Страница 7 из 8
И вот, наконец, ты находишься внутри спального мешка. Оценив руками и ногами его внутреннее пространство, возможные неудобства, степень покатости (когда палатка вынужденно устанавливается на небольшом уклоне, ты всю ночь скатываешься в одном направлении), следовал момент закрывания «личной двери» – над отверстием для дыхания нахлобучивалась расправленная пуховая куртка. Последним этапом в установке шаткой обороны против неминуемо надвигающегося ночного холода было застегивание четырех пуговиц клапана спального мешка (о конструкции этого самого главного стража холода будет рассказано чуть позже).
Заключительный момент перед сном радовал искрой уюта. Свое место под головой находила подушечка ручной работы из оленьего меха с изящными узорами. Ее мне перед стартом подарила мама Риммы Замятиной, Виктория Актамовна.
НОЧЬ
Начало ночи в нашем мире, ограниченном стенами палатки, обозначалось не выключением света от остановки электрогенератора. Ночь наступала с завершением всех разговоров. А разговоры эти, несмотря на усталость, всегда продолжались несколько минут. Как правило, это были взаимные шутки, связанные с прошедшим днем. Но физиологическое стремление ко сну делало свое дело. Кроме того, хотелось успеть насладиться сном в тепле остывающей печки. Увы, после блаженного падения в негу сна неминуемо наступал следующий этап – пробуждение от неуюта остывания.
Самое главное в комфортности спального мешка – это место прямого общения с окружающим спальник воздухом, место, через которое дышат. От этого люди и замерзают. Здесь требуется уточнение. Современные спальные мешки устроены по принципу «кокона» – он призван максимально изолировать человека от контакта с морозом. Поэтому единственное отверстие, через которое ты и забираешься в мешок – клапан – расположено не в торце этой мягкой колбасы, а напротив лица. Так вот, все дело в конструкции клапана. На профессиональных «пуховиках», ориентированных в первую очередь на альпинистов, такое отверстие может стягиваться практически до нескольких сантиметров в диаметре, плотно прилегая к лицу. Это связано с эластичностью тонкой синтетической ткани.
Единственным недостатком наших с Мариной спальников была именно конструкция клапана – это поперечный по отношению к оси мешка разрез. Длина этого разреза около восьмидесяти сантиметров. Место разреза рассчитано таким образом, чтобы он находился напротив лица спящего человека. Соединение краев идет немного внахлест, а фиксируются края по отношению друг другу четырьмя пуговицами с петельками. Надежно уплотнить такое соединение практически невозможно.
При очень низких температурах контакт тепла и холода ощущается предельно резко. На портретных фотографиях человека, который долго находился на морозе, нельзя не заметить обрамление инея на мехе шапки вокруг лица. А борода и усы вообще выглядят до комичности странно, покрытые наростом сосулек (об этой напасти я еще расскажу).
Примерно то же самое происходит и во время сна в спальнике. Но если лицо относительно привычно для общения с холодом, то этого нельзя сказать о плечах, до которых через неплотный клапан тоже прорывается морозное дыхание. Это не тот холод, от которого можно замерзнуть насмерть, но это тот холод, от которого невозможно спать. Я, например, откочевывал в одну сторону спальника и длинную часть клапана просто сжимал рукой. Причем вселенская жажда тепла заставляла делать это даже во сне. Но вот когда я переворачивался – не могу спать неподвижно – моя тщательно построенная оборона разрушалась в мгновение ока. Поэтому время ночного сна превратилось в несколько самостоятельных отрезков, каждый из которых начинался с осмысленного возведения очередной баррикады против атаки холода. А там, где есть осмысленность, разумеется, нет места сну.
