Чудовища

- Диаблери – Лам кладет маленькую руку на его ключицу, - позволяет не только осушить сородича, присвоив себе его силу.

- Я знаю – шепчет Шорох, чувствуя, как ее вторая рука прикасается к его шее. Сейчас он видит, что Тремер,оказывается, существенно меньше него.

- Разум выпиваемого сородича, как и его личность, тоже переносится в совершающего диаблери. И остается в диаблеристе навсегда. Таким образом, я сохранила личность одного вампира, когда стало ясно, что он больше не сможет находиться в своем теле.

Лам поднимает руки вдоль шеи Шороха, ведет по щекам и останавливается, когда пальцы касаются края маски, прикрывающей нижнюю часть лица от носа до подбородка. От волнения ее пальцы дрожат. И неописуемое чувство наполняет нутро жаром. А по жилам рук и ног словно наоборот пустили холодную воду. И Тремер очень рада, что испытывает весь этот спектр ощущений, который думала, доступен лишь человечным Тореодор.

- Кем он был? – голос Шороха сейчас оправдал его имя. Тихий, с хрипотцой. Вампир про себя выругался, когда понял, что сейчас произойдет.

- Первородным Малкавиан. Это был Алистер Граут, - четко выпалила Тремер и ее рука вместе с тканью опустилась вниз.

Шорох усилием воли не отвел глаза, хотя страшно захотелось. И даже умудрился незаметно перевести ненужное, но случающееся дыхание. Он смотрел в лицо Лам, ища тени отвращения, разочарования, но не находил ничего подобного. Да, на мгновение, ее глаза распахнулись чуть больше, словно в удивлении, но сейчас, она смотрит на него будто бы также, как в башне Вентру. Но разве такое возможно?

Шорох не знал, стоит ли сказать что-нибудь. А у Лам просто отказал язык, как тогда на встрече с Князем. Но ей казалось, что необходимо сделать что-то еще. Потому как остановиться сейчас ей не представлялось возможным.

Рука, удерживающая ткань, снова вернулась к лицу Носферату, пальцы прошлись по худым щекам. Его кожа была очень светлой, с серым, пепельным оттенком, можно было разглядеть вены, по которым текла проклятая витэ. Через все лицо, наискосок, идет широкий темный шрам. Лам ведет по нему пальцами, шрам уродует нос, но даже радостно, что, кажется, других повреждений не наносит. Шрамы идут и дальше, по шее и теряются в складках одежды сородича, но сейчас Лам больше интересуют черные глаза. Она помнит, что в ее прежней жизни, вероятно, в теперь таком далеком детстве был дом, возле которого стоял старый колодец. И маленькой Лам казалось, что вода в нем черная, но каждое вытянутое на поверхность ведро оказывалось наполненным прозрачной чистой водой. И сейчас, глядя в глаза Носферату, она знала, на что они похожи.

Между тем пальцы Тремер опускаются по изувеченному носу и останавливаются у кромки губ. Сознания не хватает больше на метафоры. И если Шороху казалось, что больше удивляться он не в силах, то сейчас он просто не мог поверить, что эта девушка, кажется, хочет сделать.

Обе руки опускаются на ключицы. И это движение воспринимается, как потрясающе нежная ласка. Руки Носферату, по-прежнему, лежат на земле, он не уверен, что можно. А Лам склоняется к его лицу, ведя кончиком носа по шраму, и замирает возле его рта.

- Могу я… – ее шепот прерывает чудовищный свистящий рык за спиной. Руки Шороха быстро отрываются от земли, обхватывая талию Тремер и сам он успевает сделать рывок, за мгновение до того, как острый шип на хвосте очередного монстра впивается в место, где они находились.

========== ГЛАВА ШЕСТАЯ ==========

ГЛАВА 6

Ночи тянутся очень долго, если ждешь чего-то. Особенно, если ждешь непонятно чего. Лам давно считала себя взрослой. Считала, что со всем может разобраться сама. Но сейчас, ей казалось, что она девочка-подросток в отеческом доме. Запертая и оберегаемая. Мысли непозволительно часто возвращаются в тот день, когда она застряла почти на 12 часов в яме вместе с Носферату. В день, когда она почти поцеловала сородича. Выбираясь из воспоминаний, Лам обнаруживала себя обычно с горящим лицом. Хорошо, что румянец проявлялся неявно. Но внутри у Тремер разливалась лава. И с каждой ночью она скручивалась все туже в спираль и отказывалась застывать.

