По велению Чингисхана

– Глупец! Что может быть дороже свободы на этом свете? Богатство? Отнюдь нет! Чем богаче становишься, тем больше ощущаешь себя рабом своего богатства! Знания? О, не-э-эт! Нет. Чем больше узнаешь, тем огромней становится то, чего никогда не узнаешь… Скажи: что же может быть дороже свободы?

И тогда Илдэгис слово в слово повторил слова своего старого дяди по отцу. Он сказал:

– Свобода – не для человека! Она – для никому не нужной твари. Слава – вот причина стремления к богатству и знаниям. Слава – это не только поклонение земных людей, это воля Богов. Человек, добившийся славы, – это выразитель и вершитель Божественного замысла!

Замолчали и рабы, и свободные люди. Замолчали на мгновение прибрежные волны.

– Не-э-эт! – воскликнул вдруг Ханай. – Я не отдам его, этого златоуста!

– Он куплен! – возразил меднолицый торговец и положил руку на голову Илдэгиса. – Пусть поживет и поймет, как далек он сегодня от истины… Запомните слова Хасана!

Корабль Хасана шел прямо на юг.

За двадцать дней путешествия Илдэгис впервые узнал, что такое шторм и усадка на мель, но корабль уцелел и мальчик остался жив. Наконец-то показались впереди по курсу земли Арраанские, находящиеся на другом берегу моря Абескуун. Владел ими султан Ирана. Здесь нашел свое место самый большой невольничий рынок. Товаром были воины и ремесленники, черные рабы для тяжелых работ и мастера редких рукоделий, писари и ученые.

Когда подошла колонна могучих рослых рабов, купцы обступили ее, спеша перебить друг у друга покупку и норовя приобрести для перепродажи по десять – двадцать человек. Однако Хасан не спешил, лицо его оставалось невозмутимым среди всеобщего галдежа и звона монет, среди разноязыкого гвалта и возникавших тут же склок. У Хасана уже был уговор с правителем Арраана Алпамиром о продаже всех двухсот рабов. И к концу дня, когда покупатели разошлись несолоно хлебавши, явился сам Алпамир в окружении угодливой свиты и десятерых охранников-нубийцев. Он оглядел ряды отборных и протянул руку Хасану:

– Я доверяю тебе!

– Нет для меня ничего дороже твоего доверия! – горячо ответил Хасан, медное лицо его просветлело, он довольно запыхтел.

Алпамир поднял руку. Сверкнули дорогие перстни на его сухих пальцах, и блеск самоцветов, как чары, поверг всех в оцепенение.

– Кипчаки! – заговорил Алпамир по-кипчакски. – Сородичи мои, выросшие на бескрайних степных просторах, обожженные солнцем и ветрами, выносливые и отважные! По воле Бога прибыли вы в эту благословенную страну, и прошу вас отныне не считать себя рабами! Отныне вы – воины великого султана!..

– …а-а-а-а-а! – раздалось в ответ как мощное эхо: это кричали бывшие рабы в приливе высокой благодарности и восторга жизни. Алпамир выждал отлива и снова поднял руку – мгновенно настала тишина: люди уже повиновались ему и не принадлежали себе, хотя и были объявлены вольными.

– Имя кипчаков – славное имя! – прокричал Алпамир. – Так не уроним же этой славы, доставшейся нам от предков!

– А-а-а-а-а! – кричали воины, а Илдэгис уже дергал пестрый рукав халата своего хозяина, и тот понял желание мальчишки. Он подошел к Алпамиру и шепнул ему на ухо:

– У меня есть и подарок для тебя… – и поманил пальцем Илдэгиса. – Умен, как старик, вынослив, как верблюд, самоотвержен, как перепелка в гнезде!

Алпамир лениво и презрительно глянул на Илдэгиса: в чем душа держится? Недовольно поморщился, но Хасан заговорил снова:

– Малую звезду на небе трудно разглядеть, Алпамир… Но поверь моему острому глазу!

Алпамир кивнул головой согласно, и судьба Илдэгиса решилась…

…И он стал впоследствии правителем этой страны.

Дети его и внуки разрослись в большой и могущественный род.

Они долго еще правили великой и благодатной страной Иран.

