Страница 21 из 26
Что же сделал из всех этих законов Талмуд, составители коего имели дело не с моавитянами и другими, большей частью родственными евреям по крови и, вероятно, по взглядам племенами, а с греками, сирийцами, римлянами, не только чуждыми и на еврейский, да и на христианский взгляд, безнравственными народами, но ещё глубоко враждебными еврейству? - Талмудисты к ним отнеслись с величайшей любовью и корректностью, вполне в духе Библии.
Правда, они были поставлены в очень тяжёлое положение своими толковательными приёмами. Дело в том, что библейское законодательство ко времени Талмуда значительно устарело: много совершенно новых отношений в Библии вовсе не затрагивается, а многое имеющееся в Библии оказалось непригодным для новых условий жизни. Жизнь по Библии стала на практике невозможной. Талмудисты вышли из затруднения тем, что открыли в библейских законах особый смысл помимо простого, ясного для всех. Таким образом, Библия по-прежнему осталась неизменным божественным откровением, нормирующим жизнь, но законы её получили новый характер и новое содержание - сохранился только жизненный дух и разум Библии.
Много труда, времени и остроумия было потрачено талмудистами на создание и формулирование толковательных приёмов; но то, что получилось, было в своём роде замечательным шедевром. Получилась возможность - простая, лёгкая для всякого ребенка - свести любой неудобный закон на нет, и наоборот - любое явление жизни, о котором библейский автор и думать не мог, подвести под то или другое слово Библии. Этой волшебной палочкой в руках талмудистов были их толковательные приёмы. По Библии, "сын буйный и непокорный" подлежит побиению камнями (Второз. 21, 18-21). Закон, может быть, имевший известное значение в жизни кочевников, но немыслимый при сколько-нибудь развитой государственности. Надо этот ужасный закон упразднить. И вот талмудисты начинают перебирать слова и буквы этого закона. Там сказано: "если у человека будет сын буйный и непокорный"; слово "сын" показывает, что это не взрослый, ещё не такой, который может быть "отцом"; но так как малолетний законам не подлежит, следовательно, речь идёт о таком мальчике, который из малолетних вышел, но к взрослым ещё не принадлежит. "То отец его и мать его пусть возьмут его"; следовательно, если кто-либо из родителей - безрукий или беспалый, то на их сына закон этот не распространяется. "Отец его и мать его" - закон не распространяется на мальчика, у которого нет отца или матери. "И приведут его"- следовательно, если кто-либо из родителей хром, то на сына их закон не распространяется. "И скажут" - если кто-либо из них нем, закон не имеет применения. "Сей сын наш" - если кто-либо из них слеп, закон применения не имеет, т. д. и т. д. Ужасный закон сведён на нет. В иных случаях толкованиями, нередко ещё более искусственными, какой-либо закон распространяется на предметы, которые в этом законе вовсе не упоминаются. И вот ценою таких толкований, натяжек, сопоставлений, даже софизмов, потребовавших массы ума и познаний, талмудистам удалось создать новое, удивительно живое и - история показала это - живучее законодательство. Для того, чтобы не было злоупотреблений, право толковать дано лишь признанным учёным, которые не только вполне сохранили дух Библии, но создали нечто такое, с чем не стыдно показаться в люди и теперь, почти через 2000 лет после них, при современном сравнительно высоком состоянии культуры. Нам теперь смешно читать, какими вздорными, схоластическими толкованиями талмудисты обосновывают открытые ими величайшие нравственные истины, которые и на самом деле победили мир. Люди, знакомые с этими талмудическими истинами из вторых рук - из книг, излагающих голые, заимствованные учения, без указания источника, без холастической аргументации, в виде откровения свыше - эти люди, которым истины дались так легко, не могут понять той гигантской, в высшей степени плодотворной работы ума, которую проделали талмудисты, и видят в Талмуде одну пустую схоластику, вздорные рассуждения, по-видимому, умных людей. Талмудисты в некотором отношении напоминают средневековых алхимиков, которые, ища философского камня, на самом деле обрели своими до смешного ненаучными манипуляциями новую и ценную науку, перевернувшую все отношения людей и государств. Разница лишь та, что талмудисты шли к своей цели вполне сознательно.
