Страница 108 из 112
Стоявшие в окружении толпы войска закричали приветствия императору, загремели пушечные выстрелы. В порыве поклонения и те, кто пришёл на этот праздник, тоже кричали «ура» императору, любуясь его красивой посадкой и бравым видом.
Одна мать Мария безмолвно стояла у покрытого памятника, как чёрная статуя, как строгое напоминание о поминальном дне, а уж никак не об очередном блестящем празднике.
Слева от памятника толпились иностранные послы, гости императора из других стран. Среди них выделялся своим необычным мундиром герцог Лихтенбергский, зять Николая, через которого русский император оказался в родственниках с самим Наполеоном. Герцог был сыном Евгения Богарне, пасынка Наполеона и ближайшего его сподвижника. Шпага Наполеона, привезённая герцогом в подарок русскому царю, словно скрадывала память о нашествии Наполеона в Россию.
Император подъехал к ограждению перед возвышением, увидел одинокую фигуру матери Марии, стоявшую поодаль от блестящей толпы генералов и придворных, и громко, подняв руку, воскликнул:
— Ваше превосходительство, кланяюсь вам! Дайте мне вашу руку.
Он дёрнул шнур, шёлковый купол покрывала вздулся и мягко осел на постамент. Открылся скромный, простой памятник, возносящийся ввысь, словно чёрная стрела. На самой его вершине двуглавый золотой орёл смотрел и на восток и на запад — во все концы огромной империи.
Мраморные мемориальные доски по всем сторонам памятника были украшены золотыми надписями.
«Вторгнулись в Россию 554 000 человек, — быстро пробежала глазами мать Мария одну из них, — возвратились 79 000 человек».
Другая гласила: «Умерли за Отечество полководцы — Багратион, Тучков-1, Тучков-4, граф Кутайсов. Всем прочим — слава!»
— Не правда ли, — сказал матери Марии император, — какая прекрасная и трогательная картина для вас? Разделяю скорбь вашу. Да поможет вам Господь!
Обратившись к морю голов, усеявших поле, император добавил по-французски для иностранных гостей:
— Вот почтенная вдова генерала Тучкова, которая опередила меня на двадцать пять лет и воздвигла памятник неподражаемый... Прошу вас, скажите несколько слов, — обратился он к Тучковой по-русски.
Своим звонким красивым голосом мать Мария сказала всем, кто мог её услышать на таком расстоянии:
— Народу русскому кланяюсь — сердобольным родителям, братьям и сёстрам, чьи родные пали в кровавой брани в день святой Бородина. Оплачем их, они убиты, но довольно жили для Отечества, для чести государя, семейств своих. Они не восприемлют достояния вашего, но наследуют Христово... Русская земля народом своим держится. Молитвой воспоём его!
Она плавно и торжественно опустилась на колени, и тут же ангельски-звонкие и чистые голоса монахинь из её церковного хора начали панихиду. Пошёл вокруг памятника священник, кадя ладаном, кропя святой водой, а монахини все разливались в светлой молитве. Толпа стояла на коленях всю долгую панихиду, посвящённую памяти павших воинов.
Но лишь кончилась панихида, как загремели пушки, раздались боевые клики, и перед изумлённой толпой развернулось зрелище того дня, когда состоялась знаменитая Бородинская битва.
Мать Мария уже не могла вынести этого зрелища. Игрушечные выстрелы, игра в солдатики, манёвры войска на самом поле, где было столько трупов...
Она спокойно, едва держась на ногах, пошла к себе. Павел поддерживал её под руку.
На другой день она не смогла встать. Жестокая нервная горячка подорвала её силы. Государь, узнав об этом, направил к ней своего личного доктора, и состояние больной вскоре улучшилось.
Но все дни, пока проходил праздник, мать Мария больше не выходила из монастыря...
Закончились торжества, царская свита собиралась в Петербург, войска удалились, оставив на Бородинском поле бесчисленное множество обрывков бумаги, недоеденных кусков хлеба, мусор.
Николай перед отъездом поспешил выразить матери Марии сожаление по поводу её болезни. Он направился в монастырь, и келейницы предупредили игуменью о визите государя.
