Страница 4 из 5
– Я не Карина! Я – птица!
Жаль, что крылья растут только во сне.
Почудилось или нет – лужайка начала вращаться, как середка мира. Так бабушка крутит ытык – мутовку, когда взбивает к¸рчэх. Карина почувствовала себя лежащей в сердцевине огромной круглой миски. Закружилась, закружилась на лугу лицом в небо! Березы заволновались кронами, нагнулись и ласково смотрят зелеными глазами-листьями. Почти прозрачные верхние листья напоминают на свету зеленый мармелад. А внизу рядом с Кариной колышется прохладный узор застенчивых теней. Странные они, эти тени, – жмутся по углам и стесняются выйти на солнце. Будто в чем-то перед ним провинились.
Самолет прошил в синеве белую строчку. Наверное, самолет – небесная швейная машинка, а облака – вороха кружев, ленточек и белой ткани, – из такой шьют простыни и занавески для окон. Есть машинка и у бабушки. Иногда она позволяет Карине покрутить ручку, и ниточная строчка выбегает из-под острого машинного носа, как утренний луч из щели занавески…
– Найда! Ты меня напугала! Опять кидаешься с наскока?! Хорошо, что лежу, а то точно бы свалила с ног!
Бабушка твердит, что Карина болтушка. Это правда – в детском саду она самая бойкая на язык. Пока другие дети вспоминают слова, успевает сказать все, что они хотели, и даже больше.
Девочка поднялась, отряхнула одежду, но щенок тотчас набросился снова, и шалунишки – человечье дитя и собачье – весело закувыркались в траве. Найда, наконец, вскочила, ринулась вскачь, оглядываясь на Карину, словно предлагая пуститься наперегонки. С луга на поляну, с поляны на тропку – туда, где большие деревья рассыпают по земле сквозь хвою пригоршни солнечных зайчиков. Наступаешь на них, да не наступишь – перескакивают на сапожки. Ни один не оказывается под ногой! Карина вдоволь наигралась с проворными зайчатами.
Если смотреть вдаль, тропинка кажется веснушчатой, а вблизи пятнышки солнца совсем как желтые драже «ММдемс», покрытые хрустящей глазурью… Сглотнув слюнки, девочка поняла, что подошло время обеда. Спохватилась: бабушка, конечно, уже проснулась! А вдруг папа приехал? Ищут убежавшую дочку-внучку, кличут! Она прислушалась. Вроде бы тихо, никто не кричит. Она сама закричала:
– Бабушка, папа, я тут!
В ответ – ничего. Те же лесные звуки, разве что шмель прожужжал и скрылся под зонтиком толстой дудочной травы. Воздух отчего-то нахмурился и потемнел. А-а, понятно, почему шмелю понадобился зонт: краешек солнца начал заглатывать синий бегемот! И зайчата испугались – попрятались кто куда. Откуда только взялась эта туча, притворившаяся бегемотом? Карина видела такое животное на картинке…
Девочка приложила ладонь ко лбу козырьком. Бегемот глотал солнце не переставая. Глотал и глотал. Наверное, проголодался, как Карина. И вот уже лучи вырываются из пасти, как отблески отгорающего пламени. Чудовищная голова стала красной, затем багряной… все! Съел бегемот солнце, слопал, – ни лучика не осталось!
Тени осмелели, сделались гуще. Вышли из-под деревьев, взявшись за руки, – серые, страшные, и закачались. Ветер распахнул куртку на Карине, приготовился забраться в подмышки. Замерз ветер, но ведь и она замерзла! Пришлось запахнуть полы и застегнуть две пуговички: лети от меня, ветер, самой холодно! Он рассердился, взвыл и погнал в спину. Еще сильнее закачались тени – темные живые картинки, пляшущие на земле… Карина побежала, а порывы бессовестного ветра словно прутьями ее подгоняют – беги, девочка, беги!
– Найда, – всхлипнула она, – ты где?
На лоб капнула холодная слезинка дождя. Карина огляделась, а место – незнакомое. И собака исчезла…
– Найда, Найда, ау-уу!
Не исчезла, примчалась! Вместе с дождем. Розовая куртка мгновенно превратилась в красную и мокрую, а Найда – в худую облезлую собачонку.
Плакать не было смысла, все равно мокро на щеках и везде. Надо искать дорогу домой. Но где она, эта дорога, то есть тропинка? Спряталась от дождя, как шмель? Только что была здесь и пропала!
Карина шла наугад и думала о доме. Там сухо и тепло. Бабушка, может, пирожки постряпала. Мама с дедушкой пришли с сенокоса. В дождь сено не косят и не собирают граблями в копна. И папа, скорее всего, давно уехал. Поискал Карину, не нашел и пожал плечами: что делать, если дочка ушла…
Некому теперь пожалеть ее, погладить по голове, понюхать затылок. Не к кому прижаться к теплой груди. Ждут ли дома девочку, ушедшую в лес?