Лам ругала себя, ей стоит больше заниматься тремерским искусством, а не предаваться нежным фантазиям. С трудом полученное место в капелле, сверло, танцующее в горле, осознание себя как самозванки после поручения Князя вернулись троекратно.

Конечно, ЛаКруа приказал Носферату разыскать-таки новую локацию Шабаша, а Макс только облегченно выпрямился, когда было сказано, что следующая вылазка скорее всего будет организована без участия чародеев, но Лам не прекращала чувствовать себя бесконечно лишней и обязанной. Ей все чаще хотелось покинуть город. В грезах, навеваемых рассветом, мерещился домик с колодцем. Сад. Скамейка. Библиотека. Все, чего она была лишена Становлением. Все, что пытается организовать Макс для учеников. Но ей нужно больше. Не иллюзия дома, а дом. Место, где не нужно отчитываться и доказывать свое право на существование. Ее собственное место.

Интересно, а Носферату тоже хотят дом? Где-то в области сердца неприятно кольнуло. Что сейчас творится в подземельях? Князь говорил, что возможно в будущей операции будут участвовать только Носферату, будет ли с ними он?

Память услужливо подкидывает воспоминание, как Лам с беспомощностью сказочной принцессы обхватывает плечи Носферату, пока тот совершает немыслимые прыжки с уступа на уступ, медленно пробираясь все выше. Тварь внизу невероятных размеров, с длинным хвостом. Очищение ее не берет, а Кипение крови съест много сил, сюда бы дробовик. Беккет появился как обычно, словно фея крестная, с веревкой и призрачными волками, вытаскивая парочку на поверхность. По пути обратно Лам не могла отвести глаз от идущего впереди Носферату, точнее от его рук. Ссадины на них быстро затягивались, и желание прикоснуться хотя бы к запястью отключало всю рациональность. Девушка не знала, стоит ли корить себя за несдержанность. Ее клан славится умением контролировать себя, а тут, так запросто, она почти раскрыла все карты. А вдруг она ему неприятна.

Лам фыркает, и ей в голову прилетает бумажный шарик. Кто-то из соседей развлекается.

Тем временем в Голливуде, у одного Носферату тоже заметно прибавилось пищи для размышлений. Не каждый день Шорох выступал в роли некоего спасителя, вытаскивающего барышень из беды. И воспоминания о хрупком девичьем теле, прижатом к его груди, о тонких руках и пальцах, ведущих по лицу, заставляли испытывать целых калейдоскоп чувств.

Но больше всего эмоций вызывал ее вопрос. Лам просила разрешения. Не требовала, уверенная в собственной привлекательности. Она просила разрешения, давала выбор.

Шорох не хотел думать, что было бы, не появись творение Цимисхов за спиной девушки. Он не знал, как поступить правильней. Девчонка по вампирским критериям очень юна. И зачем ей потакать, если пройдет не так много ночей и он, Носферату, станет ей не нужен или даже ненавистен. Они из разных кланов, что вообще могло ее привлечь? И самое важное, что он, Шорох, хочет сделать?

В памяти снова всплывает момент, когда ее лицо склоняется так близко, что видно каждую венку ее диаблеристких глаз, и шепот «могу я…».

- Черт тебя побери! – кулак врезается в мутный тонкий металлический лист, служащий подобием зеркала в комнате Шороха. Он бы поцеловал ее. Конечно, поцеловал.

Осень сменяется дождливой зимой. В капелле как всегда словно Рождество, и Лам сидит на ступеньках. Дверь отворяется, впуская капли воды в дом, а на пороге появляется Беккет. Но не один, а с елкой. Лам слышит, как за спиной раздаются шелесты одежды и обуви ее соклановцев, а внутри разливается знакомое тепло. Так по-человечески, так хорошо.

Лам думает, что любить – это правильно. Поэтому ближе к рассвету она поднимается в комнату и пишет короткое письмо, затем кидая его в свой почтовый ящик.

А следующей ночью, снова ближе к рассвету, выходит во двор капеллы и терпеливо ждет на скамейке, подальше от дома и любопытных глаз других Тремер.