Обыкновенная война

Колонна машин, которая должна была двигаться к Чечен-Аулу уже была выстроена. Стояли и два моих противотанковых взвода. Я только сходил за УРАЛом, на котором была установлена космическая связь и поставил его в свою колонну, за машиной командира второго взвода. А ещё через десять минут мы тронулись. Опять прошли мимо подбитого самолёта и по автостраде проехали километра три в сторону Грозного, после чего свернули в поле, на дорогу пробитую прошедшей техникой. Я сначала опасался за свои БРДМы, но машины шли нормально, и УРАЛ со связью тоже. Минут двадцать медленно двигались через территорию обширных садовых участков, усеянных многочисленными воронками разных размеров. Изъезженною и разбитую техникой глубокую колею окружали израненные и изуродованные осколками снарядов и мин деревья, и только в одном месте мы увидели перевёрнутый прицеп с рассыпанными по земле миномётными минами. Дорога ухудшилась и колонна стала растягиваться, а тяжёлый УРАЛ стал опасно отставать. Пришлось снизить скорость. Ещё пару километров по уже открытому пространству поля и техника, натужно гудя, форсируя большую и глубокую лужу, стала выползать на асфальт, втягиваясь в улицу дачного посёлка у селения Пригородное. Тут уже располагался блок-пост морских пехотинцев, но над посёлком и дорогой грозно нависали высоты Новых Промыслов, откуда в любой момент мог обрушиться шквал огня. Колонна остановилась, поджидая отставшие машины. Батарея моя была в полном составе и УРАЛ, спокойно работающий на холостом ходу, внушал оптимизм. Замыкание доложило о всех машинах, после чего тронулись дальше. Метров через сто увидели первый труп боевика. Он лежал, уткнувшись головой в землю, автомат наверно забрали, но тело было перепоясано ремнями, на которых висели пустые подсумки для гранат и патронов. Лежал боевик рядом с сорванными с петель красными воротами, каких-то разбитых мастерских, во дворе которых теснились легковые и грузовые машины. Даже того мимолётного взгляда, который успел бросить во внутрь двора, было достаточно чтобы понять: что если там и были целые машины, то после посещения наших военнослужащих они годились только в металлолом. Все машины были или расстреляны, или взорваны гранатами. Проехали дальше и слева промелькнуло кладбище, густо утыканное пиками и свеженарытыми могилами. Я уже знал, что под каждой пикой лежит воин, погибший в борьбе с неверными, и количество пик радовало душу. Проехали посёлок Гикаловский, с его вечно парящими многочисленными сероводородными источниками, ещё через пять минут миновали автобусную остановку, с телами двух расстрелянных боевиков, лежащими в неестественных позах, и северный перекрёсток дорог на Чечен-Аул. Не знал и не догадывался в это время, что этот перекрёсток станет моим домом почти на месяц и здесь я переживу один из самых тяжёлых и трудных моментов своей жизни. А пока мы ехали мимо и через километр подъехали к племенной станции, где расположился командный пункт и тыловые подразделения полка. Перед главной дорогой, где был свороток к зданию племенной станции, возвышались два больших постамента, облицованных кафельной плиткой: на левом – скульптура мощного быка, который в ярости загребает землю копытами. Особенно рельефно на скульптуре выделялись яйца, на которых виднелись следы пуль, а на правом – скульптура барана, гордо закинувшего голову. Я слез с машины и, внимательно осмотрев монументы, отправился искать командира полка, чтобы доложить о прибытие и получить задачу. Штаб располагался в трёхэтажном, кирпичном здании красного цвета бывшего управления племенной станции на первом этаже. В большой комнате, когда-то здесь размещалась бухгалтерия, я нашёл командира полка и начальника артиллерии, стол которого располагался рядом со столом командира. Сразу же доложился обоим. Командир спросил, как добрались, была ли обстрелена колонна? Получив ответы, Петров низко склонился над картой,

– Смотри на карту, – командир взял в руку карандаш, – встанешь здесь. Вот сейчас ты проезжал, слева был перекрёсток, автобусная остановка и дорога на Чечен-Аул, помнишь?

– Да, товарищ полковник, видел. Там ещё два духа убитых валяются.

