Страница 26 из 31
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: [email protected]
Лето 2001 года. Лондон.
Весна
С утра было ещё холодно: снег размокший вчера под неудержимым потоком солнечного света, ночью смёрзся, фиксируя подобно гипсовой маске все следы и отпечатки прошедшего дня. Безоблачное небо пронзительно голубое и высокое, тревожащим душу омутом разливалось над тайгой, над трассой будущей дороги, над посёлком...
Я, давно не выходивший в леса, с нетерпением ждал момента, когда со склонов сойдёт снег, а пока, в весенней грустной тишине одиночества, каждый день, делал зарядку на улице, восстанавливал физическую форму и готовился: расспрашивал знакомых о тропе в вершину Муякана, о подробностях рельефа, заряжал патроны, точил топор.
Пестря, моя собака-лайка, тоже ждал, по утрам убегая по насту далеко от дома, вынюхивая и разбираясь в набродах кабарги и лёгких следочков белочек.
По рации, на ежедневной связи, говорили, что в вершине Ангаракана через день идёт снег и за половину мая выпало уже около метра. Но Ангаракан - это две тысячи метров над уровнем моря, а мы стояли в низине, у реки, поэтому, снег наконец-то сошёл с южных склонов и я засобирался в тайгу...
...Утром проснулся на рассвете, стараясь не шуметь вылез из спальника, поёживаясь и приплясывая от утренней прохлады, надел походную одёжку, растопил печь, поставил подогревать чай и вышел на улицу...
Из под крыльца, потягиваясь и зевая, широко раскрывая алую пасть с белыми рядами зубов и блестящими клыками, вылез Пестря, обнюхал мои лесные штаны, засуетился, заволновался, учуяв лесной запах - запах похода.
Вылив ему остатки вчерашнего супа и сделав утренние дела, я вошёл в дом, поплотнее затворив двери...
В доме нагрелось, чай закипал, пуская плотную струю беловатого пара в потолок.
Не спеша, попив чаю, я обулся, надел сверху ватник, тёплый и лёгкий, "навьючил" рюкзак и отправился в поход!
Вначале, наш путь лежал по северному склону, по заледеневшей, толстой корке снега: кое - где снег проваливался под сапогами, опасно хлюпая водой, прячущейся под настом.
Поднявшись на гору, свернули направо и вышли на торную тропу, идущую южным, крутым склоном, где снег уже в основном стаял. Оголившаяся лесная почва, чуть оттаявшая сверху под сантиметровым слоем перепревшей лиственничной хвои, белела льдистым холодком: идти было скользко и приходилось кое - где, на поворотах идти осторожно щупая ногами тропу, придерживая себя в равновесии и цепляясь за ветки и стволики деревьев...
Пестря убежал далеко вперёд и лишь изредка, я видел его чёрную спину или "бублик" хвоста, мелькавший то слева, то справа от тропы.
Солнце, поднимаясь всё выше и выше, набирало силу и несмотря на пронизывающий ветерок, становилось теплее...
Незаметно побежали первые ручейки. Тропа с крутого склона спустилась в долину, и пошла вдоль реки, по временам "выбегая" на самый обрыв, и я с волнением наблюдал, как торопилась, шумела, кипела прозрачными струями весенняя вода реки, огибая замшелые камни преграждающие течению и торчащие то ближе, то дальше от берега.
Время подходило к двенадцати и я почувствовал голод и жажду. Стал выбирать место для бивака: на тропе, под ногами было влажно, но под кедрами, на берегу, виднелись сухие подстилки из опавшей, рыже -коричневой хвои.
Я выбрал кедр, в обхват толщиной и остановился...
Сбросив рюкзак, достал топор, но он не понадобился. Под деревом лежали сухие и лёгкие ветки, а из ствола торчали во все стороны, снизу, до высоты трёх метров, серые, смолистые, острые на концах, сучья.
Наломав охапку, я сгрёб часть хвои с поверхности и уже на влажную землю положил щепочки растопки и бересту...
