Страница 30 из 36
Умный конь, чуя, что сейчас всадник не станет понукать его, перешел на неспешный нетряский шаг.
Да цемна хма-ар-ка высту-па-ае…
Да дробны дожд-жык у-ули-ва-ае…
Платону Остаповичу представилось: плавно покачиваясь на тихой волне, плывет он на плоту. Широкое лоно Припяти подернуто тускло мерцающей позолотой. Вдоль невысокого берега, как на параде, выстроились могучие развесистые дубы. За ними расстилалась насколько хватит глаз, – расцвеченная бушующим разнотравьем пойма. А там… то появляется, то исчезает среди зеленых волн головенка цвета спелого жита. Это он! Еще малыш, лет пяти или много-много шести. Носится ошалело по лугу с ревом в безуспешной попытке поймать увертливую бабочку с радужными крылышками… Как так: и тут, и там – он? Не понять. Лучше и не пытаться…
– Ой! – грезивший наяву всадник испуганно вскрикнул и схватился за поводья. Конь, давно предоставленный самому себе, вдруг остановился, натолкнувшись грудью на круп своего сотоварища, стоящего теперь поперек дороги. – Что случилось?
– Тише… – наклоняясь с седла, шепнул ему Черканов. – Посмотри-ка сюда…
Резко очерченный на фоне ясного неба лучами солнца, уже начавшего склоняться к западу, на самой вершине одного из отрогов горного кряжа, на самом краю гребнистой скалы, нависшей над пропастью, стоял непередаваемо прекрасный зверь.
– Видишь, да? Горный олень…
Невесомо касаясь точеными ногами каменной осыпи, олень гордо поднял вверх голову, отягощенную затейливого рисунка рогами, и чутко внимал шуму вечного неба.
«До чего же прекрасно божествен!.. Точь-в-точь Солнечный олень из сказки! – подумал Лось в восхищении. – А поза чего стоит: весь он – сама чуткость. Все в нем – сама грация. Как же гениальна мать-природа, что может создавать такое совершенство, такую не выразимую словом красу!»
– Учуял… Сейчас исчезнет… Подставьте ладонь!
Олень вздрогнул, в неуследимо быстром и высоком прыжке перелетел на соседнюю скалу и, сверкая гладкой блестящей шкурой на хребтине, понесся стремительными прыжками по краю ущелья.
Черканов взглянул на подставленную ладонь и в полушутку, в полусерьез с огорченным видом тихо воскликнул:
– Так и знал: пуста…
– А чего вы ждали?
– Счастья…
– Разве счастье капает с неба? – засмеялся Лось. – И нужно только подставить ладонь?
– К некоторым оно приходит само…
– И что это за убогое счастье, вымоленное как подачка нищему в подставленную ладонь!
– Я даже от такого не отказался бы…
– Не надо ждать от кого-то подачки. Счастье надо завоевать самому! Будет человек счастливым или нет, зависит только от него самого. Я правильно говорю?
– Даже сверхправильно. О том, что свое счастье каждый человек кует сам, и я могу ораторствовать нисколько не хуже вас.
– А зачем тогда подставлять ладонь?
Черканов промолчал, да и Лось, почему-то смутившись, не стал настаивать на ответе.
Проехав некоторое время молча, Черканов попридержал своего коня и поехал уже вровень со спутником.
– В этих краях живет такая легенда. Когда бежит Солнечный или там Золотой олень, ну, в общем, волшебный, у него из-под копыт вроде бы высекаются, разбрызгиваются и падают дождем золотые искры. И если из этого золотого дождя кому-либо удастся поймать в раскрытую ладонь хоть одну-единственную маленькую искорку, тот будет весь свой век счастливым сполна. Очень похоже, что не моей дырявой ладони дождаться такого дорогого гостя. Да пусть я и не буду удостоен подобного подарка, обойдусь и без этого. Не так ли, Платон Остапович? – повернулся к спутнику и, словно давая понять, что шутит, грустно улыбнулся; опять выехал вперед, и опять впереди замаячила его спина. Только теперь Лось обратил внимание на ее худобу и выпирающие лопатки.
Хотелось сказать что-то ободряющее. Но что именно говорится в таких случаях, – Лось не нашелся.
Ручей, постепенно сбегая вниз, влился в речку, прорубившую себе проход через скалистую гряду гор и устремившуюся прямо на восход солнца. По обоим берегам ее простиралась луговина шириной не меньше версты.