Они правили до нашего прихода туда.

Но кровь сильного и благородного человека не исчезает бесследно, и вот настали времена, когда благородство, ум и талант стали цениться еще более. И снова на черном ночном небе проступают яркие звезды, потом – созвездия, где острому глазу видна и самая малая звезда.

Перевод с якутского В. Карпова и Н. Шипилова

Книга вторая

«Когда под небесами следуют пути, будь на виду, а нет пути – скрывайся. Стыдись быть бедным и незнатным, когда в стране есть путь; стыдись быть знатным и богатым, когда в ней нет пути».

Конфуций. VI век до н. э.

Глава первая

Легенда о Бодончоре

О, несчастье!

Оно является опорой счастья.

О, счастье!

В нем притаилось несчастье.

Лао-цзы. VI век до н. э.

Печально, что каждый новый пришелец постигает этот мир заново и никакой чужой взрослый опыт ему не в урок – можно лишь внушить правила и обычаи. Этот человек, изначально кажущийся себе бессмертным, бесконечным, явно и тайно станет повторять все страдания и все ошибки живших до него, а потом мучительно желать передать свои знания близким, но – увы! Они пойдут по извечному кругу: будут приоткрывать крышку запретного сосуда и отпускать беду на волю, чтобы затем всю оставшуюся жизнь вычерпывать, собирать ее обратно в сосуд, открытый по ошибке, неосторожности или глупости, стирать, соскребать ее последствия, иногда ныть, опускать руки от бессилия, сетуя на бессмысленность жизни. Но все равно люди земные будут повторять и повторять этот напрасный труд.

Каждый осужден на самомнение и пустое любопытство, как и его прародители… И так из поколения в поколение, из века в век…

Так и сыновья легендарной Алан-Куо забыли предсмертную мольбу матушки жить в согласии.

Первое время после трудной, дарованной всевышним Господом Тэнгри победы над поучительно разрозненными тюнгкэликэми без господ и слуг, без начальников и подчиненных, воодушевились и обманулись, посчитав, что им уже не нужно разводить скот и мирно трудиться в поте лица, а следует лишь прибирать к рукам мелкие племена с их нажитым, которых не устраивали установившиеся взаимоотношения в мелких родах, не сулящие никакого будущего и перемен, которые жаждали большего и ради этого готовы были жертвовать всем. Но оттого, что влились в чужое лоно, мелкое сознание не переставало быть мелким, раздоры и взаимные разногласия же все росли. И вот все пятеро разбежались, позабыв слова Алан-Куо и свои обеты. Стали мыкаться по степи в поисках слабых жертв, но силы их в рассеянии были, как выяснилось, невелики. И Бодончор, единственный, кто пытался уберечь братьев от благоглупостей, понял, что эти попытки безнадежны, и приблизил к себе бесстрашных вольных бродяг – людей длинной воли. Им нечего было терять, они были закалены холодом и голодом, долгими воздержаниями от любовных утех – выносливость их не знала себе равных. Бодончор сколотил их в войско, а приближенных матушки Алан-Куо, покинутых братьями, разыскал и поставил своими советниками. Желая жизни лучшей, спокойной под солнцем, а не в сурочьей норе, он беседовал с ними о ближних и дальних землях, племенах, об уставе их жизни. Он научился пользоваться умом умных и силой сильных, а для этого тоже нужна сила ума.

Когда по степи загуляли молодые слухи о добросердечии и уме Бодончора, к нему притянуло людей, чьи достоинства не могли найти применения в племенном быту. Резвого коня можно загнать с пользой для дела, а можно и задушить его сердце подкожным салом, всю жизнь содержа в загоне. Степные люди шли к Бодончору под всякими предлогами и осознание этого доставляло ему самородную золотую радость. Он всем находил дело, ибо обладал великим умением Правителя правильно оценивать талант и достоинство каждого и определять его место в государстве.

А ведь в детстве его считали чуть ли не юродивым среди сыновей Алан-Куо, рожденных от света, что утром уходил в дымовое отверстие сурта, исчезал, словно желтый пес. Вот теперь он звал умных или умничающих братьев объединиться, звал в который уже раз, однако они просили у своего младшего одного войска, войска, войска…