Посмотрим же, как отразились толкования талмудистов на отношение их к иноверцам. Оказалось, что Библия гораздо чаще говорит о неевреях, чем кажется с первого раза: везде, где употреблено выражение "брат твой", там закон не распространяется на язычников. В Библии это выражение иногда действительно означает "единоплеменника", "еврея" (Вт. 15, 3: "с иноземца взыскивай, а что будет твоё у брата твоего, прости"; Вт. 17, 15: "из среды братьев твоих поставь над собою царя; не можешь поставить над собою царём иноземца, который не брат тебе"), но чаще употребляется в значении "ближний", "сочеловек", хотя и тут закон, вероятно, разумеет еврея: ведь его цель - регулировать отношения евреев между собой, а не иноземцев. Талмудисты, стараясь облегчить евреям исполнение закона и гарантировать им известную справедливость в сношениях с язычниками, не исполняющими требований этого закона, истолковали слово "брат твой", где только оно не встречается, в смысле: "еврей, а не язычник". Результат получился довольно неожиданный: в иных случаях - а именно там, где на "брата" возлагаются известные обязанности - язычники выгадали, ибо они от этих обязанностей освобождены, а где этот "брат" наделяется известными правами - там язычники потеряли, если только предположить, что библейский автор не сделал бы для них исключение. Точно также талмудисты истолковали выражение "ближний твой" - с той лишь разницей, что тут они не могли быть последовательны, ибо сама Библия употребляет это слово иногда в применении к неевреям; поэтому в иных случаях под "ближним твоим" они разумеют только еврея, а в иных - не только еврея, но и язычника; сказать, где под "ближним" разумеется только еврей, а где - не только он, составляет привилегию учёных, основывающихся на контексте и на разных сопоставлениях; в дошедших до нас толкованиях, действительно, всюду, где язычники исключаются, тщательно указано: этот закон к язычникам отношения не имеет.
При некоторой злой воле и меньшей корректности, талмудисты могли бы во всех тех случаях, где на "ближнего" возлагаются известные обязанности, истолковать это слово в широком смысле, а где "ближнему" даются права - в узком смысле. Но они этого не делают, ибо руководствуются не собственными симпатиями или антипатиями, а духом данного места и сопоставлением его с другими. Так, напр., закон (Вт. 23, 25): "когда войдёшь в виноградник ближнего твоего, можешь есть ягоды досыта", они истолковали в том смысле, что входить в виноградник нееврея и есть там ягоды этим законом не дозволяется, ибо, говорят они, по взглядам нееврея-хозяина - это воровство, а воровать у язычника ещё больший грех, чем воровать у еврея. В законе (Лев. 19, 18): "люби ближнего твоего, как самого себя" им нечего было и искать, кто здесь разумеется - ибо и в том случае, если под "ближним твоим" понимать только "еврея", для неевреев останется особая заповедь и даже не раз повторяющаяся: "люби пришельца, как себя".
Понятно, что такого рода толкования "брата" и "ближнего" в большинстве случаев оказались очень несправедливыми в отношении язычников и противоречащими духу Библии - весьма любовно, как мы видели, относящейся к неевреям, раз от них нельзя ожидать соблазна. Для того, чтобы избегнуть несправедливости, талмудисты имели два пути: или признать всё построенное ими грандиозное здание шатким и неверным, или придумать какие-нибудь коррективы. Они прибегли к последнему, вследствие чего отношения евреев к иноверцам стали регулироваться не буквой Библии в талмудическом толковании, а теми коррективами, которые предложены раввинами - на законном, разумеется, основании. Кто внимательно прочёл хотя бы приведённые выше библейские законы о пришельцах, тому и в голову не может придти, что похищать у пришельца Библия не запрещает. А между тем, в единственном месте Библии, где говорится о похищении (Лев. 5, 21), как раз значится "ближний твой" - следовательно, по толкованию талмудистов оказывается, что похищать у нееврея дозволяется. И талмудисты вышли из затруднения с превеликой честью. Они говорят: похищать-то у него не запрещено, но запрещено бесчестить имя Божие (Лев. 22, 32) - а здесь как раз такое бесчестие и имеется, ибо обокраденный язычник всю вину взвалит на Бога, давшего евреям такой несовершенный закон. Похищение у язычника, говорят они, составляет более тяжкое преступление, нежели похищение у еврея, потому что в последнем случае Библия требует простого возвращения вещи собственнику, а в первом - имеем осквернение Имени (хиллул га-шем), карающееся и в этом мире, и в будущем.