Побочное действие

Незнакомец больше не хрипел, хоть и дышал ещё тяжко и прерывисто, и во все глаза следил за каждым движением своей мучительницы. Без тени удивления, кстати сказать. «Чем вообще можно удивить садиста?» — грустно усмехнулась Мэллори, даже не пытаясь закрыться от самого настоящего прилива чужой ненависти. Да что там, она почти упивалась этим чувством, растворялась в нём, вспоминая, как ненавидела сама. Тех, кто вынудил её расстаться с флотом. Тех, из-за кого она так и не смогла посмотреть в глаза родным своего напарника по последнему бою – пилота Ричарда Рэйда, этого рыжего и конопатого придурка-коммандера. Умирая, Рич кашлял так же натужно…

– Как, однако, всё банально и просто, -- Мэллори обнаружила, что тоже осипла, но звенящая тишина, нарушаемая только ворчанием аппаратуры и вибрацией чужого чувства, начала раздражать. – Ты и тебе подобные любите причинять боль, но ненавидите, когда вам отвечают тем же.

– А такие, как ты, что, радуются ответной боли? – тонкие губы пленника искривились в такой ухмылке, что Мэл с трудом подавила желание оскалиться в ответ. Кажется, он играл с ней, по крайней мере, пытался, и эта черта, наверно, могла даже восхищать. Если бы только можно было восхищаться действиями такой мрази. Если бы только он с удивительным упорством не напрашивался, как будто ещё не понял, где находится. Так может, стоит объяснить ему? Показать, что любую верёвку, за которую он попытается дёрнуть, можно дёрнуть и с другой стороны? Может, это будет только правильно и справедливо?

– Это вряд ли. Эмоции вообще вредят делу, – Мэллори, честно говоря, не слишком понравился «первый акт» справедливости, но с этим можно было и примириться. – Видишь ли, с той штуки, на которой ты висишь, живыми вообще-то не сходят.

– Ты тоже на живую не тянешь. Что, уже тут побывала, ведьма? – с вымученным, но наглым смешком осведомился пленник, и можно было только удивиться тому, насколько быстро он вообще оклемался. По серым от щетины выбритым вискам всё ещё скатывались крупные капли пота, а мышцы рук мелко подрагивали, но странно сочетающие в себе муть и глянец глаза, казалось, стремились вцепиться неподвижными, пустыми зрачками в кого-то, кто стоял сейчас напротив.

– А ты, выходит, выглядишь лучше, да? – процедила наконец Мэллори, поймав себя на удивительном факте. Она давно уже отвыкла полагаться на взгляды и мимические гримасы, отбрасывая внешнюю шелуху сразу и без жалости, но тут вынуждена была признать – не смотреть совсем в это грубое лицо, смуглое и подвижное, было невозможно. И, наверно, разглядывание всё-таки получалось заметным, потому что пленник вдруг откинул голову назад, на гладкую поверхность стенда, как будто для удобства, на секунду прикрыл глаза, сделал шумный вдох, и…

– Прикрываешь сарказмом свой страх? Мёртвая сучка! Я вижу смерть в твоих глазах! Да, пожалуй, ты немного отличаешься от них, пустых болванок ёбаной системы… Думаешь, я не знаю, что здесь происходит?

Может быть, он хотел крикнуть, но сорванное борьбой за дыхание горло выдало только хрип, такой отчаянный, что Мэл невольно поморщилась: неужели всё-таки перестаралась? Слова тоже походили на малосвязную, путанную попытку уязвить, оскорбить, унизить… хотя, что ему ещё оставалось? Для Мэллори, которая почти привыкла к тому, что человеческие мысли чаще всего имеют мало общего с высказанным вслух, оскорблений давно уже не существовало вовсе. Попытки изворачиваться или льстить наверняка раздражали бы, а вот обидные слова – это так. Мусор, белый шум, иногда – повод для не слишком доброй шутки над оппонентом, который потом позеленеет от досады, что случайно проболтался. Ерунда ведь… только почему отдельные части того, что мелет этот бандит, так глубоко врезаются в сознание? Как осколки, что разлетаются после взрыва – попадают в цель, кажется, даже ранят.

