Страница 76 из 112
Наполеон оказался в Москве отрезанным от всех путей сообщения с югом.
Реляции Кутузова к императору и намёка не содержали на его обманный манёвр — знал старый полководец: то, что будет известно при дворе, очень скоро станет достоянием и Наполеона. Даже от императора скрывал Кутузов до поры до времени свои мысли и планы. Потому и терялись в догадках в Петербурге, ломали головы, что предпримет Кутузов, как продолжит войну.
А Кутузов, сделав с армией два перехода по рязанской дороге, остановился у Боровского перехода через Москву-реку. Так и думалось Наполеону, что старый фельдмаршал увёл армию к Рязани, к ближайшему местечку — к Коломне, за Оку.
Наполеон следил за действиями Кутузова, хоть и оставались русские войска невидимыми для его глаз. Но были перебежчики, были и шпионы, им вменялось в обязанность сообщать о всех передвижениях русской армии.
Остановившись у Коломны, Кутузов неожиданно свернул влево, к Подольску, приказав незаметно идти по-над речкой Пахрой. Возле Коломны остался отряд, ему было сказано, что вся армия двигается к Рязани.
А две колонны русских отправились на тульскую дорогу и расположились у Подольска. Здесь и увидели солдаты страшный пожар в Москве. Далёкое зарево вздымалось на западе, закрывая небо густыми облаками чёрного дыма.
Из Москвы Наполеон послал Мюрата по рязанской дороге. Французы двигались по тракту, вполне уверенные, что следуют за главными силами Кутузова. Лишь в Бронницах, уже за Пахрой, понял неаполитанский король, что его провели, и спешно поворотил к Подольску. Но было уже поздно: Кутузов отрядил множество мелких отрядов для перехвата обозов и команд, двигавшихся к Москве. Один только отряд Дорохова за неделю взял в плен полторы тысячи французов.
Тыл был блокирован. Наполеон спешно выслал войска для очищения можайской дороги, но ловкий и неуловимый Дорохов искусно отступил, разгромив при этом два эскадрона гвардейских отборных драгун Наполеона.
Между тем разгоралась народная война против захватчиков. Наполеон сидел в горящей Москве, нервничая и возмущаясь неправильностью методов ведения войны старым полководцем, а партизанские отряды, нередко вооружённые лишь топорами да кольями, нападали на французские отряды, истребляли их, захватывали дороги и прерывали все связи Наполеона с тылом.
Мюрат с крупными силами преследовал русских. Под Чириковом произошло настоящее сражение, даже начальник штаба Мюрата генерал Феррье был взят в плен. Мюрат послал парламентёров к Кутузову — просил освободить Феррье под честное слово. Кутузов был отменно вежлив, ласков с посланными, но твёрдо отказал в просьбе.
В Тарутинском лагере армия остановилась. Стоя над чёрными водами маленькой речушки Нары, Кутузов негромко сказал своим адъютантам:
— Отсель ни шагу назад...
К лагерю подходили ополченцы, каждый день здесь начинались учебные смотры и атаки, сюда сходились и съезжались все, кто хотел биться против захватчиков.
Тыл Наполеона беспрестанно тревожили оставленные и посылаемые Кутузовым отряды казаков, партизанские набеги стали столь частыми, что французы уже не решались спокойно проезжать по можайской дороге.
Наполеон был заперт в стенах Москвы, пылавшей всё сильнее...
А Тарутинский лагерь вбирал в себя всё новые подкрепления. Подходили ополченцы из дальних губерний, из южных мест везли продовольствие, даже крестьянки из дальних селений приносили гостинцы и отыскивали своих мужей, сыновей, братьев.
Наконец и император Александр постиг сущность плана Кутузова — собрать новую армию, подкрепить старую, начать движение обратно именно отсюда, из Тарутинского лагеря. Константин почувствовал облегчение Александра.
Вести из Тарутинского лагеря становились всё отраднее — здесь уже собралось более 100 тысяч человек, причём в расчёт не принимались партизанские отряды и казачьи разъезды. Пушки, единороги, тулупы, сапоги, валенки, сухари прибывали в Тарутино целыми обозами.
Подвоза продовольствия Наполеону почти не было.