В любой сложной ситуации экстрима есть только один рецепт: если хочешь выжить, то делай так же, как это делают люди, живущие в этих краях веками. Поэтому я стал присматриваться к тому, как спят наши проводники-эвены. У кочевников выработана достаточно своеобразная технология сна на сильном морозе – они укрываются тотально, с головой. То есть человек, ложась спать, прячется внутри «слоистого пирога» из множества одеял. Множество – это три, четыре…. Причем, одеяла самые обычные, ватные. Одеял может быть и меньше, но голова все равно укрыта. Это мое наблюдение не претендует на абсолютное обобщение, но в нашей экспедиции я это подметил. Более того, когда отношения между всеми участниками пробега стали совсем дружескими, то я задал об этом прямой вопрос Степану Лебедеву. Он, нисколько не смутившись, ответил практически без раздумий: «Не знаю, наверное, когда мне не хватает кислорода, то я что-то с этим делаю. Но все это происходит само собой, во сне».
Внутренний голос справедливо назвал меня кретином, и это было мягко сказано – мог бы и сам догадаться.
И действительно, при всем моем безграничном уважении к согласию этих людей с природой, они все же не марсиане и жить без кислорода не могут. Значит, периодически они свежую порцию воздуха себе доставляют, приоткрыв на секунду одеяло.
В следующую ночь я самонадеянно решил этот мудрый опыт перенести на свою жизнь в спальном мешке. Но так как одеяла у меня не было, то я решил воспользоваться своей теплой арктической пуховкой. Не тут-то было – в какой-то момент я стал задыхаться. Невозможно за несколько дней научиться тому, что другие приобретают еще ab incunabulis – c колыбели.
И, тем не менее, в последние дни пути у меня все-таки выработалась своя система, суррогатная в сравнении с опытом кочевников, но придавшая немного уюта во сне. Распластав на клапане свою пуховку, я каждый раз пытался, просунув кисть через отверстие клапана, так деформировать эту пуховую куртку, чтобы под ней образовался небольшой туннельчик для прохода свежего воздуха. Когда мне это удавалось, я был на вершине блаженства. Сознаюсь, что так получалось нечасто. А если и получалось, то нарушалось с первым же переворачиванием. Так или иначе, но спать стало теплее. Более того, я совершенно уверен – проживи в таких условиях чуть дольше, мне удалось бы найти выход… точнее, правильный вход.
К слову сказать, Марина Калинина научилась спать, накрывшись с головой. Хотя мне что-то подсказывает, что она умела это и раньше.
В описании всех волнительных перипетий, связанных с переживанием ночных часов пробега, не могу не остановиться на одном пикантном моменте, который для горожанина будет забавным, а для путешественника, возможно, в чем-то поучительным. Как уже отмечалось выше (с ностальгическим вздохом), по вечерам мы всегда пили чай. Чая пили много, по несколько кружек. А до этого ели наваристую похлебку. Короче говоря, к моменту закладки в спальный мешок жидкости в нашем организме скапливалось гораздо больше, чем ее мог нейтрализовать дежурный выход перед сном на ночную природу.
Атмосфера в нашей компании была очень дружеской, поэтому и необходимость «ночных вылазок» тоже стала предметом шуток. В кочевой жизни трудно что-либо утаить. Отчасти поэтому кочевое существование похоже на религию – оно истинно во всем, в нем не может быть фальши, нет места ханжеству.
На каждое новое место палатка никогда не переносится в своих незыблемых геометрических размерах – когда-то она бывает чуть просторнее, когда-то теснее. И я, обустраивая свое лежбище, всякий раз намечал себе траекторию общения с выходом в темноте. Мое положение в углу палатки в этом смысле было самым сложным. До свободного пространства у печки, откуда можно было просочиться к выходу, меня отделяли две головы – Марины и дедушки Игната, который спал рядом с печкой (у эвенов-кочевников разные ряды спящих не могут стыковаться друг с другом иначе, как голова к голове). Не укрылось от моего внимания и то, что Марина перед нырянием в спальник тоже изучает свою менее извилистую дорожку к входному пологу палатки.
А вот все действия наших проводников говорили о том, что они укладываются основательно до самого утра. Например, у Игната Прокопьевича спальная конструкция была самодельной и представляла собой какие-то частично меховые одеяла, сшитые вместе в форме спального мешка (могу ошибаться – я видел только в полутьме). Уверен, что это его мастеровых рук дело. Так вот, залезал внутрь этой берлоги дедушка Игнат не менее двадцати минут.