– Ждут, – кивнула Карина щенку. – Вот увидишь: придем, а они смотрят в окно. На столе пирожки – тоже нас с тобой ждут. Вкусные… Я вынесу тебе в будку один пирожок. Ну и пусть мама с бабушкой меня поругают. Правильно, нельзя маленьким девочкам и маленьким собакам так далеко уходить… Ой, мама! – Карина отпрыгнула от разлапистой коряги, из-под которой с шумом выпорхнула крупная пестрая птица.
Вспугнутая ею, девочка помчалась как могла быстро, оскальзываясь и оступаясь, пока не споткнулась. Упала на мягкий мох вниз лицом. Он пах грибами, был пористый и сырой. Найда приземлилась бок о бок, ткнулась мокрым носом в щеку, лизнула теплым языком. Что, лежать будем? Можно и полежать – дождь кончился! Уполз синий бегемот. Интересно: это другое солнце, или он то же самое выплюнул?
Сидя на моховой подушке, Карина попробовала рассмотреть новое солнце и не нашла в нем никакой разницы с первым. Так же слепит глаза, и снова солнечных зайцев рассыпало. Но почему-то больше не хочется с ними играть. Есть еще странность: раньше солнце было с одной стороны, а теперь как будто с другой. А-а… Понятно. Бегемот его из заднего места выпустил.
По небу плыли облака. Теперь они походили не на кружева и ленты, а на к¸рчэх. Такой же розовый душистый к¸рчэх бабушка взбивает из сливок с земляничным вареньем. Кто-то взбил розовые облака… значит, и на небе растет земляника.
Карина шла, шла… шла по какой-то почти лысой горе, глядя то вниз, чтобы не запнуться о валежник, то вверх. Наблюдала за солнцем. А оно наблюдало за ней, пересаживаясь для удобства с дерева на дерево. Заберется на острую верхушку, посидит-посидит и устроится внутри кроны, – тогда дерево полыхает красно-черным ветвистым огнем. Красиво и страшно, как пожар, который показывали по телевизору. Еще дома в Кяччи Карина слышала, что повсюду в лесу горят пожары. Тоже, должно быть, красиво… Но и в кроне солнцу не сидится, следует за Кариной и Найдой дальше…
Тени от деревьев стали длиннее. Стараются подобраться к ногам. А от Карининых ног тоже спускается тень вниз по горе. Длинная, худая и темная девочка-тень. Явно старше Карины, раз такая большая.
– Большая девочка, подскажи мне дорогу домой!
Не подсказала. Постояла и пошла дальше по редколесью, нога в ногу с младшей.
И Найдина длинная тень бежит впереди, высунув язык, пьет на ходу из луж. Карина остановилась и тоже попила из лужицы. Вода в ней чистая, потому что в ложбинке желтый песок. Не успела вода просочиться в землю. Бабушка обязательно погрозила бы пальцем, если б увидела. Но ее здесь нет. Нет мамы, нет дедушки… В лесу Карина одна из людей, а Найда – одна из собак. Обе они – одни. Тени «несчитовы». Тени – это картинки от людей и деревьев, нарисованные светом.
– Ого, Найда, гляди, какой муравейник!
Что будет, если разрыть его веткой? Муравьи засуетятся, понесут щепки и хвоинки, станут ремонтировать домик. Муравейник же их дом, они в нем живут.
– Я – добрый великан, забыли? – Карина вздохнула. – Вы просто не знаете. Вы – другие муравьи, не березкины.
Вспомнила, как соседский мальчик в папиной деревне учил добывать муравьиный сок. Надо найти чистую палочку, послюнить и положить на муравейник. Карина так и сделала. Стряхнула прилипших к палочке насекомых и попробовала. Вкусно! Только очень кисло.
– Найда, хочешь облизать? Найда-а! Зачем унесла палочку?! Глупая ты собака!
Они одни. Одни в лесу. Муравьи не считаются, как и тени, слишком маленькие насекомые. А лес помрачнел, наполнился незнакомыми звуками, сиплыми вздохами, словно чьим-то больным дыханием. Солнце поплыло на уровне стволов, деревья и кусты стали чаще. Недавно такие дружелюбные, закрывают лучи. Играет в прятки солнце… Порой между ветвями мерещится множество сверкающих глаз. Следят за Кариной и Найдой. Носки сапожек натыкаются на камни, ноги устали. Как бы не упасть в лужу. Кончился песок, и неизвестный путь грязен, идет вниз. Темень льется с неба на землю, как сажа по печной трубе в дождь. Солнце опустилось за гору, оставшуюся позади, подол горизонта едва розов…