– Правильно, вот этот перекрёсток ты и обороняешь. Разворачивайся и закапывайся. Там сейчас стоит мотострелковый взвод третьей роты, но я его завтра уберу оттуда. И ты там будешь единственным заслоном от боевиков со стороны северной части Чечен-Аула, да и Гикаловского. Кстати, насчёт Гикаловского. Первый батальон прикрывает лишь дорогу, саму деревню не контролирует. Боевики тоже её не контролирует, но иногда там шастают. Так что за этим селом так же внимательно надо наблюдать. Вот на этом поле через пару дней я разверну артиллерию полка. Так что от тебя будет зависеть многое. Будь бдительным. От Чечен-Аула идёт асфальтная дорога, всего километр, ты даже оглянуться не успеешь, как дудаевцы ворвутся в твоё расположение – если они по ней рванут на тебя. А метров через триста и позиции дивизионов. Пожгут они на хрен всё. А у нас и так вчера за двадцать минут боя сожгли почти всю танковую роту. Так что ты должен там организовать чёткую службу и крепкую оборону. Задача ясна?

Я склонился над картой, несколько секунд вглядываясь в условные обозначения, потом поднялся: – Ясно, товарищ полковник. Разрешите убыть.

Командир махнул рукой, я же вопросительно посмотрел на начальника артиллерии, ожидая дополнительных указаний, но тот лишь вяло махнул рукой и я вышел из комнаты.

Приняв вправо у перекрёстка, остановил колонну, соскочил с машины и пошёл к небольшому, каменному мосту через арык, на котором стоял офицер. Это оказался командир третьей роты Саня Григорьев. Мы поздоровались и я объяснил причину своего прибытия, попросив обрисовать обстановку.

– Ты, Боря, смотри сам. Здесь я тебе не советчик. Сам определяйся, куда и кого ставить.

Согласно кивнув головой, попросил его показать свои позиции, чтобы определиться на местности. В семидесяти метрах от моста, съехав капотом в придорожную канаву, стоял полусгоревший красный Москвич-412, вокруг которого в разных позах лежали убитые пассажиры автомобиля.

– Кто их? – Спросил, кивнув головой на трупы.

Саня досадливо поморщился: – Да это позавчера, когда мы здесь только заняли оборону. Видать боевик вывозил свою семью, но не знал, что перекрёсток уже занят русскими. Мы спокойно стояли и ждали, когда он подъедет; ни у кого ни каких жестоких мыслей не было. Ну, остановили бы и обыскали машину. У кого было оружие – арестовали, а остальных отправили бы обратно….

А когда автомобиль подъехал к нам на тридцать-сорок метров и они разобрались, что тут уже русские: из машины открыли из автоматов огонь. Ну, тут мы со всех сторон как влупили: кто с автомата, кто с пулемёта. Машина в кювет. Двое с автоматами выскочили из машины и стали отстреливаться – их тут же срезали. Кинулись к машине, а там все убиты, автомобиль горит – вытащили их. Вот и лежат теперь

Мы остановились около трупов. Ближе к нам лежала пожилая женщина. Даже сейчас, убитая она судорожно прижимала к своему телу, как бы защищая собой, грудного младенца. Пули прошили ребёнка и убили также его мать. Рядом с чеченкой лежал десятилетний мальчик, смерть он принял мгновенно и на его лице был только лёгкий налёт испуга. Ещё двое молодых парней; они и стреляли, лежали на спине, мёртвым оскалом продолжали, как бы угрожать нам. У водительской дверцы ничком лежал водитель автомобиля. Чуть дальше в канаве лежала четырнадцатилетняя девочка.

Саня показал на неё: – Она единственная была живая, но помощь ей не успели оказать – умерла от потери крови.

– Слушай, а у автобусной остановки два духа лежат, их то кто, тоже твои?

– Не…. Это отряд обеспечения движения. Они когда с Гикаловского выскочили, помчались сюда. А эти два боевика стояли на остановке и курили. Даже не дёргались, считая, что это их колонна. А когда наши подскочили на сто пятьдесят метров к ним, те разобравшись, побежали за остановку – к арыку. Их с пулемёта и срезали. Когда обыскали, то оказалось: один из них командир взвода батальона «Борз». Он сейчас в Чишках стоит. А второй простой солдат из его же взвода. У них в карманах увольнительные были на двое суток: и они как раз возвращались обратно в батальон, ожидая попутной машины.