Она приподнялась, опершись на подушки, и приняла его полулёжа в постели. Николай участливо пожелал ей здоровья, ещё раз поблагодарил за благородное дело — сохранение в потомстве памяти о великом дне Бородинской битвы, а в конце визита, положив свою холёную большую холодную руку на её маленькую, сухую и бледную ладонь, спросил самым задушевным голосом:
— Я хотел бы быть счастливым, выполнив какое-нибудь ваше пожелание. Не нуждается ли в чём-нибудь ваш монастырь, есть ли у вас просьбы ко мне? Я всё сделаю для вас, — доверительно добавил он.
— Я бесконечно благодарна вам, ваше величество, за столь тёплые заботы о монастыре. Вы уже многое сделали для нас. Прелестная кирпичная ограда, Филаретовская церковь, великолепная трапезная — это всё дело ваших рук. Как я могу просить вас ещё о чём-либо? Да и другие помогают нашему монастырю, даже из Сибири направляют возы с крупами, продовольствием. Добрых людей немало на свете. У меня может быть только одна просьба, но она очень личная, и выполнить её можете лишь вы...
— Прошу вас, выскажите её, — мягко напомнил ей государь.
— Простите брата, — прошептала мать Мария.
И сразу почувствовала, как напряглась и поспешно отдёрнулась рука государя.
Она выжидательно смотрела на императора.
Её младший брат Михаил участвовал в декабрьском восстании и был сослан в Сибирь. Все братья и сёстры отвернулись от него. Даже самая младшая, Дуняша, вышедшая замуж за князя Голицына и жившая в богатстве и довольстве, которую Михаил обожал, не пожелала иметь никакой связи с братом. Правда, она и Маргарите не помогла ни одним рублём, ни одной копейкой. И Кирилл, старший брат, тоже отвернулся от Михаила. Кириллу хотелось, чтобы доля Михаила, выделенная отцом, досталась ему, Кириллу хотелось получить и дворец Нарышкиных в Москве, и подмосковное имение, переданное брату.
Одна Маргарита всегда помогала Михаилу чем могла: посылала посылки, иногда деньги, часто писала, невзирая на все запреты.
И вот теперь была удобная минута попросить именно об этом...
— Я подумаю, — холодно сказал Николай.
Он попрощался с больной и вышел, нагнувшись в низкой двери...
Император долго думал над просьбой матери Марии. Пять долгих лет прошло, прежде чем он вернул Михаила из ссылки, но всё равно отправил под надзор полиции в его подмосковное имение...
Спасо-Бородинский монастырь, основанный Маргаритой Тучковой, очень скоро стал известен во всех концах земли Русской и потому, что свято чтил память русских воинов, полёгших на Бородинском поле, и потому, что каждый день молился за их души.
Сёстры Спасо-Бородинского монастыря любили мать Марию как родную — никому и никогда не отказывала она в помощи, старалась словом, убеждением помочь понять простые божественные истины.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Будто сама судьба простёрла над Константином свою руку и не допустила его гибели в пределах царства Польского. Вот уж поистине удивительно, когда всё готово, чтобы погибнуть человеку, а какая-то нелепая случайность уберегает его.
За все шестнадцать лет своей жизни в Варшаве, за всю свою деятельность не позволил себе Константин Павлович уклониться от своих обязанностей, требовал от подчинённых слепо повиноваться, но и сам неукоснительно следовал этому правилу. Ни разу не пропустил он смотра, парада, тем более развода постов и войск.
А тут заболел палец на ноге — распух, почернел, да так, что ломота пошла по всему бедру: ни встать, ни забыть боль хотя бы на минуту. И ведь утром ещё не было ничего, на разводу на Саксонской площади случилась беда.
Впервые Константин не поехал на развод — доктор прикладывал к распухшему пальцу примочки и давал лекарства.
Развод кончился, и боль прошла, но время было потеряно, и Константину оставалось только негодовать на себя.
— Говаривал покойный князь Багратион: «Молода была — янычар была, стара стала — г... стала», — ворчал он, укладываясь, однако, в постель раньше положенного часа.