подхватив Мэри под локоть, вышел на горячую палубу. Джон чувствовал немалое удовлетворение при прикосновении к ключу. Это было первый раз в его бурной жизни. Ключ и квартира были. Не было только денег.

Джон, заложив свободную руку в карман брюк, отошел к дальней части борта, чтобы побеседовать с Мэри. Об оставшемся с вещами на берегу Мореле он помнил — ему сначала нужно было разобраться с девушкой.

— Еще одна женушка! С ума сойти можно! — воскликнул он. — Вы зачем в каюту полезли?

— Я думала, что вы закончили. И вообще я вас искала.

— Думали!.. — фыркнул американец. — Как вы вообще меня смогли найти? Ладно, оставим этот вопрос… Нет, честное слово, я вас скоро буду к Берни привязывать. Кстати говоря, где он?

— На берегу остался. Неужели мы оставим его? — спросила Мэри, поглядев на Смита.

— Подождите, — ответил Джон. — Сами все увидите. Лучше скажите, вы играть на саксофоне умеете?

— Нет. Вы тоже?

— К сожалению, да. Будем надеяться на нашего друга. Хотя я дико сомневаюсь… Ладно! Выкрутимся. До субботы еще время есть, а за это время можно и ежа научить играть.

— Вы Мореля собираетесь звать?

— А что вы так беспокоитесь за него? — Джон улыбнулся, опершись спиной о борт. — У нас есть пару минут, так что я хотел бы побеседовать с вами наедине.

— А кто вам сказал, что я хочу беседовать с вами? — усмехнулась Мэри.

— Эх, Мэри, и зачем вам все это надо?

— Я уже отвечала на этот вопрос.

— Не понимаю я вас. И что вам в вашем Париже не сиделось? И как вы вообще оказались в Кале?

— Откуда вы знаете, что я из Парижа?

— Во-первых, вы сами говорили об этом.

— Я могла наговорить вам чего угодно. Ну, а во-вторых?

— Во-вторых, вы прекрасно знаете город. Да и вы знали о мадам Каруа. Так что, — он поглядел на девушку и, поймав ее взгляд, торжественно улыбнулся. — Отлично! Уже хоть что-то о вас мне известно. Вы из Парижа. Почему же такая талантливая девушка там и не осталась?

— Шутите? Вы видели там какие-нибудь перспективы?

— Ну, с вашим умом и ловкостью и, — Джон замолчал на пару секунд и обвел рукой очертание фигуры девушки, — да со всем этим вы могли бы много добиться там. И все же, почему вы так тщательно скрываете любую информацию о себе? Ответьте же мне.

— Нет, Джон, — Мэри отрицательно покачала головой. — Вы уже достаточно узнали. Я не буду вам ничего рассказывать.

— Вам придется. Понимаете, я знаю о Берни все, ну или почти все, а о вас — ничего. И это немного раздражает меня.

— И что же, вы допрашивать меня будете?

— Если придется.

— Тогда, боюсь, вы вряд ли услышите от меня что-нибудь действительно интересное.

— Предпочтете смерть пыткам?

— Нет, просто в моей жизни не было ничего такого, что смогло бы вас заинтересовать.

— Да что вы говорите? — губы Джона вытянулись в приторно-сладкой улыбке. — А что насчет вашего загара?

— Да что же он вам так покоя не дает, — Мэри закатила глаза со вздохом.

— Нет, правда, Мэри, где вы так загорели? Лето еще даже не началось… Делитесь секретом!

— А каковы ваши догадки? — она хитро улыбнулась, взглянув на Смита.

— Ну, можно было бы предположить, что вы отдыхали в жарких странах, но на это нужны деньги, наличия которых я у вас не замечаю. Значит, это неверно. Возможно, вы работали под солнцем, например, на рынке или где-то в полях… Но опять же! Вы выглядите опрятно, да и к тому же только начало лета, еще нет такого палящего солнца. И поэтому я просто теряюсь в догадках…

— А вы неплохо владеете дедукцией, — Мэри вздохнула и сделала шаг в сторону, уже собираясь уходить.

— Ну дайте же мне хоть нить! — воскликнул Джон, схватив ее за руку и разворачивая лицом к себе.

— Нити могут оборваться и вы, Джон, рискуете заблудиться, — ответила девушка. — Пойдемте, думаю, месье Морель уже заждался нас.

Джон хотел еще что-нибудь колкое произнести в адрес Мэри, но решил все же промолчать, и, мысленно согласившись с ней, пошел по палубе на встречу к ждущему их Бернарду.

— Ну, друг мой Берни, — заметил Джон, когда они уже встретили своего друга и шли по палубе по направлению к каюте, в которой им разрешили пожить пару дней, — придется нам выкручиваться эти пару дней. Надеюсь, что вы сможете достойно исполнить свою роль. А потом вот что: я саксофонист, Мэри — моя жена, а вы мой помощник. Если вы думаете, что это не так, то скорее бегите назад, на берег.

Спустя пару минут в каюте Джон, лежа с башмаками на диване с облупившейся кожаной обивкой и задумчиво глядя на пробочный пояс, обтянутый зеленой парусиной, допрашивал Берни:

— Ты умеешь играть на саксофоне? Нет? Очень, очень жалко. Я, к сожалению, тоже не умею. И Мэри тоже.

Он подумал пару секунд и продолжил:

— Ведь мы-то попали сюда как музыканты. Ну, пару деньков можно будет мотать, а потом выкинут. За эти дни мы должны успеть сделать все, что нам нужно. Думаю, до субботы мы с вами протянем… Ведь так, друзья мои?

Но ответа от друзей он не услышал, а потом, полежав еще минут десять, закрыл лицо шляпой и заснул. Ведь сон, как считал Джон, один из лучших способов решения всех проблем.