– Между прочим, «пустые болванки» за дверью горят желанием вернуться к работе, – пожав плечами, почти буднично проговорила Мэллори. Почти – потому что напряжённая спина снова отозвалась болью. Флотские медики сумели полностью восстановить все функции позвоночника после тяжёлого перелома, хотя ещё какие-то двести лет назад человек после подобной травмы становился полным инвалидом. Но никакие сверхпродвинутые технологии даже после целого года реабилитации не в силах были избавить от периодических приступов. Впрочем, во всей станции понятие о проблемах Мэл имел только её личный врач. В том числе и о том, в какие именно моменты эти проблемы имели обыкновение вылезать наружу. Интересно только, как обыкновенный пират и дикарь умудрился раскрутить её на настолько сильные эмоции? Очень, очень интересно...

– Кстати, наша беседа не записывается. – Мэл состроила широкую улыбку, ставя прямо напротив стенда стул. Откинулась на спинку, искусственно улыбнулась ещё шире, когда пространство между лопатками и поясницей обожгла боль, положила ногу на ногу. – Можешь попробовать рассказать мне, что здесь происходит.

– Может, снимешь цепи, чтобы я сказал тебе? – осклабился пленник, показал хищно зубы, но для Мэллори и зверские маски мало что значили. Значение имели даже не мысли – Мэл воспринимала всё целиком, подключаясь к чужому сознанию неведомым способом, будто на время облекала себя в чужую плоть, – слушала, смотрела, обоняла, прикасалась. «Подключиться» к одним людям было сложнее, к другим – почти не составляло труда. По удивительному стечению обстоятельств, подвешенный на цепях живой кошмар относился ко второй категории, даже больше – его чувства захлёстывали волнами, одаривали солёно-медным привкусом смытой в море смерти, окружали кровавую приманку треугольными акульими плавниками…

– Цепи говорить не мешают… – Мэллори изумилась тому, что рот у неё заполнился слюной, как если бы от эмоций врага разыгралось что-то вроде аппетита. Само слово «враг» казалось «вкусным» и возбуждающим настолько, что лаборатория поплыла перед глазами серебристо-белыми размытыми полосами.

– Слова… вообще не имеют значения… – то ли пробормотала, то ли проурчала застывшей над добычей кошкой Мэл, – когда речь идёт о чьих-то жизнях…

– А… Опять это! Правила, ебучие правила! Жизненные рамки, в которых все вы, как крысы в мышеловке. Выкачиваете ресурсы мира… Используете людей и друг друга. Это безумие!

– О котором ты, очевидно, знаешь очень много, – эхом отозвалась Мэллори. Почти не видя окружающей обстановки. Почти не слушая, будто вращаясь в каком-то водовороте. Ненависть и волны. Волны и ненависть – своя ли, чужая? Свежий морской бриз приносит запахи соли, йода и гниющих водорослей. Белый песок пропитан кровью – какая знакомая картинка. Грузное тело всё ещё в полосе прибоя, но бьющие его волны не смогли полностью смочить голову мертвеца. У несчастного огненные волосы – сердце болезненно ёкает, потому что перед внутренним взором на секунду встаёт улыбающаяся физиономия рыжего дурносмеха по имени Ричард Рэйд.

– Рич… – прошептала Мэллори, когда картинка вдруг изменилась, потемнела. Живое лицо пилота заволокло дымом и искрами, откуда-то пахнуло жаром – таким, что кажется, и волоски на руках зашевелились, сворачиваясь в оплавленные комочки. Прямо в глаза бросился край огненной завесы, потом, почти ослепив, пелена скользнула куда-то вниз, и в самом центре огромного костра Мэл разглядела саму себя…

– Побольше тебя. Похуй, все равно ты ничего не поймешь. Потому что боишься себя. Блядь! Отвратительный запах твоего страха…