А пленных становилось всё больше. Французы и итальянцы, пруссаки и австрийцы, баварцы и вестфальцы составляли такую разнородную, разноцветную и разноголосую толпу, что русские солдаты с удивлением глядели на это скопище иноплеменных захватчиков, нашедших свою участь среди русского лагеря.
Штабс-капитан Фигнер с небольшим числом солдат оставался в Москве. От него узнавал Кутузов о том, что и как происходит в захваченной столице, и переправлял все донесения в Петербург императору.
Читая эти донесения, Александр как будто воочию видел французского императора. Сначала Наполеон ждал депутатов, которые должны были принести ему ключи от древней столицы. Не дождавшись, послал гонцов во все стороны Москвы, чтобы узнать о причине замедления. Но Москва была пуста, только ветер разносил по улицам клочки бумаги, обрывки верёвок. А когда загорелся Гостиный Двор, а потом Каретный ряд и ветер понёс на Кремль тучи дыма и хлопья пепла, Наполеон хрипло произнёс:
— Москвы нет более! Я лишился награды, обещанной войскам! Русские сами зажигают! Что это за люди? Скифы...
Константин тоже как будто наяву видел приземистого, с длинной спиной и короткими толстыми ногами французского императора, расхаживающего по горящему Кремлю. Он негодовал: русские не были цивилизованной нацией — они не покорились захватчикам, сдали Москву, но встали стеной...
Получив под своё начало гвардию, Константин весь погрузился в укрепление Петербурга. Хоть и стоял стеной на берегах Двины корпус Витгенштейна, но нельзя было не ожидать, что Наполеон приведёт в действие свои войска, находившиеся на левом берегу Двины. Петербург лихорадочно готовился к обороне, возводились защитные валы.
Весь день Константина был расписан по минутам, он появлялся и на строительстве оборонительных сооружений, и в гвардейских войсках, долженствующих выдержать осаду столицы, если бы это потребовалось. Сил было мало, приходилось всё время тратить на подкрепления, набирать новых рекрутов, следить за поставкой вооружения, продовольствия и амуниции. Великий князь сбивался с ног...
ГЛАВА ВТОРАЯ
Третью неделю безвыездно жила Маргарита в Коломне. Она делила со своей дворовой девушкой Стешей угол, снятый у какого-то купца. С самого утра вскакивала, бежала в почтовую контору, снова и снова спрашивала, нет ли вестей для неё — муж обещал писать именно сюда, и уже потом письма должны были доставляться в деревню, куда уехали её родные.
Но кроме первого письма, полученного ею ещё в день приезда, не пришло ни одной весточки.
Маргарита бродила по улицам, переполненным беженцами, уходила к Оке, глядела на тёмную воду реки, на её зелёные весёлые берега и снова направлялась к почтовой конторе.
Нет, письма для неё не было...
Она ждала весточек и от родителей, получала короткие записки, что в деревне всё спокойно. Николушка уже начинает громко разговаривать и всё кричит: «Мама!..»
Маргарита обливалась слезами умиления и восторга, но всё откладывала и откладывала день отъезда, несмотря на вопли Стеши, каждый день начинавшей с одного: когда же поедем в деревню?
Ещё один день, может быть, сегодня придёт письмо от Александра, может быть, завтра он напишет, что всё хорошо, он жив и здоров. Но пусть даже ранен, это неважно!
Когда она была с мужем, с ним никогда ничего не случалось, в каких бы жарких схватках он ни был. Её любовь оберегала его, она хранила его. Что же теперь мешает ему написать ей хотя бы одно слово? Она облила бы слезами серую нечистую бумагу, на которой стояло бы лишь это слово, она хранила бы её у сердца, она вновь ждала бы только одного слова.
А письма всё не было...
Лето проходило в бесплодном ожидании. Маргарита не могла и позволить себе подумать, что с Александром случится самое страшное, — нет, он должен жить ради неё, их огромной любви, ради сына.
Медленно несла свои воды Ока, зеленели её топкие и тенистые берега, волновалась и сновала по улицам тихого городка толпа бесприютных беженцев, норовивших уехать ещё дальше, в самую глушь и тишь. Скрипели колёса несмазанных телег, увозивших барский скарб, покрикивали на старых одров бородатые мужики, угрюмо взмахивающие кнутами и пешком следовавшие за лошадьми, ревели дети, не по жаре закутанные в платки и толстые шали, пылили небольшие стада коров и овец, которых гнали вглубь России...