Страница 19 из 27
Подчас в игорных притонах, раскрываемых полицией, женщин переписывалось гораздо больше, чем мужчин. Иногда «клубменки» оказывались дамами из высшего общества и заявляли, что игорные притоны они посещают, так как им негде играть в карты, а не играть они не могут. Однако игрой в карты увлекались не только светские дамы, но даже и бедные труженицы – фабричные работницы, которые проигрывали свои последние деньги.
«Азарт по-прежнему процветает в Петербурге, – писала одна из столичных газет. – Самоубийства, растраты, гибель талантливых людей, разорение от увлечения игрой – по-прежнему питают газетную хронику. Не действуют на игроков грозные примеры, бессильны полицейские меры, не обращают они никакого внимания на нравственное осуждение азарта, как это было у присяжных поверенных».
«Бацилла» азартных игр проникала даже в самые строгие заведения Петербурга. В игорном мире долгое время носились слухи о таинственном «клубе в крепости». Поговаривали, что речь идет о самой Петропавловке, где сутки напролет идет азартная игра, в которой принимают участие не только господа, но и дамы.
«Игорный притон в Петропавловской крепости! – возмущался обозреватель „Петербургской газеты“. – Надо же до этого додуматься! Кому придет в голову, что офицер откроет игорный притон у себя в квартире».
Действительно, за толстыми стенами «русской Бастилии», ворота которой так тщательно охранялись часовыми, обосновался «клуб-притон». Дело в том, что в крепости, представлявшей настоящий «город в городе», совершенно изолированный при этом от всего остального Петербурга, находилось несколько домов, отведенных под квартиры служивших здесь офицеров. Одним из жильцов этого городка являлся некий полковник В-ий, известный среди столичных профессиональных игроков как мастер карточной игры и руководитель нескольких клубов, закрытых по распоряжению городских властей.
Свою квартиру в крепости полковник-игрок предоставил под тайный азартный клуб. Нахождение его в Петропавловской крепости давало игрокам все гарантии безопасности. Число завсегдатаев клуба составляло около полусотни. Были среди них и прекрасные дамы.
Поговаривали, что игра у полковника начиналась в десять часов утра и продолжалась до времени закрытия крепостных ворот. А если затягивалась, то гости оставались ночевать у радушного «хозяина-хлебосола». Постепенно в Петербурге стали довольно громко говорить о том безобразии, которое творится за стенами Петропавловки. Крепостное начальство, как подобает военным, изо всех сил оберегало «военную тайну» и хранило полное молчание.
Тайну притона выдала одна из проигравшихся здесь дам, которая после крупного проигрыша не выдержала и помчалась жаловаться. Ближайшим вершителем справедливости оказалось крепостное управление.
– В крепости игорный притон! – сообщила она с порога. – Меня обыграли дочиста!
– Это слишком серьезно, что вы говорите, – ответил дежурный и послал за начальством. Свои обвинения проигравшаяся дама повторила коменданту крепости барону Сталь фон Гольштейну…
Ходили слухи, что притон в крепости еще долгое время оставался бы нераскрытым, если бы не жадность его хозяина-полковника. Он отказал даме в возврате проигранных денег, которые ей были нужны для уплаты по векселю. Та пригрозила, что нажалуется, но полковник решил, что все это пустая дамская болтовня. И глубоко просчитался!
«Заявление этой дамы подтвердилось, – сообщили репортеру „Петербургской газеты“ в крепостном управлении. – Квартира В-го была осмотрена, и хотя он и несколько бывших в его квартире лиц заявили, что играли в преферанс, по всем признакам, шла азартная игра. В гостиной большой казенной квартиры оказались столы для игры в макао, а многие игроки попрятались кто куда. Теперь все кончено! Крепостной клуб закрыт!».
Осуждению общественным мнением «азартных дам» не было предела. «Конечно, увлечение женщин азартными играми – в высшей степени безнравственное явление, – заявляла председательница Общества охранения прав женщин. – Азарт хуже пьянства. Женщину, увлекшуюся картами, как ни уговаривай, все равно она будет продолжать играть и поставит на карту даже свою честь».