Сойдя со старинного проселка, поехали по самому подножию горы, по еле заметной тропке, заметенной старым пожухлым разнотравьем.
– А это что такое?! – удивленно воскликнул Черканов, миновав перелесок.
– А что такое? – Лось непонимающе огляделся.
– Смотрите туда! Вон туда! – показал Черканов в глубь открывшейся долины. – Вон, во-он!
– Вы же хозяин этой земли, вам и знать. Это я могу спросить у вас, местного.
– Я и сам не знаю!
– Что это такое в самом деле?
Объехав огромную и высокую кучу из земли, песка, камней и дерна с трудом, чуть не завязли кони, преодолев довольно широкую полосу голой земли, остановились на берегу речки.
– Когда это они успели тут все выстроить?! – Черканов в полном недоумении осматривал громоздкий, с двухэтажный дом, целиком смонтированный промывочный прибор, большой дизельный электромотор, несколько дощатых сараев и штабель бочек с топливом. В его возгласе были и удивление, и восхищение, и неодобрение, и даже злость. – Все готово, хоть сейчас начинай мыть золото!
– У вас, у совхоза, они брали разрешение начинать тут работу?
– Ничего подобного. Был просто разговор, и то полуофициальный, что добычу золота можно будет начать в предстоящей пятилетке, после детальной разведки и точного определения запасов, с конкретным учетом перспектив развития совхоза. Кому, как не вам, в райсовете, все знать – ведь все идет через вас? Небось спрашивали у вас…
– Поверьте, нет! Странно… – Было отчего обескуражиться. Было отчего и возмутиться.
– Смонтировано же совершенно недавно. Может, и люди есть тут? – Поворачиваясь во все стороны, Черканов принялся кричать во все горло: – Эге-ге-гей!.. Ого-го-гой!..
Кругом царила немая тишина. Лишь спустя некоторое время, отразившись от отвесных скал по обоим берегам, крик Черканова вернулся звенящим эхом.
– Платон Остапович, что это значит? Не то ли самое, что на нашем Джэнкире добыча золота уже началась?
– Нет, нет! – решительно возразил Лось. – Такого постановления не было.
– Постановление может быть вынесено и задним числом. Написать его – недолго, – Черканов слез с лошади, обошел промприбор, словно не веря своим глазам, то тут, то там общупал, обстучал подобранным здесь же камнем, – Ничего не скажешь, сделано все на совесть, капитально. Как же это понять? Ведь была же у нас договоренность, что, если выявится тут богатое содержание металла, будем работать в тесном содружестве, сообразуя интересы и совхоза, и комбината. Где основать поселок совхозного участка, где поставить центр прииска – должны были решить также сообща. А на самом деле получается, что нас вовсе и в расчет не берут? – Цокнул языком, натянул картуз низко на лоб, молча постоял, потеребил затылок и стал толкать плечом деревянную стойку промприбора, как будто пробуя на прочность установку.
Положение Платона Остаповича выходило преглупейшее. Да и понимал он в этом деле, сказать честно, не то чтобы вовсе ничего, но маловато.
– Тит Турунтаевич, не надо так волноваться. – Чем меньше понимания, тем больше сострадания: глядеть же на Черканова – сердце кровью обливалось. – Видимо, ведут разведку, чтобы точно определить размеры запаса. – Попытался утешить, мобилизовав все свои познания о процессе добычи золота.
– Разведку ведут по-иному. Тут – другое! Ясно же, настроились на прямую промывку. Это видно даже простым глазом. Бульдозера где-то небось спрятали в лесу. Если начнут так, по-воровски, засылать сюда случайные бригады рвачей и добывать, нам никакой помощи ввек не дождаться. И все окрест порушат подчистую, камня на камне не оставят. Этим старателям нужно только золотишко! Плевать они хотели на охрану природы! Пле-вать! – Черканов захохотал яростно, как помешанный, устремил горящий взор на Лося. – Не говорите, не говорите, – точно отбиваясь, замахал руками, хотя тот не собирался ничего говорить. Тем более что он мог сказать? – Бережное отношение, рекультивация – пустые слова! В гробу они видели все это! После них, как после саранчи, даже в тысячу раз хуже, остается голая, мертвая земля!.. – Кажется, и выдохся от неожиданного бурного порыва. Закончил хриплым шепотом. Вовсе не для подавленного и совсем растерянного Платона Остаповича – Неужели и наш Джэнкир обречен на подобную злосчастную долю?!