Костёр разгорелся моментально, сухие кедровые дрова с сахарным треском лопались, разгораясь, распадаясь на куски. Синеватый дымок поднимался над язычками прозрачного, акварельно - оранжевого пламени...
Достав из рюкзака котелок, осторожно спустился к воде, зачерпнул, попробовал через край на вкус ледяную воду, с опаской проглотил раз и два, боясь простудить горло.
Срубив ветку с берёзы растущей поблизости, сделал из неё таган, подвесил котелок над костром и стал выкладывать припасы: свежий хлеб, с хрустящей корочкой горбушки, полу копчёную колбасу, чай в жестяной баночке, сахар - рафинад кусочками, ложку, кружку... Острым охотничьим ножом нарезал хлеб и колбасу пластиками; колбасу положил на промасленную газетку, а хлеб расставил "заборчиком" вокруг костра.
Пока я этим занимался, вода в закопчённом котелке зашумела, зашипела, касаясь нагревшихся краёв; со дна поднимались к поверхности маленькие пузырьки, один за одним, а потом и лёгкой дружной стайкой, образовав на поверхности ключевое волнение. Ведь недаром говорят: "Вода закипела ключом".
Я бросил в кипяток веточки смородины, которые всегда ношу в нагрудном кармане, потом щепотку заварки, снял котелок с огня, отбросил в сторону таган, чтобы не мешал прилечь поудобнее.
Срезав с соседней берёзки веточку, заострил один её конец и насадив кружки колбасы, вперемежку с пластиками лука, стал делать шашлык.
Обжигаемая пламенем поверхность колбасы шипела, пенилась, меняя цвет с бело - красного, на тёмно - коричневый и капельки жира источаемые колбасой, капали в костёр, вспыхивая плоскими, ярко - жёлтыми язычками. Лук нагреваясь, сворачивал влажные края в трубочку и, смазанный жиром, издавал резкий, аппетитный запах мясных острых блюд.
Пестря, устроившись в пяти шагах от костра, положил голову на вытянутые передние лапы, грелся на солнышке, внимательно, не отрывая взгляда тёмно - серых глаз от шашлыка, наблюдал, как колбаска поджаривалась...
Я бросил ему кусочек. Он не торопясь встал, по запаху отыскал в пожухлой пережившей зиму травке этот кусочек и проглотил не жуя.
Потом вернулся на своё место, вздыхая долго устраивался, и наконец, закрыв глаза, задремал, прикрывая кончиком пушистого хвоста, чёрный блестящий нос...
Я полулежал на сухой мягкой подстилке из хвои, привалившись к стволу, ел шашлык и запивал янтарно-коричневым душистым чаем. Хлеб хрустел поджаренной корочкой, лук придавал колбасе должную остроту, дымок от затухающего костра щекотал ноздри и попадая в глаза, вызывал невольные слёзы...
Доев обед, я собрал продукты, перевернул котелок и кружку вверх дном, поудобней подмостил рюкзак под голову и лёг на спину, вытянув чуть гудевшие лёгкой усталостью ноги в резиновых сапогах...
Под деревом было уютно - тыл прикрывал толстый ствол, а впереди был маленький бугор, прикрывающий фронт. В этом уютном затишье я и задремал ненадолго...
Открыл глаза примерно через полчаса: солнце поменяло положение и тень от высокой берёзы упала мне на лицо. Пейзаж вокруг, будто выцвел, уподобляясь фотографии, теряющей контраст, от долгого лежания на свету...
Так же шумела река, так же светило солнце, но время перекатилось за полдень - это остро чувствуется весной, когда солнце, непривычно долго находится на небе...
Собрав продукты и походные принадлежности, отправился дальше...
Кругом таяло - скатившись с горы, ручейки талой воды, то здесь, то там лужами и лужицами заливали пробитую по берегу тропу, а то и вовсе превращали её в шумный поток...
Слева, на северной стороне реки изредка открывались чудесные виды. Мне вспомнились японские сухие сады...