Сразу же вставал вечный русский вопрос: кто виноват? «Виновниками того, что женщины увлекаются картами, – говорила писательница Чебышева-Дмитриева, – я считаю мужчин». Правда, дать ответ на вопрос «что делать», оказалось гораздо трудней.
«Раскрепощение русской женщины»
Начало ХХ в. ознаменовалось борьбой за женское равноправие, причем во всех сферах общественной жизни. В ту пору дам, боровшихся за политическое равноправие, называли «суфражистками» – это движение было особенно развито в Англии и в Америке. Дамы боролись за экономическое, социальное и политическое равноправие, за право избирать и занимать руководящие посты, равные производственные права.
Первый женский день в Петербурге в печати тоже называли «праздником русских суфражисток». Устроили его в большом зале Калашниковской хлебной биржи на Полтавской улице. «Как и за границей, день у нас был устроен главным образом представителями рабочих организаций, – сообщал репортер. – Никаких выступлений на улицах в пользу расширения женских прав, конечно, и не предполагалось».
Наплыв публики на праздник оказался настолько значительным, что из-за недостатка места полиции пришлось прекратить доступ в зал всем желающим. Зал едва вместил полторы тысячи человек, из которых женщин было не более четырехсот, и в основном это были представительницы рабочих слоев Петербурга, а лиц из интеллигентного общества почти не наблюдалось. Администрация потребовала выбрать на собрании представителя, который бы отвечал за порядок и громко, во всеуслышание, объявлял фамилии выступавших.
Полиция строго следила за поведением собравшейся публики и тоном выступлений, но поначалу не вмешивалась. Ораторши с воодушевлением говорили о нелегком женском фабричном труде, об охране материнства, о вреде проституции. Одна из выступавших дам сказала: «Если французский президент – первый между равными, то русская женщина – последняя между бесправными».
Но когда госпожа Кувшинская, «суфражистка английской школы», не ограничившись только женским вопросом, стала говорить по поводу крестьянской общины, заявив: «Столыпин был врагом русской женщины!», полицейский офицер остановил ее. Публика заволновалась, остальные выступавшие дамы вынуждены были сбавить тон.
После того как огласили заявление, единодушно одобренное всей аудиторией, о необходимости предоставления политических и социальных прав женщине как матери и хозяйке дома, а также как «видной деятельнице в промышленности, торговле и земледелии», собрание объявили закрытым. На том и разошлись. Первый опыт «женского дня» оказался удачным.
Вопрос о женском равноправии не раз проникал даже в стены дореволюционной Государственной думы. Многие народные избранники, как правило, левых и либеральных взглядов, выступали горячими сторонниками «дамской эмансипации», называя «раскрепощение русской женщины» политическим требованием момента.
К примеру, на одном из февральских заседаний Государственной думы в 1911 г. депутат от фракции социал-демократов возмущался, что «правящая партия» октябристов завела в русском парламенте «крепостнический дух» в отношении стенографисток. Выражался он в том, что в свободное от работы время думским стенографисткам не разрешалось выходить в кулуары. Нарушение этого правила влекло денежный штраф. Во-вторых, им категорически запрещалось разговаривать с депутатами, в особенности с «левыми», – за это также им грозил штраф.
На том же заседании думский депутат Родичев от партии кадетов поднял вопрос о судьбе «почтовых барышень». Как считал Родичев, это вопрос всероссийского значения, поскольку затрагивает права и свободы личности. Дело в том, что Почтово-телеграфное ведомство запрещало своим дамам-служащим выходить за кого бы то ни было, кроме как за чиновников своего же ведомства.
«Это какая-то амурная привилегия для чиновников почтового ведомства! – восклицал Родичев. – В этом сказывается совершенное неуважение к личности служащих там девиц. Я полагаю, что указать на это нарушение Почтово-телеграфному ведомству – прямая обязанность Государственной думы». Родичев предлагал думцам принять специальное постановление с такой формулировкой: «Всякое ограничение личных и семейственных прав почтово-телеграфных служащих является несправедливым и нецелесообразным».